— Ну, кажется все! — сказал Юрайдех и поднялся на ноги. — Что с вами, Семен Николаевич?!
— Есть надежда! — криво ухмыльнулся Семен. — Есть надежда, что
… мир останется прежним,
да, останется прежним!
Ослепительно снежным
и сомнительно нежным…
— Это — Бродский… У вас пол-лица распухло! И красное…
— А у тебя? — Семен попытался ткнуть пальцем в ранку на плече парня, но промахнулся. — И ты туда же?
— На меня не действует! — мотнул головой сын. — Совсем не действует — как на неандертальцев! А вы… Поддержи его, Эльха! Пусть сядет!
Семен увидел перед собой покрытое грязными разводами лицо сына. Увидел протянутую к нему мускулистую руку с тонкими длинными пальцами.
— Ухо!! — вскрикнула рядом Эльха.
— И его зацепило! — простонал Юрайдех. — Под волосами-то и не видно было…
Великий воин понял услышанное и сразу вспомнил скуластое некрасивое лицо, жидкие сальные волосы, вскинутую ко рту трубку… Наверное, был негромкий хлопок, но за общим шумом Семен, конечно, его тогда не услышал. Он поднял руки и потрогал свою голову — справа было что-то противное и мягкое, словно медуза прилепилась…
— Режь, — сказал Семен. — Под самый корень режь. Впрочем, наверное, уже поздно. Сразу надо было…
Примерно через час он потерял сознание.
Пленка из бизоньих кишок с окон была снята, и теплый степной ветер продувал комнату насквозь. Семен почти сразу понял, что лежит в избе на своем двуспальном топчане. Лежит он в полном одиночестве, и ему нестерпимо хочется помочиться. «Надо полагать, я на этом свете, а не на том, — сделал он мудрый вывод. — Иначе с чего бы?» Семен мысленно выстроил последовательность действий: сесть, спустив ноги на пол, потом встать, сделать шесть шагов, открыть дверцу, еще шаг и… Он едва удержал свой порыв и решил, что надо действовать, а то хуже будет.
Сел. Окружающие предметы поехали влево, а потом направо, но вскоре заняли свои места и остановились. Под ногами был не пол, а что-то мягкое. Семен туда заглянул: возле топчана была расстелена оленья шкура. На ней, заложив руки за голову, лежал Юрайдех. Он смотрел на отца снизу вверх и улыбался:
— Зря вы это, Семен Николаевич! Тут посудина специальная есть.
— Да пошел ты… — буркнул вождь и учитель народов. — Помоги лучше!
Пока его вели, Семен, чтоб не мечтать о вожделенной процедуре мочеиспускания, размышлял о том, что его парень выглядит худым и длинным, но при этом у него мощный костяк, он удивительно силен — мог бы, наверное, и на руках отнести. «Мать его была миниатюрной, а в роду Васильевых я самый крупный. Как же он умудрился таким уродиться?!»
Вернувшись на топчан, Семен почувствовал себя Сизифом, одолевшим-таки силу земного тяготения. Впрочем, голова почти не кружилась, и он решился ее потрогать. В результате обнаружилось отсутствие очень многого: во-первых, волос, а во-вторых, правого уха. Вместо него была какая-то корка или болячка…
— Ничего, — сказал Юрайдех. — Волосы отрастут, и не видно будет.
— Ладно, — вздохнул Семен. — Я и с ухом-то никогда красавцем не был. Лучше подложи мне что-нибудь под спину, чтоб повыше было, и рассказывай!
— Сейчас, сейчас! — засуетился сын. — Я все расскажу, только дайте сначала отгадку для Тобика!
— Не дам! — мстительно улыбнулся Семен. — Будет знать, как меня хоботом без спроса хватать!
— Он больше не будет! — заверил Юрайдех. — Вы б его видели! Который день подряд не ест, не пьет — вдоль нашего забора ходит, в уме кувшины складывает и вычитает. Совсем исхудал!
— Ладно уж, — сжалился Семен, преисполняясь гордостью за свой интеллект. — А ты что, сам догадаться не можешь?
— Так там про «волшебный напиток», про самогон, а я его пить не могу, — признался сын. — Меня от одного запаха тошнит.
— Пробовал?! — встрепенулся Семен.
