— Инспектор Каллахэн? — женский голос, решительный, но не лишенный приятности.

— Слушаю.

— Это мисс Уиллис из секретариата окружного прокурора. Мистер Ротко хотел бы встретиться с вами немедленно. Он сказал, что это очень важно. В какое время вы можете прибыть, инспектор?

Гарри сдержал стон.

— После того, как побреюсь. Скажем, через час.

— Прекрасно, — сказала женщина. — То есть в десять. До свидания.

Самоуверенная дамочка, подумал Гарри, швырнув трубку. Самоуверенная, как регистраторша в приемной дантиста. Окружной прокурор Ротко любит таких.

Уильям Ти Ротко имел репутацию многообещающего молодого человека. Всего тридцать пять лет, а он уже бросил доходную юридическую практику и, победив на выборах, возглавил окружную прокуратуру. Высокий, стройный, представительный, он с блеском провел избирательную кампанию, но за мальчишеской внешностью мистера Ротко скрывались несгибаемая воля и честолюбие. Окружной прокурор встал из-за стола и демонстративно холодно поздоровался с Гарри:

— Прошу садиться, инспектор.

В отделанном мореным дубом кабинете Ротко был еще один человек — тучный седой джентльмен в пенсне. Он сидел в дальнем углу и, беззвучно шевеля губами, изучал какие-то бумаги. Казалось, он не замечает присутствия Гарри.

Ротко снова опустился в кресло и стал перебирать лежащие на столе документы.

— Я изучил ваш рапорт об аресте, Каллахэн. Крайне необычный пример работы полицейского. Весьма впечатляюще.

— Мне просто повезло.

Ротко внимательно посмотрел на Гарри.

— Именно так вы называете случившееся? «Повезло»? Единственное, в чем вам повезло, Каллахэн, так это в том, что прокуратура не выдвигает против вас обвинения в покушении на убийство!

Гарри вздрогнул, словно от пощечины.

— О чем это вы?

Ротко взял со стола лист бумаги и помахал им перед Гарри:

— Вот об этом. Кто, черт возьми, дал вам право врываться в частное помещение, пытать подозреваемых, отказывать им в медицинской и юридической помощи? Где вы были последние пять лет? Вы что-нибудь слышали о деле Эскобедо? А процесс над Мирандо вам о чем-нибудь говорит? А известно ли вам о существовании Четвертой поправки к Конституции Америки? Неужели вы не понимаете, что у этого человека есть определенные права?

— Еще бы. Я ужасно расстроен, — насмешливо парировал Гарри. Он был немного смущен, ибо чувствовал уязвимость своей позиции, но при этом не вполне понимал, почему прокурор так разошелся.

— Я расстрою вас еще больше, — резко бросил Ротко. — Хочу сообщить вам небольшую новость: как только подозреваемый встанет на ноги, он немедленно покинет больницу.

Гарри почувствовал, как в нем поднимается волна гнева:

— Что это вы пытаетесь мне доказать, Ротко?

— Элементарные вещи, Каллахэн. Он будет освобожден. Мы не можем передать дело в суд присяжных, у нас нет ни одной даже самой паршивой улики.

Гарри рывком поднялся из кресла.

— Улики? Доказательства? Да что вам еще надо, черт побери? Вы что, не видели винтовку? Или автомат?

— Я видел их, — сухо ответил Ротко. — Прекрасное оружие, за ним хорошо ухаживали, но как вещественные доказательства они ни черта не стоят.

— Вы хотите сказать, что баллистическая экспертиза не в состоянии доказать, что пули, которые мы извлекли из тела Сандры Бенсон и этого мальчика, Рассела, были выпущены из этой винтовки?

— Нет, этого я не говорю. Пули действительно совпадают, но винтовка не может служить уликой, а на автомате нет отпечатков пальцев… Нет ничего, что можно было бы связать с подозреваемым. В сумке были обнаружены две обоймы с девятимиллиметровыми патронами, но в качестве доказательства они также неприемлемы. У меня нет оснований для возбуждения дела, Каллахэн, а то, что вы пытаетесь мне всучить, рухнет в суде, как карточный домик. Против этого человека нет ни одного по-настоящему весомого вещественного доказательства. Нет ничего.

