– Я отпущу тебя, – наконец сказал Рошан. – Ты останешься жить – если это жизнь, конечно.

– Милосердный, милосердный Фаррох! – скалила зубы ведьма. – О. благодарю тебя, провозвестник добра и света!

– Но взамен – ты отпустишь девчонку. Идет? Ты и вся твоя братия – все, кто служит темным ангелам Харуту и Маруту. А нет, так я выжгу ваш друдж. Я могу, ты меня знаешь.

Облачко вновь закрыло луну – на этот раз совсем ненадолго.

– Глупый, глупый кафир… – Ведьма стремительно теряла силы. Черты ее лица расплылись в лунном сиянии. – Да разве мы берем власть? Неужто твой бог ничему тебя не научил? Человек сам выбирает – в глупости своей, бессердечии или страхе. Резать черных кур и щенков – это для слабых. Для тех, кто живет в полусне. Их разум вял и пуст, они предадут бога и не заметят этого. Им и надо напоминать – кровью, болью, страхом…

– Рошан, о чем она? – Марьям колотила крупная дрожь. – Что она говорит?

– По силе сбудется, – прошелестело над могилами. – Станет Марьям женою Хасана… Ты же, гебр, помни: тень твоя близко! На северо-востоке её следы. В крепости Аламут… Имя ей – Габриэль. Постой, я покажу тебе!

Перед Рошаном мелькнуло призрачное видение: твердыня Аламута, башня, старик, в ужасе вцепившимся в волшебное кольцо. Мальчишка-сириец, скорчившийся над растрепанной книгой. И тень. Вернее – Тень.

– Во имя Сулеймана!.. – проблеял тусклый старческий голос. – Его печатью, мудростью и силою! Заклинаю!!

Тут над городом разнесся крик муэдзина. Видение рассеялось мутной пленкой в глазах слепца, настало утро, и нить белая перестала походить на нить черную. Ведьма исчезла, забрав с собой ночные кошмары, предсказания и порчу.

– Пойдем, Марьям. Нам лучше поторопиться. – Девушка кивнула и засеменила вслед за своим спасителем. Разорванную и оскверненную абайю она прихватила с собой. От запаха мертвечины мутило, живот сводило противной, тянущей болью.

– Рошан, – несмело позвала она.

– Что, Марьям?

– Как же ты нашел меня? – Гебр пожал плечами:

– С большим трудом. Кой дэв потащил тебя на кладбище?

– Я… Понимаешь, Рошан… я тебе не верила. Но сейчас – клянусь! – я всё, что угодно… для тебя!.. – Она всхлипнула. – Я же не знала!..

Где-то заревел ишак. Длинная тень Рошана прыгала по камням дороги в холодной утренней пыли, указывая путь.

– Теперь мне что? Бежать… – голос девушки дрогнул, – от Хасана? Ведьма же…

– Далась тебе эта ведьма, – гебр положил руку на плечо девушки. – Бежать, спасаться! – передразнил он. – Это просто. А знаешь… Павлины нашептали мне, что Хасан будет прогуливаться по саду после обеда. Возле старой хурмы. Найдешь?

Девушка обрадованно кивнула.

– Вот и хорошо. И лучше бы тебе выспаться. Бессонные ночи красят влюбленных лишь в стихах дурных поэтов.

– Влюбленных?!

– Тс-с-с! Я же говорил, что помогу тебе. А ты не верила!

Кладбищенские пустыри закончились. Начался лабиринт бедняцких улочек. Стояла раннющая рань – самый рассвет, когда город только просыпается. Вот прошмыгнул мимо водонос – лицо помятое, словно старый медный кувшин. Прокосолапил пройдоха в потертых шароварах. Соглядатай, не иначе. Взгляд цепкий, как плеть вьюнка, смотрит – на весы кладет. Щенок на руках гебра встрепенулся, звонко облаял проходимца.

Девчонка повеселела. Истории должны хорошо кончаться. И притчи о колдунах – тоже. Зачем она – притча, если страшно? Рошан поймал взгляд Марьям и улыбнулся в ответ.

Ему было весело. Опасность рядом, а значит – надо дышать полной грудью. Жить полной жизнью, ощущая каждый миг ярким и неповторимым!

Где-то бродит Габриэль, человек-тень. Амбициозный ассасин, жестокий и беспринципный. Достойный противник. И главное, они хорошо друг друга знают. А значит, борьба предстоит не на жизнь, а на смерть.

Не это ли счастье?!

– Во имя Сулеймана!.. Его печатью! Мудростью!.. Заклинаю!!

