— Ни фига себе добродетель! — возмутился Ко­стик.— Я тут случайно узнаю, что мне не сегодня завтра Тупым ножом начнут горло пилить, а он еще о доброте! Спасибо! Вот спасибо-то!

— Дурак ты, Костик. И дуростью своей уже меня достал. Все. В полночь. До встречи.

— Пока,— обескураженно начал говорить Костик, но Железяка уже бросил трубку на аппарат и с удовольствием потянулся. Времени до полночи было еще хоть пруд пруди, писаниной заниматься не хотелось, а желудок давал о себе знать.

Но на этот раз дом представлялся менее негостеп­риимным. Да и в магазин Надо было заглянуть, посмот­реть, может, продуктов подкупить, сахара там, рожков, фарша, если он, паче чаяния, есть в этот, уже поздний час.

Когда Железяка подходил к подъезду своего дома, уже отягощенный сумками с тем, на что ушли почти все деньги, и планировал нехитрый ужин, в котором соленые огурчики и картошечка с разварки удачно монтировались с рюмочкой водки и котлетками, любовно слепленными собственными ладошками, ему издалека почудилось, что кто-то за ним следит. Но чувство это так мощно заглу­шалось зовом желудка, что, блеснув, словно плотвичка бочком на вечерней глади реки, было сметено рябью, потерялось в помехах.

Свою роль в этом минутном досадном небрежении сыграло то, что ничего серьезного он на сегодняшний момент за собой не чуял и слежку, даже если таковая и была, всерьез не принял. С этими казаками-разбойни­ками он теперь, в зрелом возрасте, сталкивался едва ли не чаще, чем в детстве, и остроту для него эта игра потеряла.

* * *

Человечек в плаще и кепочке, который действительно за Железякой следил, увидев, что тот вошел в свой подъезд, огляделся в поисках телефона-автомата.

С этим добром и раньше было не просто, а теперь-то и вовсе получалась совершеннейшая труба. Однако топ­туну повезло: буквально через квартал он заметил облез­лую телефонную будку, продуваемую всеми ветрами. Внутри нее висел скромный труженик, на металлическом кожухе которого непогода, вандалы и просто время, ко­торое почти никого не красит, оставили свои царапины и потертости, надписи и пятна грязи.

На удивление инвалид продолжал служить. На месте оказались и диск, и трубка. Вопреки ожиданию трубка могла продемонстрировать гудок. .Человечек, все погля­дывая себе через плечо на подъезд дома Железяки, на­брал номер и, стараясь перекричать уличный шум и по­мехи, залепетал в трубку:

— Алё, Сема! Это я. Я говорю!

— Да кто это? Ни фига не слыхать. Алё!

— Серый это, Серый! Я это!

— Ну что? Ты откуда звонишь?

— Из автомата я. Он домой ушел.

— Как это — домой? Ну-ка перезвони мне через ми­нут пять...— и в трубке зазвучали короткие гудки.

Серый, пожав плечами, вышел из будки и прошелся по противоположной стороне улицы напротив подъезда Железяки.   Тот наблюдал за ним из окна кухни. Он как раз лепил котлетки и забрасывал их на шипящую сковородку, от­чего по квартире разливались чарующие запахи и звуки: котлетки шипели в масле и от этого пахли.

«Сущие дети!» — несколько печально подумал Железя­ка. Он сам регулярно звонил на телефонный узел и за этим автоматом следили особенно. К сожалению, получить санкцию на его постоянное прослушивание Железяке так и не удалось, а заводиться самому не хотелось. Надо было покупать специальный магнитофон, подключаться к ли­нии, тянуть домой воздушку... Словом, мороки слишком много. И главное, что его останавливало, это то, что слушать запись все равно будет некогда: жители микро­района прознали про такое чудо, как постоянно работаю­щий телефон-автомат, и он почти никогда не пустовал.

Расположен автомат был удачно. Из него хорошо просматривался подъезд дома Железяки, и топтун, если уж был приставлен, непременно разговаривал по нему. Ему как-то не хватало фантазии на то, что сам он тоже виден, как на ладони.

Теперь лейтенант знал, что за ним действительно сле­дили. Значит, все он правильно рассчитал, и Костик больше не боец. Пусть себе уезжает с глаз долой...

Он перевернул котлетки и забросил в кипяток макаро­ны. Близилось заветное.

* * *

Лепчик лихо затормозил на берегу и, заглушив мотор, остался сидеть в машине, ожидая пока вокруг нее улягут­ся плотные клубы пыли.

