Крестоносцы затаенно вздохнули. Граф Жослен не уставал поражать своей загадочностью. Вот он выдал румийцу миску с гороховой похлебкой:

– Держите, сир Алексей. Вы будете Эдесским графством. Вы, отче, возьмите ковригу хлеба. Будете Иерусалимом. А здесь, – еще одна репка легла чуть выше и правей Халеба, – находится Манбидж.

– Ну? – Меж бровей сира Летольда пролегла складка. – И?

– Не торопитесь, сир Летольд. Лучше ответьте мне, где находится славный эмир Балак, наш противник?

Складка стала глубже.

– Это все знают. Балак далеко на востоке. Набирает туркменов в свое войско.

– Запомните, сир Летольд, я – не все. Я граф Кутерь… де Куртене. И мои шпионы, – еще одна репка поднялась в воздух, – говорят, что Балак находится здесь.

Стук. Репка опустилась на дальнем конце стола.

– В Харране?!

– Да. Интересно, не правда ли?.. Войск у Балака немного, но побольше, чем у нас. А Манбидж, – граф оторвал от рясы Бернарда шнурок и протянул его от одной репки к другой, – запирает дорогу из Харрана в Халеб.

Отец Бернард растерянно захлопал ресницами. В пальцах графа словно по волшебству возник серебряный франк.

– Если мы купим этот город, – франк лег на верхушку репки-Манбиджа, – то Балаку придется кусать локти. Халеб – пожалте свою миску, сир Эдесса, – окажется в окружении христианских земель.

Жослен аккуратно полил вокруг репки-Халеба похлебкой. Остро запахло вареным горохом.

– Благодарю вас. Возвращаю вам свое графство, сир. Держите крепче, не уроните!

Солнце почти опустилось за горизонт. Чтобы рассеять сгущающиеся сумерки, Анри-Носач принес масляную лампу. В свете ее «христианские земли» загадочно поблескивали.

– Ну хорошо, мессир. – Румиец брезгливо посмотрел на заляпанную варевом «Эдессу» в своих руках. – Но Халеб-то еще не взят. Да, Балак не сможет к нему пробиться. Но сарацины никуда не делись. Их еще надо будет победить.

– А вот это, сир Алексей, ваша забота. Завтра я отправляю вас послом. В Антиохию. Интересней бы поехать самому, но не могу же я разорваться. А?.. Или могу?.. – Жослен взял кувшин с водой, стоящий возле репки-Антиохии.

– В чем состоит моя миссия, граф?

– Вы соберете христианские войска. Антиохийские, – Кутерьма покачал в воздухе кувшином. – Иерусалимские, – отобрал ковригу у отца Бернарда и раскрошил ее в воду. – А напоследок… дайте-ка сюда, сир Алексей.

Забулькала похлебка. «Эдесские войска» полились в тот же многострадальный кувшин.

– Благодарю. Крепче держите Эдессу, клянусь копьем! Видите? Вот они, наши войска! Целый кувшин! И этими вот объединенными силами мы вмажем сарацинам. По самые шальвары!

Ни отстраниться, ни зажмуриться румиец не успел. Кувшин с «наихристианнейшими войсками» обрушился на репку-Халеб. Репка, отскочив, треснула Летольда в лоб. Бурда из расколовшегося кувшина выплеснулась на белоснежные одеяния Алексея. Зашипела, зачадила полупогасшая лампа; сирийская ночь придвинулась к трапезничающим. С руганью вскочил румиец, пытаясь счистить с бархата неаппетитную жижу.

– Это уж слишком, мессир! – возопил он.

– Вы против моего плана?

– Нет, но…

– Прекрасно. Тогда, сир, желаю доброй ночи. Завтра выезжать, а вам ведь еще отдохнуть надо. Позвольте перед расставанием вручить вам тайные инструкции и деньги.

Алексей в бешенстве рванул меч из ножен. Хосе и Летольд повисли у него на плечах. Жослен насмешливо наблюдал за рыцарем. Руки его так и остались скрещены на груди.

– Интересно. Похоже, сир Алексей, вы не желаете победы нашим войскам.

– Мессир!! – простонал румиец. – О, если бы не моя вассальная клятва…

– …то вы бы съели меня с перцем, – докончил граф. – А нос зажали бы пальцами, чтобы вонь не мешала.

– Мерзавец! – Алексей рванулся. Рывок вышел неожиданным, и Хосе, не удержав, отпустил румийца. – Гореть мне в аду, вы…

Договорить не пришлось. Ночь за его спиной изорвалась оранжевым пламенем. Тут уж и Летольд отступил на шаг.