Лампа мигнула и погасла, выбросив струйку дыма. Облачко набежало на луну. Когда же лунный свет вновь наполнил комнату, наваждение отхлынуло. Никто не пытался сорвать ковер. Ушли в небытие бесплотные голоса гурий-искусительниц. Замолкли струны дутаров.

– Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха великого! – прошептал Гасан. И жалобно проблеял: – Разожги лампу, Салим. Не видишь, что ли: темно мне.

Маленький сириец окоченел от страха. Гасан беспокойно завертел головой: что случилось? Едкий запах масла вызывал желание чихнуть. Серебристая полоса лунного света исказилась. Тень пересекла ее – опасная, тревожная.

– Кто?.. Кто здесь?.. – выкрикнул ас-Саббах. Голос изменил ему, сорвавшись на писк. Левую руку, близкую сердцу, наполнила слабость. – Покажись, будь ты ифрит или джинн!

Темный человек шагнул к повелителю исмаилитов:

– Поклон тебе, о мудрый Старец Горы! Ты звал меня?

У Гасана отлегло от сердца. Это же Габриэль-Тень, помощник шайтанов! Сам же приказал ему зайти ночью. Ох старость, старость… Подводит память-то старичка.

– Ох, ох! – закудахтал Гасан. – Напугал ты меня, Габриэль. Зачем тихо ходишь?.. Зачем старичка пугаешь?..

Гость сложил ладони лодочкой у груди:

– Прости, о святейший. Привычка такая.

– Бросай эти привычки. Ты ведь, Габриэль, мне как сын родной…

– …упаси Аллах!

– …а ведешь себя хуже бедуина.

– Больше не повторится, повелитель.

Он уселся напротив Гасана, глядя на него немигающими змеиными глазами. Гасан осторожно дотронулся до кольца Соломона. Теплое вроде… Ишь, как совпало всё. Потер кольцо – нате вам! А может, правду люди говорят? И Габриэль на самом деле не Габриэль, а Иблисово отродье?

– Что скажешь старичку? Чем сердце порадуешь?

– Ничем хорошим, повелитель.

Габриэль взял пиалу Горного Старца, принюхался, отпил. Гасан решил, что больше к ней никогда не прикоснется: яд Габриэль умел подсыпать виртуозно.

– Проклятый Балак, – сообщил Тень, – выгнал наших проповедников из Халеба. Сказал, что познает мудрость батин…

– Так и сказал?

– Не перебивай, светлейший. Полностью его слова звучали так: «Возведу мудрость батин на супружеское ложе и познаю ее».

– Обидел он старичка. Смерть ему.

Габриэль кивнул. Согласно учению ассасинов, последнюю фразу можно понимать иносказательно. Например, если в Коране написано: «Будьте обезьянами презренными!», в зависимости от ситуации это означает: «Идите в Казвин и сровняйте его с землей» или «Пусть Абдаллах заплатит нам десять тысяч динаров». Но слова ас-Саббаха никогда не допускали двойного толкования. В отличие от Корана.

– Он умрет, светлейший.

– Хорошо. Продолжай, Габриэль, продолжай. Старичку интересно слушать новости.

С ночной сыростью в окно вливался протяжный крик муэдзина. Аль-Иша, ночная молитва. Время, когда правоверному надлежит вспомнить о бренности всего сущего. О том, что всё пройдет, всё обернется. Об истинной родине человека, куда рано или поздно попадем все мы.

Габриэль повел плечом, отгоняя дурные мысли. Ничего. Смерть от нас еще далеко.

– Следующая моя новость… Быть может, повелитель желает помолиться?

– Позже, Габриэль, позже. Говори!

– Следующая новость касается франков. Христианский эмир Жослен – проклятье ему! – хочет освободить короля. А для этого переписывается с правителем Манбиджа…

– Которым? – заинтересовался старец. – Хасаном или Исой?

– Хасаном. Он обещает сдать город за двадцать тысяч динаров.

– Большие деньги. Зря Жослен не торгуется… Мы свои крепости приобретали дешевле.

Гасан задумался. Аллах бы пробрал мерзавца Жослена! Всё старичка обездолить норовит. И как это Всевышний допускает хитрость, подобную этой, среди франков?

С точки зрения ассасинской стратегии, граф действовал весьма разумно. Балак далеко – набирает армию. Захвати Манбидж – и прекрасный город Халеб со всеми своими садами, хлопчатниками и мечетями окажется в кольце христианских войск. Подходи и властвуй. А в крепости Халеба – франкский король. А если в руках франков окажутся сразу Халеб и Манбидж…