— Ты меня искал?—без приветствия спросил он, ког­да на том конце провода сняли трубку.

— Лепчик! — обрадовался Косой.— Все тебе твой че­ловечек набрехал.

— Ты че несешь?

— Железяка по магазинам прошелся и домой пошел. Так что я своему глухарю велю монатки собирать и от­чаливать.

— Я тебе отчалю! Пусть у дома торчит. Там выход один?

— Один. 

— Вот пусть от него и не отходит,—но сомнение было посеяно.— Ладно, я сейчас перезвоню.

Он еще глотнул пивка и набрал другой номер.

— Вам кого?—там сразу сняли трубку.

— Краснова попросите. 

— Минуточку...— и в сторону, громко:

— Краснов! К телефону!

Наступила недолгая пауза, а потом раздался голос:

— Краснов.

— На работе горишь, Краснов,— заметил Лепчик.— Узнал меня-то?

— У тебя что, совсем крыша поехала? Я же тебя просил сюда вообще никогда не звонить...

— Че ты дергаешься? Тоже мне, подвиг разведчика! Ну, накроют тебя и что? Уволят без выходного пособия? Так я тебе работку найду, не ссы.

— Кончай базар. Чего звонишь? Мне говорить не­удобно.

— Начальник-то твой домой пошел. И ни с кем не встречался.

— Я сам слышал, как он договаривался. Он уже на два часа ночи опергруппу заказал...

 — Это меняет дело. Ладно, не дергайся. Пока. Лепчик бросил трубку и снова набрал номер:

— Косой, пусть следят. И пошли к нему еще двоих, пусть сзади дома встанут.

— На хрена? Там же одна дверь!

— Не твоего ума дело! Я сказал поставить, значит поставь. Он, кстати, хвоста не обнаружил?

— Вроде нет...

— Ну и ладно. Что б глаз с него не спускали до утра.

— Слушай, Лепчик, пидоров-то предупредить надо. А ну как запоют, если их действительно повяжут?.

— Я сам предупрежу.

Лепчик бросил трубку и откинулся в кресле. Собрался было позвонить, но отложил на потом.

— Конь!

— Чего! — крикнул тот откуда-то из глубины яхты.

— Бутерброды есть какие-нибудь? Жрать охота!

— Да там ща Кривой шашлык из свинины делает!

— Ни хрена он не делает. Бутербродов сваргань и мне принеси. А я пока на берег схожу, потренируюсь.

* * * 

В это время Ник столкнулся с одним из громил, который выходил понуро из ворот пансионата и мрачно зыркнул в его сторону:

— Тебе чего?

— Не подскажите ли, где тут дача Манукяна? — как можно более дружелюбно и наивно спросил Ник. Манукян был их замполит в Афганистане. Редкостной глупо­сти и нечистоплотности человек. Долго не протянул, но не это важно. Просто в свое время еще в спецшколе, Ника учили, что реальные фамилии настоящих людей, которых когда-либо знал или с которыми был знаком, выглядят достовернее и естественнее различных мифологических Клюквиных, Сидоровых или Оленевых-Манских, выду­манных с налета.

И на этот раз номер удался: громила, хоть и не сделался радушен, но совершенно потерял к Нику всякий интерес:

— Не знаю,— буркнул он и пошел куда-то в сторону шоссе не оглядываясь.

Вообще-то в тылу его оставлять не следовало, но и начинать с него не хотелось. Просто так, чтобы не обрекать себя на лишние неожиданности, Ник немного прошел по сельской улице и сквозь кусты пронаблюдал, как громила удалялся. Тот шел тропкой параллельно шоссе по направлению к стоящим на горизонте строе­ниям.

Ник машинально глянул на часы и прикинул, что раньше чем через тридцать минут этого можно не ждать. «Баба с воза—кобыле легче,— меланхолично поду­мал он.— В конце концов, со всем преступным миром сразу бороться все-таки утомительно, поэтому сконцент­рируемся на главном».

И он вернулся к забору пансионата. В ворота захо­дить не хотелось, зачем же так сразу? Поддержки с воз­духа у него сейчас нет. Поэтому Ник прошел до угла и, прикинув, что с той стороны забора заросли бузины, легко вскарабкался по бетонным плитам.

Наверху он огляделся. Ни на улице, ни на территории никого не было видно, только в одном, чудом сохранив­шимся от пожара боксе, поблескивал загнанный туда «Додж».

Безлюдье настораживало и заставляло напрягаться. Где враги, пока неизвестно, а Ника приучили тщательно разведывать все интересные места предполагаемого рода.

