– Вы еще поразитесь моей назойливости, – добавил он, – когда я привезу вам мужа.

– Мужа? – несмело улыбнулась Мелисанда.

– Ну да. Вы же видели, как я опекаю своих ребят. Я – прирожденная нянька.

– Вы – папа-магистр!

Они расхохотались. В этом смехе уходило напряжение последних дней. Боль утрат и страх перед ночными убийцами. Потери, огорчения и утраченные надежды. Заглянувший в комнату Аршамбо недоуменно посмотрел на них, а потом присоединился к хохоту.

– О-хо-хо! – вытирал он слезы. – Вот… а-ха-ха! ваша вода, принцесса!

– Спасибо, Аршамбо!

Мелисанда плеснула себе в лицо из тазика. Аршамбо постарался на славу: вода обжигала кожу.

– Какие вы всё-таки милые, добрые мои рыцари. Я вас так люблю!

Аршамбо зарделся. В те жестокие времена женщинам приходилось скрывать свои мысли. Умеренность во всём – таков был девиз выживания. Не одна благородная госпожа надменно наморщила бы носик при виде столь яркого проявления чувств.

Ну и пусть! Ее хранят лучшие на свете рыцари. Грех не сказать им об этом.

– Пожалуйста, сударыня. – Аршамбо торжественно подал девушке полотенце. (Он и о такой мелочи позаботился! Чудо!) – Должен предупредить вас: я привел одного человека. Он очень хочет вас видеть.

– Пожалуйста! С вами мне ничто не страшно.

– Прекрасно. – Аршамбо выглянул за дверь: – Входите, сударь. Она согласна с вами переговорить.

Гостя пришлось чуть ли не тянуть за руку. Гуго де Пюизе, рыжий оруженосец коннетабля, отчаянно смущался. В Иерусалиме он был совсем другим.

– Мелис, – робко начал он. – Ваше Высочество! Какое счастье для меня…

– Мерзавец! – Девушка шагнула к нему и влепила пощечину. – Какая же ты сволочь! Будь я мальчишкой, давно бы вызвала на поединок!

– Мелис? – ахнул он. – Что ты несешь?!

– Предатель! Меня в тюрьму бросили, пытать хотели, а ты…

Ну да, да… Если день не задался, если глаза с утра на мокром месте, любое королевское достоинство побоку. Мелисанда крепилась, сколько могла, но слезы всё равно потекли по щекам.

– Господи, Мелис! – юноша бросился на колени. – Я же не знал! Честно! Де Бюр в Триполи в тот же день умчался. Я бегал как проклятый – собирались словно на пожар… Клянусь яйцами святого Анто… – Он покосился на Аршамбо и благоразумно проглотил обрывок фразы. – Дворня болтала, что ты с матерью сцепилась. Но это же пустяки!

Мелисанда сузила глаза:

– Застенки тебе пустяки?! А что Незабудка со мной сделать хотел – тоже? Они б из меня… ремней… урода бы сотворили!

– Но… Мелис… я же не знал! Честно! Я бы… руками и ногами!..

– Убирайся, предатель! Уходи! Видеть тебя не могу.

Оруженосец попятился. В лице ни кровинки, только след пятерни на щеке.

– Прости, Мелис! Я… я уйду, честно… Но ты только прости!..

– Хорошо. Я тебя прощаю, – голос Мелисанды звучал ровно и бесстрастно. – А теперь убирайся.

Гуго закусил губу, повернулся и убежал. Принцесса всхлипнула и вновь прижалась щекой к плащу магистра.

– Сир Аршамбо, – негромко приказал де Пейн.

– Я, мессир!

– Мы с принцессой отправляемся в штаб-квартиру ордена. Ты же волен поступать по своему усмотрению.

Храмовники обменялись взглядами. В глазах командира Аршамбо прочел недостающее.

– Клянусь яйцами святого Антония, – четко отрапортовал он, – я всё сделаю как надо.

– Тогда исполняй.

Храмовник умчался вслед за юным оруженосцем.

– Пойдемте, сударыня, – предложил магистр. – Думаю, к часу девятому он нагонит нас и доложит, как исполнил задание.

Магистр ошибался. В этот день Мелисанда больше не встретила Аршамбо. Равно как и других храмовников.

Охота началась.

Сорок… нет, уже тридцать девять бандитов рыскали по городу, разыскивая храмовников. Габриэль строго-настрого запретил своим подчиненным убивать рыцарей. Его замысел состоял в том, чтобы расправиться с орденом силами антиохийской стражи. Сам того не ведая, Аршамбо сильно помог ему. Коннетабль Бертран, конечно же, не забыл, как его в присутствии воспитанника обещали наградить добрым пинком. Снисхождения ждать не приходилось.