– Что за чертовщина?! – вскричал граф. – Вы стали чудотворцем, Алексей! Идемте же. Посмотрим, что случилось.

Далеко идти не пришлось. Крики доносились из черно-яростной степи, и от криков этих на лбу капелана выступили крупные капли пота.

– Церковь! Церковь горит!

Огненная башня рвалась ввысь. Языки пламени лизали небо – так казалось рыцарям. В свете пламени меркли звезды.

– К оружию! – взревел граф. – На мечи турок! Ах мерзавцы!

Ополоумевшие рыцари заметались, выхватывая клинки. Из суматохи выскочил незнакомый оруженосец, что-то проорал. Речей в реве пламени слышно не было, но граф догадался:

– Не турки? Само загорелось? – И бросился к огненному холму. – Ну так шевелись! В цепь, сучье отребье! Ведра передавай! Живо, живо, живо!

Суматоха, кутерьма – вот стихия Жослена. Миг – и он уж в центре событий: командует, распоряжается:

– Шатры! Шатры защищайте! А ну вместе! На-ва-ались!

Пожар в лагере – страшное бедствие. Прощелкаешь клювом, спать на голой земле придется. Отблески пламени играют на лицах. Шипение пара, ржание перепуганных лошадей. И запах дыма – едкий, тревожный. Как тогда, в Хартабрате. Боже, прошу тебя!..

Больше всех суетился маленький бестолковый диакон, похожий на кудлатого пса. Бороденка его уже тлела, прорехи дымились на сутане, но он не замечал этого.

– Божьим… божьим попущением одним, – бормотал диакон, едва не плача. – Всевышний да простит… во искупление!..

– Эй! – Жослен ухватил его за воротник. – Что ты там бормочешь, старый хрен? Куда храм божий дел? Просношал?

– Он же… в оправдание свое…

– Что?!

Зубы дьяка клацнули.

– Я не сделал никакого преступления! – заголосил он. – Ни против закона Иудейского, ни против храма!

Подоспели другие крестоносцы. Мало-помалу предыстория событий прояснилась.

Глупость человеческая, как известно, не зависит ни от национальности, ни от вероисповедания. Крестоносцы стояли в степи уже порядочно. За это время в хальфе и тростнике, устилающем полы импровизированной церкви, завелись блохи. Дракон правильно рассудил, что воин Христа не может одновременно почесываться и творить молитву, вот только выводы из этого сделал неправильные.

Когда он поджег выметенный тростник, чтобы сжечь его вместе с блохами, вспыхнула сухая трава, окружавшая шатер-храм. Всё церковное имущество, ризы и дароносицы, сгинуло в огне. Хорошо хоть, Господь смилостивился над рыцарями: могло и пол-лагеря выгореть.

В полном молчании крестоносцы разошлись по своим шатрам. Лишь отец Бертран не торопился уйти.

– Скажите, граф, – попросил он. – Именем Всевышнего, рассейте мое недоумение. Зачем вам понадобилось это представление с Алексеем? Он ведь теперь вас ненавидит.

Жослен улыбнулся краешком рта:

– Интересный вопрос, отче… Кого другого я послал бы к дьяволу. Но вам, как духовному лицу, отвечу. Проклятый румиец мне все глаза намозолил. Сам шпион, и морда у него паскудная. Пусть убирается.

– Воистину так, Алексей кичлив. Но приказ…

– Отец! Мне вовсе не нужно, чтобы он исполнил приказ. Я как раз обратного хочу.

И, резко оборвав разговор, Жослен пошел к своему шатру.

– Вы, отче, того… – неловко произнес Анри-Носач, неслышно подошедший сзади. – Не обижайтесь на графа.

– Я не в обиде, отрок. Но не кажется ли тебе, отрок, кхе-кхе!.. что господин твой… кхе-кхе… несколько загадочен?

– Вовсе нет, отец. – Мальчишка почесал затылок. Потом вздохнул, вытер нос и с интересом поглядел на свою ладонь. – Я вот как думаю… Мессиру графу и в самом деле не нужно, чтобы того… это… Ну Алексей приказ выполнил. Князь Антиохийский молод. А румиец того… обижен. Он так сделает, что антиохийцы Жослену войск ни в жисть не дадут. Только Боэмунд – мальчишка. Он же подвигов хочет! Как я, например. Когда Алексей уберется, он сам соберет войска, чтобы того… на Халеб двинуть.

– М-да… Это ты подслушал где или граф тебе рассказал?

– Что вы, отец! Я же всё время со светлостью. Того… Всё подмечаю. И книжка у меня есть! – Он достал зачитанный томик «Стратагем» Цезаря.