Глава 1

Крепкий северо-западный ветер дул под мостом Золотые ворота и срывал с волн крохотные белые барашки пены. Флотилия рыбацких шхун поймала этот ветер и сейчас проносилась мимо Пойнт-Бонита — на фоне зелени Марин Каунти разноцветные снасти казались еще ярче. День был чудесный — туман рассеялся, и с крыши многоквартирного дома Карлтон-тауэр на Русском холме вполне можно было разглядеть верховья залива Сан-Пабло. Если б находившийся на крыше человек был склонен любоваться видами, он бы мог заметить, как солнце золотит Маунт-Тамалпаис, его взору открылись бы мрачные каменные стены тюрьмы Алькатраз, он мог бы увидеть розовато-лиловую тень облаков, наползающую со стороны Тибурона на залитые солнцем холмы острова Ангела.

Но человека не интересовали виды. Он стоял в тени лифтовой будки и не сводил глаз с переплетения лежащих пятнадцатью этажами ниже улиц. Понаблюдав некоторое время за потоком машин, вливающимся в Хайд, человек отвернулся и стал пересекать широкую плоскую крышу — он двигался медленно и осторожно, соизмеряя свои шаги с порывами ветра, который трепал его волосы и надувал на узкой впалой груди тоненькую нейлоновую куртку. Это был еще молодой человек, но в жестких чертах худого, угловатого лица и в блеске светло-серых глаз не было ни намека на юношескую мягкость. Правую руку оттягивала потрепанная коричневая кожаная сумка — если бы кто-то увидел его в этот момент, то решил бы, что это механик из лифтовой компании или мастер по ремонту телевизионных антенн, которыми была усеяна крыша. И ни одно из этих предположений не соответствовало бы действительности.

Опустив сумку, человек прислонился к кирпичному парапету крыши и принялся рассматривать город. Его взгляд остановился на древнем здании Койт-тауэр и беспорядочно разбросанных жилых домах, которые, словно плесень по камням, отчаянно карабкались к вершине Телеграфного холма.

— Свиньи, — пробормотал он ветру, — банда мерзких свиней.

В голосе не было злости, слова прозвучали как констатация факта, и произнесены они были вяло, почти печально. Человек отвернулся от города и присел рядом с сумкой. Вначале он положил ее набок, потом расстегнул замки и приподнял крышку. Затем медленно и благоговейно извлек содержимое — вороненый ствол винтовки с нарезанной по обе стороны резьбой, укороченную призму спускового механизма, скользящий затвор, прикрепленный в прорези орехового приклада ручной работы, полую складную подставку, шестикратный оптический прицел в футляре из воловьей кожи — и выложил все по порядку на покоробленную непогодами крышу. А после с ловкостью, свидетельствующей об изрядном опыте, быстро собрал оружие: ствол с щелчком сел в ложе, оптический прицел прилажен, дуло пропущено через кольцо в складной подставке для прицельной стрельбы.

— Изумительно, — прошептал человек, любовно поглаживая матовый ствол. Он мрачно оглядел оружие, снова полез в сумку, достал пятидюймовый стальной цилиндр и навернул на ствол. Глушитель смотрелся несколько вызывающе и немного напоминал выхлопную трубу автомобиля, однако придавал собранной винтовке тот вид, который подчеркивает ее предназначение — устройство для наиболее эффективного занятия бизнесом под названием «убийство».

Взяв винтовку в руки, человек встал и перешел в противоположный угол крыши, где и установил складную треногу. Прижав приклад к плечу, он отрегулировал оптический прицел и прильнул к отделанному мягкой резиной окуляру. Стремительно приблизились машины и люди, их резко очерченные силуэты пересекались двумя темными линиями прицела. Человек повел винтовку вверх, потом вниз, дуло описало короткую дугу, легко вращаясь в шарнире треноги. Удовлетворенный, он отвел затвор, загнал патрон в камеру и медленно, с еле сдерживаемым вожделением сместил перекрестие прицела на улицу, которая лежала прямо под ним.

У стойки перед входом в книжный магазин парень и девушка листали дешевые издания в мягких переплетах. У юноши были длинные до плеч волосы цвета спелой пшеницы, слегка завивающиеся на концах. Перекрестие вначале замерло на его затылке, а затем медленно поползло по спине.

