воспо­минаниях или не держались там вовсе. Точно так же спустя день, они и думать забыли о какой-то сучонке, которую тоже «припугнули». Работа есть работа:..

Отдохновение они находили друг в друге. Прийдя в какой-то момент к ортодоксальному гомосексуализму, они образовали устойчивую семейную пару со всеми присущими семье штучками. Со скандалами, ревностью, разборками типа «куда деньги делись?» и отчасти нежно­стями. Правда, довольно-неуклюжими и грубоватыми, за которыми, впрочем, иной певец однополой любви мог бы углядеть истинно мужские добродетели. Все эти тычки, ласковые зуботычины, артикулированная агрессивность

сексуальных игр, — все это составляло основу их простого человеческого счастья.

Из-за этого же они были прекрасными исполнителями любых поручений, поскольку никакая жертва не могла рассчитывать на их не только чисто человече­ские слабости, но и вообще на внимание: эта пара была совершенно замкнута на самих себя и непро­ницаема снаружи. Женщины их не интересовали и скорее вызывали отрицательные ощущения, поскольку в пре­делах их мировоззрения оказывалось, что «все бабы— суки, а сук надо давить», особи же мужского пола рисковали оказаться в дурной ситуации, когда один партнер решает приревновать другого, отчего тому приходится демонстративно доказывать беспочвенность подозрений.

В этом смысле их жертвам-мужчинам было даже ху­же, чем женщинам.

Первым проснулся Зяма. Голова гудела, поскольку вчера был получен аванс, что и отметили коньяком «На­полеон», до которого Зяма был большой охотник. Ему нравился этот конфетный привкус, жесткость напитка, относительная дешевизна и латинские буковки на этикет­ке. Зяма с трудом разлепил глаза и попытался рассмот­реть, сколько времени.

— Петро! — обеспокоенно позвал он.— Эй! —он пих­нул товарища в бок, отчего тот забурчал полусонно и завозился на своей половине кровати.—Проснись, пад­ла! Мы дело проспали...

— Отвали, поспать дай,— зло ответил Петро, пыта­ясь перевернуться на другой брк.

— Ты припух что ли, падла? Нам с тобой яйца повык­ручивают, если дело не сделаем...

Зяма выпрастал бледные конечности из-под одеяла, вылез из постели и, почесываясь, прошлепал босиком к окну. Приоткрыв занавеску, которую они с Петро никое гда не отдергивали полностью, предпочитая дневному свету электрический, он выглянул на улицу. Как назло, погода была великолепная.

Он надеялся, что, несмотря на не раннее уже утро, народу у ларька будет не много и операцию по запугива­нию можно будет провести сейчас. Но отсутствие дождя нарушило и эти планы.

 —Слушай,—все так же рассматривая улицу за ок­ном, обратился Зяма к Петро.— Может, завтра сходим? Погодка -— класс. Народу будет уйма.

 — Пасть заткни, сплю я.

 — Да спи... Тюфяк тоже.

Он прошел, зябко поджимая ноги в ванную и начал там шумно плескаться, охая и причитая. Он поливал себе на пульсирующую голову водой из душа и не слышал телефонного звонка, поэтому крупно вздрогнул, когда в ванную ввалился Петро, ошалело вращая налитыми кровью глазами. Заметив, как шарахнулся Зяма, он хрип­ло рассмеялся:

— Играет очко-то, когда страшно? Это правильно... Подвинь маслы,— он пихнул Зяму от крана и тоже стал споласкивать лицо.

— Лепчик звонил. Ехать надо, а то хана нам... Пожрать там намечи...

— Че ты пихаешься-то, кобел?

— Пошел, сказал! — прикрикнул Петро строго и про­должил умывание.

На завтрак разносолов не было. Позавчерашний хлеб и подсохший плавленый сыр. Запивали, правда, насто­ящим «Липтоном» — на днях громили палатку и кое-чего захватили, хотя Лепчик постоянно предупреждал, чтобы ничего не брали, а только портили, но на эти предупреж­дения блатные «клали с прибором» и багажник своей «девятки» набивали регулярно.

В качестве десерта выступил недопитый вчера коньяк. Блатные повеселели и пошли к машине.

Зяма надел ту куртку, которую прихватил в какой-то квартире. Он уж и не помнил, в какой.

