– Ну что ж, – вздохнул Холмс, – будь по-вашему. Вы исчезнете. Ап!

Неуловимо быстрым движением сыщик выбросил вперед правую руку, в которой каким-то образом оказался смычок.

Твердое дерево пронзило левую глазницу доктора, пробило ее и вошло глубоко в мозг.

Абрахам Меслов вскинулся, хватаясь за лицо, и упал на кровать. В горле у него булькнуло – но звук был уже неживой, как из бутылки с водой.

Холмс тяжело, с шумом вдохнул. Подержал сырой холодный воздух в легких, потом быстро выдохнул. Наклонился и подобрал с пола очки доктора. Потом внимательно посмотрел в обезображенное мертвое лицо.

– Я же говорил: вы не прогадаете в любом случае, – сказал сыщик, обращаясь к мертвецу. – Это гораздо лучше, чем то, что здесь скоро начнется.

В коридоре раздались шаги, остановившиеся у двери. Потом осторожный стук – та, та-та, та, та.

– Наконец-то, – сказал Холмс. – Входи.

Дверь каюты беззвучно приотворилась. Внутрь бочком пробрался высокий грузный человек в черном. Лицо его скрывал капюшон.

– Ты его все-таки убил, Шерлок, – осуждающе сказал он.

– И к тому же испортил хорошую вещь, – грустно усмехнулся Холмс, смотря на торчащий смычок.

– Тебя же просили не делать этого!

– Мне жаль, Майкрофт, – сказал Холмс, – но мы не можем ему доверять.

– Почему?

– Я дал ему понять, что лаборант Джим – это я. Он неглупый человек и прочел немало полицейских романов, так что знает, как меняет внешность грим и парик – а при желании можно подделать и голос. Кстати, с голосом у меня были проблемы: насилие над горлом мне дается с трудом, не то что раньше. Но Джим был неразговорчив… В общем, он поверил. Потом я напомнил ему, как Джим порезался о разбитую пробирку. А после этого – спросил, не заразился ли Джим той болезнью. Меслов знал, что в той пробирке не было ничего опасного. Но не знал, что я это знаю.

– И что же? Он солгал?

– Да. Стал предлагать помощь на своих условиях. Он говорил очень уверенно – как будто точно знал, что я болен. Из чего я сделал вывод, что он решил заразить меня при первом удобном случае. Как он это делал со своими пациентами.

– Вот даже так? Жаль. Но я все же хотел сохранить его для нас. Он больше всех знал об этой болезни. К тому же… а-а-апч-хи! – Майкрофт чихнул, потом выпростал из балахона огромный клетчатый платок и вытер лицо. – …Досточтимый мастер Рейнхарт будет очень огорчен, – закончил он.

– Под старость досточтимый мастер стал чересчур сентиментальным, – процедил Холмс.

– Мастер считает, – вздохнул Майкрофт, – что отчасти виноват в этой истории. Если бы не его совет, этот Меслов так и остался бы обычным графоманом. Может быть, даже научился бы строчить романчики.

– Ну это вряд ли, у него были проблемы с развитием действия, – протянул Холмс. – Но досточтимый мастер в чем-то прав. Когда-нибудь какой-нибудь посредственный художник с горя займется политикой…

– И мир взвоет, – в тон ему ответил Майкрофт.

– Давай о деле, – сказал Холмс. – Итак, основной контингент больных здесь. Общество Социальной Гармонии положило все яйца в одну корзину. Даже не верится. Они обычно так осторожны.

– Они уверены, что эта корзина очень прочная, – усмехнулся Майкрофт. – Корабль считается абсолютно непотопляемым.

– Но мы хорошо поработали над этим, – усмехнулся Холмс.

– И очень скоро увидим результат, – Майкрофт усмехнулся. – По радио с «Калифорнийца» сообщили, что прямо по курсу – подходящий айсберг. Столкновение – около полуночи, если все пойдет по плану.

– Значит, у нас еще полчаса. Кто принимал передачу с «Калифорнийца»?

– Все под контролем наших людей, Шерлок. Ты же знаешь, я неплохой организатор.

– Корпусные работы проведены? Не придется взрывать переборки?

– Я тебе говорил уже десять раз: все было сделано еще в Саутгемптонском порту.

– Что с пассажирами?

– Замки кают испорчены, сейчас наши люди заваривают решетки.

– Сколько доберется до шлюпок? – Холмс потер лоб, что-то прикидывая в уме.