Оп бесшумно соскользнул в куст бузины и сразу при­сел на корточки: тихо. Только резко пах кустарник, нагре­тый за день солнцем. Что-то такое этот летний запах попробовал Нику напомнить, но тот запер ему выход из подсознания. Он сконцентрировался на пространстве вок­руг себя и, чуть прикрыв глаза, начал ждать.

Постепенно сознание прояснилось и стало прозрач­ным, как горный воздух. В нем не было ничего, кроме заброшенного архитектурного строения, территории пан­сионата, со всеми хитрыми изгибами местности, реки и неких абстрактных единиц врага.

Ник не смог бы объяснить, откуда он это знает, но знал — их около пяти. И еще: там, за зданием, ему неви­димая, стоит еще одна мощная и хорошая машина, которую нельзя скидывать со счетов.

Все враги были на берегу и Ника увидеть не могли, но он, все равно пригибаясь, быстро и бесшумно пробежал до здания пансионата и без единой паузы скользнул в выбитое окно.

Внутри пахло запустением, строительным мусором, тоской и фекалиями. Стараясь не наступать на битое стекло, которое устилало пол, и не скрипеть досками, для чего следовало идти, придерживаясь проложенных под ними лаг, которые угадывались по шляпкам гвоздей, Ник плавно вышел из комнаты и попал в полумрак коридора. В гулкой тишине заброшенного строения даже его дыха­ние вызывало эхо.

Тут он впервые услышал голоса. Он проникали в ко­ридор через разбитые окна другой стороны и при жела­нии можно было бы даже разлечить слова, но этого делать не следовало: единицы врагов должны оставаться анонимными. Это просто преграда, которую надо пре­одолеть, чтобы достичь цели: вот того толстого, который собирал деньги. Слишком он был упитан для шестерки, а значит предоставлял интерес. Поэтому голоса для Ника сливались в совершеннейший птичий щебет.

Он быстро миновал коридор и шмыгнул по лестнице на второй этаж. Тут тоже было грязно, зато поспокойнее. И все-таки стараясь зазря не шуметь, Ник приблизился к окну и, не таясь, выглянул.

В этом окне еще сохранилось стекло, в котором для наружного наблюдателя отражалось лишь предвечернее яркое западное небо. 

Двое уголовников что-то там делали в беседке. Скорее всего готовили еду, рядом дымил мангал. Еще. один подтаскивал вязанку хвороста...

«Где же машина? — удивился Ник. Он так ясно ее чувствовал.— Должна быть...»

И тут он увидел пришвартованную к лодочному пир­су красавицу-яхту. Ник никогда не был большим поклон­ником морских путешествий. Видимо, в этом его об­делила судьба. Но эта яхта ему понравилась совершенно отвлеченно, как, бывает, может понравиться дом, удачно вписанный в ландшафт или, к примеру, скульптура у фон­тана.

Впрочем, он отвлекся только на секунду, а потом, почти сразу, яхта стала просто объектом на воде, мото­ризированным.

На объекте, кстати, мелькала еще одна единица врага. Самого его не было видно, но по тени, падавшей сквозь открытую дверь каюты, Ник смог определить, что тот был один.

«Мало,—отметил про себя Ник.— Где-то должен быть еще один, а то и двое... И, кстати, куда же толстый подевался?» 

Он повнимательней осмотрел берег и вскоре толстого обнаружил. Тот, в ярком и диком тут японском кимоно, с толстенькими волосатыми ножками совершал нехит­рую китайскую гимнастику, по временам вставляя в нее примитивные и дурацкие, в контексте гимнастики, па из каратэ. 

Судя по увлеченности спортсмена, Ник пришел к вы­воду, что тот проскачет еще минут пять или десять. Значит, время есть.

Правда получалось, что пистолетом пользоваться совсем нельзя. Толстый мог убежать, а гоняться за ним в планы Ника не входило. А вообще было заманчиво: вот этих двоих в беседке он, даже из непристрелянного «Ма­карова» снял бы за три выстрела. Если повезет, то за два. Этого с хворостом — следующим. Он даже понять не сумел бы, откуда пальба, а только озирался бы или, что того лучше, упал бы на землю и тогда сверху мишень получилась бы совершенно замечательная. Тот, на яхте, непременно к этому моменту высунется. Ник неоднократно обращал внимание, что когда стреляют в другое место, люди зачем-то хотят знать, что происходит. А пистолет к тому времени уже был бы пристрелян и, несмотря на расстоя­ние, получил бы он свою пулю