Аршамбо и рыжий оруженосец гуляли по улицам Антиохии. Путь их лежал в сторону церкви Святого Петра. Только-только на колокольне отзвонили час шестой, и невиданная жара разлилась в полинялом небе. Лихое весеннее солнце золотило волосы оруженосца. Путники находились в благостном настроении. Гуго нес пакет с пирожками, Аршамбо – бутыль вина.

– Нет, парень, – объяснял храмовник. – Всё проще. Она ведь женщина. И пусть у нее в родне полно всяких хренов с горы. Принцесса не принцесса – какая разница? Тебе бы выждать, – он приложился к бутыли. – Выждать, клянусь розами святой Дорофеи, совсем чуть-чуть. Пока ее совесть заест.

– Но, сир Аршамбо! Она ведь считает меня трусом и предателем.

– Отринь печали, – храмовник покровительственно похлопал мальчишку по плечу. – Я-то знаю, как оно бывает. Главное, чтобы в сердце предательства не было.

Мальчишка вздохнул. Он уезжал из Иерусалима в полной уверенности, что с Мелисандой всё в порядке. Единственное, в чем его можно было упрекнуть, что он не зашел попрощаться. Но ведь оруженосцу не так-то просто встретиться с принцессой.

А Мелис в это время сидела в тюрьме. И над ней глумился Незабудка. При мысли о палаче на скулах мальчишки выступили желваки. О, горько пришлось бы мерзавцу, останься он жив!

– Я бы вообще советовал тебе… Что там за шум?

Совет Аршамбо остался невысказанным. У церкви Святого Петра бесновалась толпа. Забияка со стажем, храмовник хорошо отличал оттенки народного беспокойства. Гомон в духе «батюшки, грабят!» он никогда бы не перепутал с «турки на стенах! всем к оружию!».

Сейчас же происходило нечто непривычное. Расцвет инквизиции миру еще предстоял. До дня рождения Торквемады оставалось лет триста, так что храмовник не сразу понял, что творится.

– Огню, – орали зеваки, – огню бесовскому кланяется!

– Мочой умывается! Христа ругал, паскуда!

Дело пахло дракой и безобразием. Аршамбо оживился. И первое, и второе он обожал.

– Пойдем, – бросил он спутнику. – Надо разобраться.

Разбирательство длилось недолго. Из толпы выскользнул замурзанный постреленок лет пяти-шести.

– Дядя Аль Аббас! – радостно завизжал он, бросаясь к храмовнику.

– Гасан? Что ты здесь делаешь? – Ребенок ухватил рыцаря за полу плаща:

– Дядя Аль Аббас! Там кафила поймали!

– Кафила? А, кафира! Неверного. Ну пойдем, посмотрим.

Поймали – это звучало слишком громко. На ступенях стоял великан в полосатом халате, с посохом в руках. Великан насмешливо скалился. На него наседал оборванец с повязкой на левом глазу.

– Это вы, сволочи, Христа продали! – разорялся он. – Огнепоклонники! Сучьи выкормыши!

В вопросах веры нищеброд разбирался слабо. По если бы каждая сильная глотка принадлежала праведнику, то Царствие Небесное на земле наступило бы уже много веков назад.

– Осади назад! – рявкнул Аршамбо. – В сторону, хамье!

Зеваки расступились. Образовался проход, по котором храмовник и Гуго де Пюизе двинулись к человеку с посохом.

– Что здесь происходит?

– Всевышний ведает, уважаемый, – пожал плечами тот. – Впервые вижу такое собрание безумцев.

Из толпы вытолкался священник в вытертой рясе. Загорелое лицо его скрывалось под капюшоном. На щеках поблескивали дорожки пота.

– Ты гебр, огнепоклонник, – святой отец ткнул пальцем в великана. – Не ты ли рассуждал о Боге нашем, Иисусе Христе?

– Не я, – отвечал Рошан. – Я вообще только что здесь появился.

– Не ты ли говорил, что три суждения стоят в основе мировоззрения? Бог всемогущ, – первое из них. Бог благ – второе. Третье же гласит, что в мире существует зло.

– Эй, эй, уважаемый! Я всего лишь…

– Далее ты доказывал, что раз суждения эти противоречат друг другу, то одно из них ложно, и тем возвел косвенную хулу на учение святой нашей матери-церкви!