Ларек стоял на отшибе, около пожарной каланчи, поэтому пешеходы к нему подходили редко: между оста­новками, никаких магазинов поблизости нет, сзади парк. Но точка была выгодная: тут было легко припарковать­ся, легко развернуться в другую сторону, а кроме того работал он круглосуточно. Поэтому не хирел, а напро­тив, расправлял крылья.

Вначале это был просто столик с прохладительными напитками да жевачкой, потом перекупленный у «Со­юзпечати» ларек, потом станционарный павильончик. И все это время владелец его исправно отстегивал от выручки Близнецам. А тут вдруг решил еще покруче обосноваться, сделал на перекрестке светящуюся рекла­му, к павильончику пристройку соорудил, купил два хо­лодильника, потому что лето, и напитки должны быть холодными.

После этого бросился Близнецам челом бить, дескать, увлекся, подрядчики подвели, потратил много очень. По­времените, а за мной не заржавеет, потом отдам. Короче, сам сунул голову в пасть.

Близнецы,—не сами, конечно,— согласились, но на­значили такой процент, что по всему выходило, через месяц или полтора вся торговая точка переходит в их полное владение.

Хозяин тут запаниковал, попытался ссуду взять, за­нять у кого-нибудь. Но ссуды просто так не давали, а в долг боялись, все уже знали, что Близнецы на это местечко глаз положили.

Поняв, что обложили его плотно, хозяин стал хва­таться за соломинки и даже обратился в милицию. Тут с ним вовсе общаться перестали, даже оптовики шараха­лись от него, как от чумного. Милиция же пообещала охранять и вменила в обязанности патрульной машине к нему заворачивать и проверять — жив ли? Патруль заворачивал регулярно, менты бесплатно брали сигареты и вообще кому что нравится. Хозяин даже как-то вздох­нул с облегчением, потому что у патрульных аппетиты были примитивные и вообще люди оказались не в пример приятнее, чем близнецовские бандюги.

Но рано радовался: дурной пример может быть зара­зителен, и Близнецы совершенно закономерно решили его наказать.

Ну, во-первых, потому что деньги не пла­тит. А во-вторых, потому что подрывает уверенность во всесильности мафии.

Тут и появились Зяма с Петро — как двое из ларца, одинаковы с лица: 

— Что, старый хозяин, надо?

— Ребят, проблемы какие?—хозяин наклонился к окошку и получил суховатым остреньким кулачком в глаз. Он отлетел к задней стене и порушил спиной полки с припасами. Сверху на него попадали банки, бутылки, пакетики...

Чего-то подобного он давно ждал. Но уж никак не мог представить, что займутся им вот так, внаглую, среди дня. Однако дверь в павильончик была заперта крепко, на окнах решетки. Никак до него было не до­браться. Тут нужен был автоген.

Это блатные и сами поняли, пока кололи стекла и, матерясь, как голодные волки ходили вокруг магазин­чика.

— Что, суки, взяли? — вопил хозяин в припадке вы­званной шоком отваги, зажимая ладонью кровоточащий глаз.— Сейчас патруль подъедет и сядете у меня!..

— Пока мы сядем, ты сдохнешь!— хорохорились блатные, но оружия у них с собой не было и до хозяина добраться они явно не могли. И товар полноценно по­портить тоже. Из всей вылазки получилось полное безо­бразие и срам, за который, они это знали, отвечать придется по самому высокому счету. Близнецы терпеть не могли, когда их, по их мнению, позорили шестерки.

По улице тем временем сновали машины. Некоторые притормаживали, но останавливаться никто не хотел. Пешеходы, углядев прямо по курсу такие красоты, спеш­но форсировали проезжую часть и торопились по своим делам по другой стороне улицы.

Но блатные знали, что подленький народец только тут трусит, а добежит до первого мента и заложит их, как, пить дать заложит...

Так что времени было не так много. На все про все минут пятнадцать.

— Ах, сука,— бесновался Петро, тряся ручищами не­податливые решетки.— Упаковался? Думаешь, не добе­русь!..

Зяма тем временем пытался достать сквозь разбитые окна сигарет и не порезаться. Но хозяин, заметив маневр, осмелел настолько, что подлетел изнутри коршуном и что есть силы жахнул по алкающей руке палкой. Зяма дернулся, пропорол осколками кожу и завертелся на месте, подвывая от страха — вида своей крови он не переносил.