Особенно хорош полковник был во гневе. В эти мину­ты Железяка им искренно и самозабвенно любовался.

Но на этот раз полковник был спокоен и не столько устраивал Железяке выволочку, сколько по-отечески журил:

— Присаживайся, боец...

«Значит, еще одно дело навесит,— машинально от­метил Мухин, присаживаясь за стол и зачаровано глядя на полковника, который теперь возвышался над ним, как утес.— И, судя по доброму началу, дело — верный висяк...»

— Спасибо. Вызывали?

— Вызывал... Что это ты, страж порядка, вытворя­ешь?-—в голосе появились далекие раскаты грома.

— Так, товарищ полковник, порядок стерегу! — про­сто ответил Мухин.— По мере сил и, так сказать, способ­ностей, оберегаю честных тружеников от посягательств преступного элемента на их жизнь, здоровье и собствен­ность.

— Оберегаешь, значит?

— Глупо отпираться, работа моя такая,— Мухин раз­вел руками и сделал наивные глаза.

— А что там на взятии Бортняка случилось?

— Бортняка? — лейтенант искренно удивился.— А что это вы о нем-то вспомнили? Ума не приложу... Там как раз все чисто было, прошло гладко, лучше не приду­маешь. Все целы, веселы, бандита взяли. А больше ниче­го и не случилось.

— Ты, Мухин, шутить со мной хочешь? Тебе, может быть, не в органах служить, а на, эстраду идти надо? Ничего себе «лучше не придумаешь», если ты, лично ты разбил лицо совершенно невиновному человеку?

— Воля ваша, но невинных я там не помню. Был какой-то один, но Бортняк пистолет достать хотел, так что не до вежливости было. И вообще, что же это он, невинный такой, делал ночью в гостях у трижды судимо­го гражданина Бортняка?

— Не зубоскаль. Мало ли кто к кому в гости...

— Нет, позвольте...

— Молчать! Когда! Старший! По званию! Говорит!

Железяка с трудом подавил в себе желание немедлен­но вскочить и встать совершенно смирно и руки по швам. Голос у полковника ему тоже нравился до самозабвения. 

— Вполне уважаемый и порядочный человек. Лучший зубной врач в городе.

— А! Понятно! Бортняку на зоне зубы попортили. Прикус нарушили. А я, значит, арестом пациента данти­сту такой гонорар обломал! Извинюсь. А он что же, официальную жалобу на меня подал?

Вопрос о жалобе полковник пропустил мимо ушей, как будто его и не было вовсе.

«Значит, забоялся стоматолог на меня по-настоящему бочку катить,— понял лейтенант.— Наябедничал про­сто... Полковник, видать, тоже у него клыки свои врачу­ет... А у меня таких проблем нет, вот, значит, и осерчал я на эскулапа.»

 — Смотри, лейтенант, как бы до суда дело не дош­ло,— веско заметил полковник и даже пошевелил значи­тельно пальцем.

— Ну, на суде-то как-нибудь сдюжим. Дайте-ка при­помнить...— лейтенант сделал вид, что припоминает.— Ну да! Он же на меня замахнулся. И опергруппа видела. Кого хотите спросите, все подтвердят. Точно... Я помню, дверь с петель, штукатурка сыпется, а тут он на дороге с кулаками.

— Кстати о двери. Вы, конечно, позвонили, предста­вились...

— Конечно! Там участковый еще забавный такой, он кино насмотрелся, как заорет дурным голосом: «Именем закона!» Но те то ли не расслышали, то ли к закону без всякого уважения. Вот и пришлось дверь того... Ну не ночевать же на лестничной площадке?

— А врач говорит, что вы просто так, без звонка вломились.

— Ну, это он наговаривает.

— Наговаривает?

— Наговаривает! Ябеда.

Полковник грузно повернулся к окну, отчего по всей мебели в кабинете прошла мелкая дрожь, как будто начиналось небольшое землетрясение. Посмотрел в окно, пошевелил бровями. Потом, все так же глядя в окно, спросил:

— А собаку ты зачем застрелил?

— Так он и про собаку нажаловался? Интересно... В собаку я сам стрелял. И практически не целился, а попал. Это, на минуточку, не болонка была. И даже не пудель. Там такой пятнистый дог фигурировал...— лей­тенант замолчал, подыскивая сравнение.— Вот, с вас раз­мером. Половину комнаты закрыл. За ребят мне страшно стало, покусали бы их.

