Девушка не обратила на него внимания. Надменно подняв голову, она прошествовала мимо стойки бара — ягодицы мерно раскачивались под тонким шелком красных трусиков, напудренная обнаженная грудь с большими напряженными сосками плавно колыхалась в такт шагам.

— Сучка, — сказал он в шапку пивной пены в своем стакане.

Он пил медленно, растягивая удовольствие. На высоком помосте напротив стойки извивалась еще одна девушка. Она была совершенно обнаженной, в лучах прожекторов кожа ее отливала розовато-лиловым, потом зеленым, оранжевым… и снова розовым. Соски казались иссиня-черными. Она призывно раздвинула ноги и начала имитировать половой акт.

— Сучка.

Его бросило в жар, высокий стул вдруг показался очень неудобным. Крохотный бар был полон мужчин. Они сбивались в тесные группы, тянулись за стаканами с пивом. Каждый норовил пустить ему в лицо струю табачного дыма, он отчетливо слышал все их игривые разговоры.

— Ублюдки.

Он допил пиво и стал пробираться через толпу к выходу. Краем глаза он заметил, как из-за дальнего столика поднялся человек и двинулся следом за ним — высокий худой мужчина в серых брюках и кожаной куртке.

— Сукин сын!

Дрожа от ярости, он захромал из бара и попытался смешаться с толпой, валившей по Гринвичу. Он знал, что тот идет по пятам, держась на одной и той же дистанции, не приближаясь, но и не удаляясь… Все время за спиной, все время следом, куда бы он ни шел. Он на красный свет перебежал Гринвич и мысленно обругал себя за то, что подарил Гарри Фрэнсису Каллахэну жизнь. Это была большая ошибка. Вместо того чтобы забавляться с ублюдком, надо было сразу же убить его. Не надо было пускаться в разговоры. Просто следовало дождаться в кустах у креста и выпустить в Гарри Фрэнсиса Каллахэна всю обойму. Он мог бы развалить его пополам, как спелый арбуз.

— Свинья!

Он нырнул в переулок, но шаги не отставали. Каллахэна трудно сбить со следа. Он пытался сделать это целую неделю, с тех пор как покинул больницу. Но каждый вечер все повторялось вновь. Неважно, куда он шёл, Каллахэн следовал за ним, как хвост за воздушным змеем.

Он остановился у лотка и купил апельсинового напитка. Четверть двенадцатого, как раз время предпринять ряд действий, которые раз и навсегда решат проблему Гарри Фрэнсиса Каллахэна, — он бы предпочел иное решение, но это, по крайней мере, было хитрым и талантливым. Скорпионы находчивы.

Припадая на левую ногу, он двинулся вдоль по улице, вокруг бурлила толпа любителей вечерних прогулок. Перед входом в кинотеатр он остановился и стал рассматривать выставленные за стеклом фотографии. Обнимающиеся на смятых простынях обнаженные парочки с черными полосками на месте гениталий.

СВОБОДНАЯ ЛЮБОВЬ!

ШВЕДСКИЕ ДЕВСТВЕННИЦЫ ВО ВСЕЙ СВОЕЙ КРАСЕ.

ОДОБРЕНО ВЕРХОВНЫМ СУДОМ США.

Он протянул кассиру пять долларов и вошел. Миновал фойе, повернул налево и оказался в зале. Фильм уже начался, но его не интересовало происходящее на экране. Он быстро прошел по пустому заднему ряду, немного постоял у противоположной двери и снова вышел в фойе. С другой стороны мелькнули серые брюки и кожаная куртка. Он довольно ухмыльнулся. Продолжая улыбаться, он остановил такси и быстро юркнул в машину.

У въезда на Кэтхей-бейзин он расплатился с водителем. Шофер подозрительно обвел взглядом темную пустынную улицу, по обе стороны которой возвышались давно заброшенные склады.

— А вы уверены, мистер, что вам надо именно сюда?

— У меня здесь назначена встреча… с мистером Гарри Каллахэном. Он просил меня подождать его на углу Кэтхей-бейзин и Берри-стрит.

— Все верно, это здесь. Вообще-то, довольно странное место для свидания. Может, мне подождать вас, вдруг он не придет?

— Ну что вы, обязательно придет. Он работает в управлении полиции. Очень пунктуален.

— Как скажешь, дружище.