— Кто, черт возьми, так решил? — крикнул Гарри, лицо его приобрело кирпичный оттенок.

— Закон! — рявкнул в ответ Ротко.

— Значит, закон спятил!

Они пожирали друг друга глазами, словно бульдоги перед дракой.

Пожилой человек поднялся на ноги:

— Я понимаю ваше негодование, мистер Каллахэн. Позвольте мне объяснить ситуацию.

«Это что еще за старая перечница?» — читалось в сердитом взгляде Гарри. Ротко заметил это выражение и быстро вмешался, дабы избежать дальнейшего скандала.

— Каллахэн, позвольте мне представить вам судью Баннермана из апелляционного суда. Кроме того, в университете Беркли его честь ведет курс конституционного права. Я попросил его зайти в прокуратуру, потому что очень ценю мнение мистера Баннермана. Мне бы хотелось, чтобы вы выслушали его, инспектор.

— Выслушаю, — мрачно пообещал Гарри.

Судья Баннерман изящным движением снял с носа пенсне и убрал в нагрудный карман.

— Естественно, это мое неофициальное мнение. С точки зрения права, обыск жилища подозреваемого был незаконным и, следовательно, полученные в его результате доказательства и улики — например, винтовка, о которой вы говорили, — не могут быть представлены в суде. Вам не следовало так торопиться, инспектор, вначале надо было получить ордер на обыск. Странно, что мне приходится объяснять вам такие простые вещи.

— Девушка умирала, — сдавленным голосом сказал Гарри.

— Она уже была мертва, — спокойно заметил Ротко.

— В то время я этого не знал. Счет шел уже на минуты… Я знал, сколько ей отмерил убийца.

Судья Баннерман согласно кивнул.

— Суд безусловно принял бы во внимание ваше вполне законное беспокойство за жизнь девушки, но ни при каких обстоятельствах не простил бы применение полицией пыток с целью выбить из подозреваемого то, что может быть расценено как признание. Нет, мистер Каллахэн, о признании подозреваемого и имеющихся вещественных доказательствах можно забыть. Были явно нарушены права подозреваемого, которые оговорены в Четвертой и Пятой поправках к Конституции и, видимо, отдельные пункты Шестой и Четырнадцатой поправок.

Неожиданно для себя Гарри успокоился. Когда он наконец заговорил, ему показалось, что это не его голос, что говорит кто-то другой:

— А как насчет прав Мэри Энн Дикон? Она подверглась пыткам, насилию, ее затолкали в ящик и бросили умирать. Кто вступится за нее, какая поправка защитит ее?

— Иногда закон может казаться несправедливым, — дружелюбно произнес судья Баннерман. — Но он обязан быть справедливым. Его невозможно приспособить под обстоятельства, неважно, сколь ужасающими могут быть эти обстоятельства.

— Послушайте, Каллахэн, — с горечью проговорил Ротко. — Неужели вы думаете, что я испытываю радость, давая этой скотине смыться? У меня жена и две маленькие дочери. Я не больше вашего жажду снова увидеть этого типа на улицах города, уверен, то же скажет вам и судья Баннерман. Но факты остаются фактами. У меня нет оснований выдвинуть против него обвинение.

— Значит, все было напрасно, — голос Гарри был лишен всяких интонаций.

— Увы.

— Но ему недолго ходить по улицам.

Ротко вопросительно поднял бровь:

— Что это значит?

— Он обязательно обо что-нибудь споткнется. А я буду неподалеку.

— Прокуратура не потерпит правонарушений, запомните это, Каллахэн.

Тонкие губы Гарри побелели от ярости:

— Этот парень еще не сказал своего последнего слова. Он будет продолжать убивать.

— Почему вы в этом уверены?

Гарри удивленно посмотрел на окружного прокурора — причина его уверенности была настолько очевидной, что не требовала комментариев.

— Потому что ему это нравится, Ротко. Потому что он любит убивать.

Глава 8

Женщины ощущают силу моей чувственности. Это интригует и возбуждает их. Скорпионы сексуальны… Они удовлетворяют женщин. Женщины знают это, чувствуют. Это инстинкт.

— Привет, — сказал он. — Хочешь пойти со мной?