— Попрошу без сравнений,— заметил полковник.— За ребят, значит, испугался.

— Да уж не за себя. Меня-то собаки любят.

— Дикий тоже на тебя жалуется.

— А вы обращали внимание, как кого поймаем, он тут же жаловаться начинает. А все почему? Времени у них в тюрьме много свободного, вот и начинают выдумы­вать... Вас это на размышления не наводит?

— Наводит, лейтенант. Только размышления эти не в твою пользу. Потому что в управлении у нас штат большой, а жалоб больше всего именно на тебя.

— Это потому что я задерживаю больше всех.

— Не только. Ты Дикого голым через поселок вел?

— Ну, штаты я с него не снимал. Он сам до этого по крыше тоже не в смокинге прыгал, мошонкой своей опергруппу смущал. А уж когда задержали, пришлось к «воронку» как был проследовать.

Полковник хотел было еще что-то сказать, но лей­тенант быстро продолжил:

— Доложу вам, это зрелище было! Но не мог же я ему свои штаны отдать? Представьте, Дикий, к приме­ру, в штанах, а я — нет. Выходим из леса... Комично получилось бы, органы позорило. Неудобно—офицер милиции все-таки.

— Гражданок крапивой бил?

— Этих потаскушек? Был грех. Только разве это битье? Мне бы волю, я бы их выпорол так, что мало бы не показалось. А это я так просто, помог задержанным проституткам проследовать до транспортного средства. В чисто воспитательных целях.

— Мухин, в то время, как у нас создается правовое государство, твои методы выглядят недопустимыми. Ты подумай об этом. Так и до фашизма дойти можно!

Фразой этой полковник Железяку неожиданно задел. Задел и обидел. Настолько, что он вдруг всерьез завелся:

— Да неужели? А я-то думал, что фашизм — это когда весь город в страхе перед этой мразью живет. Когда кучка подонков совершенно безнаказанно терроризирует население, насилуют посреди дня, убивают, а мы, значит, в роли наблюдателей.

— Ты патетику для собраний оставь,— вздохнул пол­ковник, поскольку понимал, что лейтенант отчасти прав.

— За патетику извините, о методах своих подумаю. Разрешите идти?

Лейтенант начал вставать из-за стола.

— Не разрешаю.

Мухин и так знал, что его сейчас не отпустят. Его в этот кабинет вообще за другим вызывали, поэтому послушно сел и приготовился слушать.

— А как ты, лейтенант, на хазу Дикого вышел? — вдруг спросил полковник.

— Оперативно-розыскная работа,— развел руками Мухин, наивно глядя на полковника.

— Не доверяешь? Ни одного твоего осведомителя у нас в картотеке нет.

— Ну, в картотеку каждый залезть может... Да и осве­домителей у меня нет никаких. Все сам...— горестно вздохнул Железяка.

Разговор про осведомителей Мухину очень не понравил­ся. Не то, чтобы он не доверял кому-то конкретно, но ставить своих стукачей под удар в угоду инструкции он не хотел — те и так по лезвию ходили. К чему-то полковник клонил.

Словно в подтверждение этих мыслей, полковник при­хлопнул ладонью по столу, отчего телефон невысоко подпрыгнул и жалобно звякнул:

— Сегодня на оперативном совещании, на котором тебя почему-то не было... Кстати, где ты был?

— Да уж не в кино бегал,— довольно желчно ответил Мухин.— Накладные по кирпичу на автобазе проверял.

— И как?

— Хорошо. Треть накладных липовые. Дачи все стро­ят. Думаю, на южное направление в основном отгоняют и там в стройку.

У вас, кстати, где дача?

Полковник с интересом посмотрел на лейтенанта; ко­торый глядел на него ясными наивными глазами.

— Мухин, ты вообще думаешь, что говоришь?

— Да нет, это я так...— Мухин отвел глаза.— На вся­кий случай.

— Н-да...— полковник вновь повернулся к окну и секун­ду-другую помолчал.—Так вот, на оперативном совещании было решено поручить тебе одно дело. Месяц назад в органы обратился гражданин Коломеец, утверждавший, что какие-то неизвестные ему люди вымогают у него деньги...

— А! — вспомнил Мухин.— Магазинчик у Пожарки. Помню.

— Был магазинчик.

— Не уследили? — удивился лейтенант.— Это зря. Коломеец тот, конечно, сам хорош. Дал бы он показания, повязали бы всех и магазинчик бы на месте остался. Но, помню, затрусил он. А с магазинчиком что?