— Ага, — кивнул Юрайдех. — Эльха из ваших запасов угостила. Только я выпить не смог. Может, у меня болезнь какая?
— Скорее, наоборот, — успокоил отец сына, да и себя самого. — Твой мамонт просил человеческую загадку, я такую ему и придумал. Твои соплеменники по отцовской линии — люди будущего — создали информационное пространство алкоголизма. В нем действуют иные математические законы. К примеру, цифры 362 и 412 делятся на три без остатка. В случае с условными «Петей» и «Васей» правильный ответ — четыре. Или по два кувшина на рыло в день.
— Но почему?! — изумился молодой воин-лоурин.
— Потому! — снисходительно усмехнулся бывший завлаб. — На совместной пьянке один от другого ни за что не отстанет, значит, считать надо по максимальной разовой дозе, а не по средней.
— Логично… — поскреб затылок Юрайдех. — И круто! Пойду Тобику скажу. Я быстро — он же тут рядом! Ч-черт, мокасины куда-то делись… Босиком придется…
Сын исчез за дверью. Минут через пять снаружи донесся ликующий трубный рев мамонта, а затем его удаляющийся топот. Юрайдех вернулся и начал свое повествование.
К ужасу Семена, оказалось, что после битвы прошло аж пять дней! Раненный в шею школьник и учитель-кроманьонец умерли, а все остальные выкарабкались и были уже на ногах. Общими усилиями трупы врагов убрали, и учителя возобновили преподавание в младших классах. Со старшими же им пришлось заниматься на улице, что оказалось возможным лишь в хорошую погоду. Все это из-за того, что учебный барак старших классов после соприкосновения с боком одного из мамонтов еле стоит — сруб нужно срочно перебирать. Но делать этого учителя не решаются, поскольку помнят старинный приказ отца-основателя о том, что уроки должны идти любой ценой в любых условиях. Впрочем, в форте уже побывали представители почти всех племен и кланов, не считая соседей-неандертальцев. Все обещали прислать людей для ремонта зданий, как только кончится весенняя охота — и даже раньше!
— Это зря, — прокомментировал Семен. — Лучше завершить учебный год досрочно, распустить детей и спокойно заняться ремонтом. Ладно, это мы утрясем. А пока объясни, почему я-то так долго валяюсь?! Да и сейчас…
— Так вы ж помирать собирались, Семен Николаевич! — рассмеялся Юрайдех. — А мы не дали!
— Кто это «мы»? — помрачнел несостоявшийся покойник. — Ну-ка рассказывай! С подробностями — все как есть!
— Понимаете, Семен Николаевич… — как-то застенчиво начал Юрайдех, — решил я поколдовать. Ну, в смысле, что если сосредоточиться и очень-очень сильно чего-то захотеть…
— Короче, руки накладывал, ночей не спал?
— Ага, — кивнул сын. — Но получилось же! Вы на третий день бредить перестали и уснули — по-настоящему. А Эльха вас все время настоем пронлуты поила. Вы за эти дни, наверное, целое озеро выпили!
— Раз выпил, значит и… М-да-а… А Эльха где?
— Помогает детей кормить, скоро придет. Да вы не думайте — еды полно, я сейчас вам бульон разогрею.
— Разогрей… — пробормотал Семен. Он собирал волю для главного вопроса, но она не собиралась, так что пришлось довольствоваться второстепенным: — Как ты думаешь, Юра, почему меня так раздражает… Так раздражает…
— Что?
— Ну, что я не могу читать тебе нотации, не могу учить жизни, что у тебя и так все получается! Может, от зависти, а?
— Не все у меня получается, — вздохнул Юрайдех. — Вот про эти ядовитые стрелки мог бы сразу догадаться, мог бы защиту придумать… А вы… Это не от зависти…
— Тогда от чего?
— Знаете, это, наверное, в нас древний звериный инстинкт пробуждается. Когда у детеныша появляются признаки взрослого — у саблезуба клыки, у человека — усы, в родителе просыпается неосознанная агрессивность, желание отделить, прогнать. А у взрослого детеныша — желание держаться подальше, быть самостоятельным и независимым. — Сын помолчал немного и закончил признанием: — Вы, Семен Николаевич, иногда тоже меня раздражаете.
— Спасибо за откровенность, — усмехнулся отец. — Логично излагаешь — и по дарвинизму, и по тотемизму. Есть предложения?