Когда пыль рассеялась, из нее показались двое блат­ных, которые спешили к своему шефу за указаниями. Те не замедлили:

— Кривой! — командовал Лепчик, выковыриваясь из салона.—Машину в гараж поставь...

Он с удовольствием прошелся по травке, потягиваясь и, словно гирю, выжимая пакет с деньгами. Пансионат давно не работал и место это носило все следы запусте­ния: поломаная и поблекшая детская площадка, на кото­рой теперь стоял, дымясь мангал, блочное облезлое зда­ние самого пансионата с наполовину выбитыми, наполо­вину заколоченными окнами, искореженные местными малолетними хулиганами тенты на пляже...

Территория была замусорена донельзя. Как и в лю­бом в меру одичавшем месте, созерцая, можно было вычленить несколько временных пластов наслоения мусора. Так, наполовину ушедший в землю остов бульдозера очевидно относился еще ко времени строительства панси­оната. Он был тут всегда, и долговременность пребыва­ния его в данном месте как-то сгладило шероховатости, примирило эту ржавую корягу с окружающей природой. Кустики курчавились вокруг, травка привольно росла там, где когда-то располагался мотор. В целом бульдо­зер смотрелся даже и не очень-то чужеродно, вписываясь в ландшафт, как хорошо сработанная скульптура талантливого авангардиста.

От отдыхающих вообще ничего не осталось: их мусор исчез, поглощенный землей. Зато обгорелые руины ка­ких-то складских помещений, относящиеся ко времени, когда пансионат уже стал не по карману комбинату и о нем забыли, возвышались среди молоденькой зелени, а кирпичи и балки, разбросанные по всей территории очень портили вид.

Теперешние жильцы украсили общий фон битыми бу­тылками, банками из-под пива, обрывками бумаги и окурками.

Лепчик не торопясь вышел на берег. Извилистая тро­пинка, сквозь кусты черемухи вывела его к пляжу и бесед­ке. Там один из блатных меланхолично накрывал на стол.

— Чего там пожрать есть? — заинтересованно при­остановился Лепчик.

— Да ща свининки...

— Достала меня ваша свининка! — неожиданно разъ­ярился Лепчик.— Совсем оборзели! Присосались к под­собке, и только с нее и тянете! Ну-ка быстренько подхва­тился и погнал на птичку!

 Блатной поугрюмел лицом и без всякой надежды на успех пробурчал: 

— А может все-таки свининки? Вот она, есть уже,— он неопределенно повел рукой.

— Я сказал, гуся хочу, понял? Нет, ты понял? — Лёпчик приближался к блатному с таким видом, что тот попятился:

— Ну ладно, ладно... Сейчас сгоняю. Машину можно взять?

 — Хрен тебе, а не машину,—Лепчик был неприми­рим.— Ножками побежишь. Машину ему!..

Лепчик продолжал спускаться к берегу, а блатной печально побрел в другую сторону.

К небольшому пирсу была пришвартована красавица яхта. Лепчик в какой-то момент решил жить в пансио­нате, но там было как-то гулко и страшно. Он тщательно обследовал все помещение и пришел к выводу, что жить там вообще невозможно. Но место ему нравилось, а тут как раз подвернулась яхточка. Близнецам она досталась путем неведомым, но не пострадала ничуть. Плавать на ней никто не умел, и ее поставили пока на прикол у пан­сионата — в излучине ее никому не было видно.

Большая, комфортабельная,— Лепчик от нее просто тащился — в ней до сих пор присутствовал какой-то от­свет невозможной и прекрасной жизни

Он взошел по сходням и, крикнув:

— Эй, Конь! — спустился в кают-компанию.

Конь — нескладный, с лошадиным лицом детина,— зашел следом.

— Пересчитай и в сейф,— бросил ему мешок с день­гами Лепчик.— Мне никто не звонил?

— Косой звякнул. Проблемы там какие-то. Связаться просил, что ли.

— Ладно, пошел отсюда,— Лепчик плюхнулся в крес­ло у стола.— И пива мне принеси!

Пока Лепчик набирал номер на сотовом телефоне, Конь обернулся с пивом и поставил перед ним граненый стакан со щербинкой и две баночки. Лепчику удалось приучить своих бойцов к мысли, что он из банок пить не любит. Но, когда Конь вышел, он с удовольствием вскрыл баночку и хлебнул прямо из нее.