— Гнида-студент, — с холодным презрением прошипел человек. Он слегка тронул винтовку и перевел прицел на подружку паренька — девушку в просторных голубых джинсах и растянутом свитере. У нее было тонкое красивое лицо, на котором застыло серьезное выражение, но человека на крыше она не заинтересовала. Он резко сместил ствол в сторону, теперь перед ним был перекресток улиц Джонс и Честнат. У винной лавки покачивался старик — светлый дождевик был велик ему как минимум на два размера; он обеими руками прижимал к груди пакет с бутылкой. Теперь перекрестие прицела остановилось на нем.

— Проспиртованный старый пердун, — еле слышно проговорил человек и положил указательный палец на спусковой крючок, одновременно фиксируя нити оптического прицела на испещренном красными прожилками лице старика. — Может, оказать тебе услугу, а? Но кто, черт возьми, заметит твою смерть!

Он отодвинулся от прицела и потер ладонью глаза. Накатила головная боль. Он почувствовал растерянность. Слишком много людей… Слишком много мишеней. Необходимо время… Время как следует подумать, сделать правильный выбор. Это очень важно. Никто даже не догадывается, насколько важно. Все это следует сделать самым правильным образом или не делать вообще.

Ты движим такой мощной силой, которая преодолевает все препятствия. Ты страстно предан своей цели. Ты расчетлив, умен, силен, но в то же время ты проницателен и способен действовать очень тонко.

— Да, — сказал он, — вот именно, черт возьми! Никаких вонючих бродяг! Никаких поганых хиппи!

Удобно прислонившись к стене, человек снова взялся за винтовку и передвинул ствол к северу, туда, где Русский холм переходил в Водный парк и где начинался пляж. Он довольно долго наблюдал за спортивной машиной иностранной марки, которая свернула с Ларкин на Бей-стрит. За рулем сидела симпатичная рыжая девушка, ее огневую гриву весело трепал ветер. Прицел на мгновение поймал ее, но в ту же секунду плотный поток машин поглотил сверкающий желтый автомобиль. Человек лениво повел винтовку вдоль окон десятиэтажного отеля «Пэсифик инн», чуть смещая ствол в направлении крыши и вглядываясь в окна. Ничего примечательного. На крыше оказался овальный бассейн, вокруг которого стояло множество выкрашенных в белый цвет чугунных столиков под красными, зелеными и желтыми пляжными зонтами, и несколько дюжин шезлонгов. Официант в красной куртке вез тележку с напитками, немолодой толстый мужчина с белым животом жарился на солнце, молодая женщина раскинулась в пластиковом шезлонге. Едва прикрытое бикини тело блестело, как новенькая медная монета.

— Боже, — прошептал человек. — Боже праведный.

Взгляд его, многократно усиленный оптикой, ласкал ее кожу, заползал в тонкие полосы теней на груди и между бедер. Его дыхание стало прерывистым, резкий вдох, потом медленный выдох… медленный… медленный и долгий вздох удовольствия.

Любовь…

Ты изнуряющая боль

Для сердца, для рассудка.

Ты пыткой можешь быть и шуткой.

Но без тебя я просто ноль.

Губы девушки беззвучно шевелились, повторяя слова песни, на прекрасном юном лице застыла мечтательная полуулыбка. Это была Сандра Бенсон, она остановилась в номере 814 вместе с адвокатом из Сакраменто, с которым Сандра в браке не состояла. Вообще-то у нее были определенные планы на этот счет, и они занимали ее сейчас гораздо больше, чем бессмысленные слова, льющиеся из стоящего рядом с шезлонгом транзистора. Когда песня кончилась и диктор разразился лихорадочной рекламой фирмы из Дейли-сити, торгующей подержанными автомобилями, Сандра Бенсон протянула руку с великолепно наманикюренными ногтями и выключила приемник. Она села в шезлонге и провела руками по обнаженной талии и бедрам — кожа была липкой, а лосьон для загара, которым она натиралась все утро, издавал прогорклый запах. Было уже почти четыре часа, тянуло прохладой, но бассейн прогревался до семидесяти пяти градусов и сейчас его бирюзовая прозрачная вода манила теплом и чистотой. Сандра Бенсон вспорхнула из шезлонга и, сверкая длинными бронзовыми ногами, побежала к бассейну.