Машина развернулась и умчалась прочь, а он быстро пошел по улице. Через несколько минут он уже стоял у входа в обветшалое здание, на фронтоне которого красовалась давно выцветшая вывеска «Тихоокеанские грузоперевозки». Крошечная обитая жестью дверь была полуоткрыта и тихо поскрипывала проржавевшими петлями. Он осторожно ступил в темноту.

— А я уже собирался уходить, — низкий голос звучал словно со дна колодца.

В центре склада стоял негр. Через запыленные окна на него падал серебристый лунный свет. При таком освещении лица его не было видно, бросались в глаза лишь габариты: безусловно, негр был поменьше амбара для зерна, но лишь ненамного.

— Наконец-то сумел от него отделаться.

— От Каллахэна? Не смеши меня.

— Но я же здесь.

Негр только хмыкнул.

— Сколько у тебя при себе?

— Две сотни.

Негр присвистнул.

— И ты хочешь на все?

— До последнего цента.

— Смелый ты парень, должен тебе сказать.

— Меня совершенно не интересует твое мнение. Бери деньги и делай свое дело.

— Как скажешь, приятель. Сегодня твой праздник, — он протянул похожую на лопату ладонь. — Сыпь сюда, дружок.

Человек вытащил четыре пятидесятидолларовые банкноты. Великан удовлетворенно кивнул и убрал деньги в карман.

— Значит, заказываешь на всю сумму, дружок. Видишь вон ту корзину? Пойди сядь на нее. Устраивайся поудобнее. Ни к чему валять тебя по полу.

Он сел на корзину. Его маленькие глазки сейчас превратились в две голубые бусинки — негр неторопливо вытащил из-за пояса пару кожаных перчаток и, любовно поглаживая их, стал натягивать на руки, медленно, палец за пальцем, покручивая мощными запястьями.

— Ты и вправду смелый малый, — проговорил негр. — Интересная штучка.

— Заткнись, — прошипел он. — Ты получил свои поганые деньги? Теперь за дело.

Негр встал в низкую боксерскую стойку и двинулся к замершей на корзине фигуре. Он двигался плавными толчками, подошвы высоких ботинок слегка шуршали по цементу.

— Я иду, масса Джек… Я иду, и голова моя опущена низко…

Правая рука его неуловимым движением ушла назад и затем выстрелила от плеча — туго натянутая кожа перчатки смяла тонкий белый нос, словно молот спичечных коробок. Голова сидящего качнулась в сторону, послышался хруст костей, из расплющенного носа потоком хлынула кровь.

Он не произнес ни звука.

— Матерь Божья, — прошептал негр.

— Продолжай, черный сукин сын!

— О’кей, дружок. Ты заказываешь музыку.

Снова ударил — удары сыпались с хирургической точностью, негр мастерски чередовал короткие крюки слева и справа, поэтому человек не падал с корзины, а только раскачивался из стороны в сторону. Но один раз негр все же не рассчитал, и прямой удар в челюсть сбил клиента с корзины. Негр нагнулся и легко, как тряпичную куклу, вернул человека на место.

— Как дела, дружок?

Человек что-то пробормотал, но разобрать было невозможно, ибо рот его был полон крови. Негр тяжело вздохнул и выпрямился. Кулак в промокшей от крови перчатке обрушился на скулу, послышался глухой хлопок, как от мокрого полотенца. Он отступил назад, сидевший на корзине согнулся и сполз к его ногам.

— Этого достаточно, приятель? — негр тяжело дышал, грудь и спину его заливал пот. Он весил двести восемьдесят фунтов, но теперь уже не все эти фунты были мышцами.

— Продолжай… мать твою…

Боксер пожал плечами:

— Ты сказал, две сотни. Значит, две сотни.

И ударил под ребра, потом еще раз, и еще. Это был вызов — ботинки против костей. Негр уверенно приближался к победе.

Крик, прорезавший пустое помещение склада, ударил по нервам, словно электрический разряд. Негр снова отошел от корчащейся на полу фигуры и снял пропитанные кровью перчатки.

— Две сотни… до последнего цента.

Он со вздохом наклонился, поднял клиента и понес к двери.

— Ты доставил мне удовольствие, — сказал он, бросив окровавленное тело на середину проезжей части. — Белый ублюдок.

Пресса, всегда неохотно расстающаяся с выигрышными темами, вцепилась в инцидент, как только о нем стало известно дежурившим в центральной больнице Сан-Франциско репортерам. Все издания начали судорожно рыться в своих архивах.