— Конечно! — оживился Юрайдех. — Целая куча! Вы нас отселите!
— Не понял?!
— Ну, и Тобик, и другие наши мамонты уже почти взрослые. Им больше нельзя с родителями оставаться. Вот мы вместе с ними и пойдем жить туда, где вы этой зимой были. Там же местных мамонтов очень мало, правда? Вот и будем те края осваивать! За тигдебами с их быками там присмотрим, и за рекой — вдруг еще какие-нибудь придурки приплывут! А еще я хочу… — Юрайдех смущенно умолк, но Семен кивнул поощряющее:
— Давай-давай, излагай!
— А вы не будете смеяться? Ну, если с переселением получится… Я хочу с кем-нибудь из ребят перейти реку и пожить у скотоводов. А еще хочу через их земли пробраться к тому источнику, где вы соль выпаривали!
— Это еще зачем? — поинтересовался вконец обалдевший Семен.
— Там, по-моему, должны быть еще месторождения, — с важным видом заявил Юрайдех и вдруг хитро подмигнул: — Нельзя такое богатство без догляду оставлять!
— В общем, идут по земле лоурины… — пробормотал Семен.
— Пилигримы, — поправил сын и продолжил:
…За ними поют пустыни,
вспыхивают зарницы,
звезды горят над ними,
и хрипло кричат им птицы…
— Красиво… Ты что же, стихи сочиняешь? Про странников-богомольцев и пустыни, которых в этом мире еще нет?
— Что вы! Это же Бродский! Его стихи Митяев с Марголиным на музыку положили, и получилась песня. Вы же знаете слова:
…и хрипло кричат им птицы:
что мир останется прежним,
да, останется прежним!
Ослепительно снежным
И сомнительно нежным.
Мир останется лживым,
мир останется вечным,
может быть, постижимым,
но все-таки бесконечным…
— Ты уж сначала напой, — попросил Семен. — Я подзабыл что-то…
— Да, — кивнул парень, — вначале там сложная вязь из слов, но я все помню:
Мимо ристалищ, капищ,
мимо храмов и баров,
мимо шикарных кладбищ,
мимо больших базаров,
мира и горя мимо,
мимо Мекки и Рима,
синим солнцем палимы,
идут по земле пилигримы…
Пока Юрайдех пел, Семен откинулся на свою импровизированную подушку в полном изнеможении. Мыслей у него было только две: «А он не фальшивит!» и «Я больше не могу!». Он так и сказал вслух, когда певец умолк:
— Все! Я больше не могу! Колись! Колись, откуда слова знаешь! И не говори, что из моей памяти! Нету их там!! Я всего несколько строчек когда-то слышал — в гостях у приятеля!
— А вам не дует, Семен Николаевич? — потупился сын. — Может, окно закрыть?
— Я что сказал?!
— Так ведь бульон остынет… Поешьте, а? Эльха придет и ругаться будет — она велела вас сразу кормить, когда проснетесь…
— Еще раз повторяю: ОТКУДА СЛОВА ЗНАЕШЬ?!
— По радио исполняли, — вздохнул Юрайдех. — Оно все время на кухне тихонько играло, но я расслышал и запомнил…
— Та-а-ак… — сказал Семен и начал елозить, пытаясь сесть. Это ему почти удалось, но в последний момент подвели руки — локти разом подломились, и он плюхнулся на спину, тюкнувшись затылком о стену. Наверное, именно этого ему и не хватало, чтобы цепь замкнулась. Вспышка боли с предельной резкостью высветила картину недавнего прошлого — со всеми подробностями и деталями, упущенными зрением, не воспринятыми сознанием. Старейшины и вождь над безжизненным телом сына. Он — Семен — смотрел тогда только на его лицо, изо всех сил стараясь уловить движение век, признаки дыхания. И ни до чего больше ему дела не было.
…Медведь привычно потрогал артерию, пощупал ребра и дал прогноз:
— Оклемается!
— Куда ж он денется! — согласился Кижуч. — Но что бы это значило?