– Из второго и третьего класса – процентов двадцать, может быть, меньше. То есть около ста человек. Среди них, возможно, останутся зараженные. Их мы добьем позже, в воде.

– Постарайтесь сохранить женщин и особенно детей: они, скорее всего, здоровы, – серьезно попросил Холмс. – Что с первым классом?

– Благодаря твоим сведениям, дорогой брат, у нас есть полные списки клиентов Меслова. Гуттенхейм, например. Или супруги Страус.

– Ну, за этих я не волнуюсь. Они потонут так, как подобает людям из высшего общества. Слава богу, аристократия еще не потеряла представления о чести и долге… Но второй и третий класс внушает опасения.

– Вот и проследи за этим, Шерлок, – сказал Майкрофт. – Мы должны уничтожить заразу полностью. А Общество Социальной Гармонии должно понять, кто хозяин положения.

– Не надейся, – вздохнул сыщик. – Сейчас они, конечно, подожмут хвост. Но у них наверняка имеются образцы зараженных тканей, а может быть, и… о черт, – под ногой Шерлока что-то хрустнуло, как раковина улитки. Он наклонился и увидел раздавленный голубой переплет романчика Робертсона. На обложке было написано «Тщета».

– Подходящее к случаю название, – пробормотал он. – Когда-нибудь они снова попытаются.

– Но это будет не скоро, – Майкрофт потянул брата за рукав. – Пойдем. Пора.

– Пора, – сказал Холмс, вставая с места.

…Ночь была безлунной и очень тихой. Огромный корабль шел по курсу со скоростью в двадцать один узел, убивая бортами плоские серые волны.

Впереди стоял холодной стеной арктический лед.

– Всякое сравнение хромает, как Полифем, – назидательно изрек Шерлок Холмс, тщетно пытаясь разворошить тлеющие в камине угли лаковым рожком для обуви.

– Особенно это, – усмехнулся Ватсон. – Полифем не хромал. Он был одноглазым.

Холмс поднес руку ко лбу, сосредоточиваясь. Длинная тень метнулась по стене, украшенной портретом Ее Величества и следом от пули.

– Нет, – с уверенностью сказал великий сыщик, поправляя левой рукой шаль, в которую он кутал тощую шею. – Полифем хромает. Последний раз, когда я его видел на Пикадилли, он едва волочил свое левое копыто. Посмотрите, Ватсон, нет ли поблизости от вас какой-нибудь газеты, на растопку…

Ватсон молча подал другу смятую «Дейли».

– О, кстати, – заметил Холмс, бегло просматривая лист, перед тем как скормить его огню, – уголовная хроника. Единственное, что может интересовать разумного человека в наше время. Кроме разве что объявлений о розыске пропавших родственников.

– А как же политика, Холмс? – вздохнул Ватсон.

– Это самый неинтересный раздел уголовной хроники… Впрочем, иногда они соприкасаются. Вот, например, – он поднес газету ближе к глазам, чтобы разглядеть слипающиеся в полумраке буквы, – кража серебряной посуды в Клубе рыболовов… Преступник, к сожалению, уже найден, – с недовольством добавил он. – А вот поджог библиотеки… Скорее всего, обычный пироманьяк, если только в ней не было чего-нибудь такого, что необходимо было уничтожить. Я допускаю, что Александрийскую библиотеку сожгли только для того, чтобы испепелить какое-нибудь примечание на полях пыльного свитка. Да только ли библиотека? Несколько последних военных конфликтов… О, ну-ка, ну-ка… Смотрите-ка: «Д-р С.Т. Н. извещает друзей о своем прибытии и просит как можно скорее связаться с ним известным им образом». Как я это пропустил… Я хочу сказать, что за таким объявлением может скрываться что угодно – или, точнее, кто угодно, вы не находите, Ватсон?

– Ерунда какая-то, – проговорил доктор сквозь зубы, отчаянно пытаясь подавить рвущийся наружу зевок.

– И в самом деле. Мы ведь говорили о чем-то интересном, а я читаю вслух вчерашнюю газету… Так вот, о Полифеме. Полифем хромает. Недавно это помешало ему удрать от полисмена, который и препроводил его в участок как подозреваемого в мелком вымогательстве наличных денег у почтенных джентльменов. Проще говоря, в попрошайничестве… – он снова взялся за рожок, пропихивая бумагу к угасающим угольям.