— Это значит, — сказал вождь, — что парень не Волк и не Тигр. Похоже, он с Семхоном одной крови.
— Да, — кивнул Кижуч. — Первозверь.
— А что я вам говорил?! — самодовольно ухмыльнулся Медведь. — Это ж не человек, а настоящий Зверь!..
Вот теперь Семен во всех подробностях вспомнил, как стянули с парня рваный меховой балахон, как озадаченно переглянулись старейшины, как слегка пожал плечами Черный Бизон. А затем было дано заключение о родовой принадлежности посвященного — в этом мире появился второй человек Первозверя.
«Что такого увидели главные лоурины?! Почему сразу поняли, что парень в мистическом родстве со мной — человеком из будущего?! Да ничего особенного… Смешно даже… Просто…
Просто ЮРКА БЫЛ В ТРУСАХ!
И не в каких-нибудь, а в широких семейных, с белыми ромашками на голубом фоне. Такие у меня были на пятом курсе института. Уезжая по распределению, я забыл их дома в шкафу, как, впрочем, почти весь запас носков. Потом пришлось покупать новые. Только всего этого вождь и старейшины не знали — они просто опознали вещь из будущего…»
— Больно? — участливо поинтересовался Юрайдех. — Я бы помог…
— Больно, — признался Семен. — Как там мама?
— Ольга Степановна? Нормально, кажется… Говорит, никогда не верила, что вы погибли…
— Рассказывай! — приказал Семен. — Все рассказывай. Медленно и с подробностями — вплоть до пятен на обоях!
— Не буду! — не менее решительно отреагировал сын. — Пока бульон не съедите, ничего не скажу!
Впрочем, он тут же устыдился и спросил немного смущенно:
— Ничего, что на «вы» и по имени-отчеству? Знаю, что в русских семьях не принято, но я так привык… И потом, мы ведь не только русские, правда?
— Правда. Миску давай!
Семен полулежал на своем жестком топчане и слушал. Вначале он задавал вопросы, уточнял детали, довольно неловко пытался ловить рассказчика на противоречиях. Потом бросил это дело и просто слушал. Желание пустить слезу умиления постепенно таяло, расплывалось в размытую неопределенность, из которой начинали сгущаться совсем другие чувства и мысли.
«Доказательств более чем достаточно. То, что он побывал в моем мире, можно считать научным фактом. Каким образом он мог там оказаться? Простора для фантазии мало — переброску и возвращение устроили инопланетяне. Трусы — это случайность? Или знак, сигнал, напоминание — мне? Строго говоря, я ведь мог и не узнать, что парень побывал в их лапах… И что это значит? Решили поманить меня обратно? Напомнить, чего я лишился? Или это такой юмор: вы, мол, тут корячитесь, мир спасаете, а мы на вас смотрим сверху и хихикаем? Сволочи бледнолицые! Вот бы мне кого-нибудь из них — живьем! Того же Пум-Вамина… И пальмой его так легонько-легонько, так вежливо-вежливо… Р-раз, и готово! Кстати, надо спросить у Юрки, куда трусы потом делись…»
— Ну, что он? — тревожным шепотом спросила Эльха, тихо прикрыв за собой дверь.
— Тс-с-с! — прижал к губам палец Юрайдех. — Нормально все! Проснулся, пописал, поел и снова уснул!
— И хорошо! Слушай, там Варя с семейством пришла — возле забора топчется и не уходит. Поговори с ней, а то еще реветь начнет — звать своего Семхона.
— Сейчас схожу, — пообещал Юрайдех. — А куда ты мои мокасины дела?
— Да там они — за печкой сушатся!
Семену показалось, что где-то рядом звучит призывный переливчатый рев мамонтихи Вари, и он открыл глаза. Первое, что он увидел — длинное бледное лицо с какими-то нерезкими, плохо проработанными чертами. Инопланетянин сидел за пустым кухонным столом, смотрел на Семена и улыбался:
— Ну, наконец-то! Как ваше здоровье, Семен Николаевич?
