ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЛИ ЭТОТ ЧЕЛОВЕК «СКОРПИОН»?

ДА ИЛИ НЕТ?

МОЖЕТ ЛИ ПОЛИЦИЯ ОПРЕДЕЛЕННО ОТВЕТИТЬ НА ЭТОТ ВОПРОС?

КТО ЭТОТ ЧЕЛОВЕК?

Он не называет своего имени. Кто этот безымянный незнакомец, этот несчастный отшельник?

ОКРУЖНОЙ ПРОКУРОР ЗАЯВИЛ, ЧТО ОТПЕЧАТКИ ПАЛЬЦЕВ ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА НЕ ЗАРЕГИСТРИРОВАНЫ.

Уильям Ти Ротко признал сегодня, что обширные поиски, которые предприняли сотрудники ФБР в надежде обнаружить в своих архивах отпечатки пальцев этого человека, успехом не увенчались…

НА НЕГО НЕТ УГОЛОВНОГО ДЕЛА, ПРИЗНАЛ РОТКО.

ЧЛЕН ЗАКОНОДАТЕЛЬНОЙ ПАЛАТЫ СОВЕТУЕТ ПРОВЕСТИ СПЕЦИАЛЬНОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ ДЕЙСТВИЙ ПОЛИЦИИ

В действиях полиции наблюдаются некоторые странности, отметил сенатор штата Элвин У.

— Займись этим делом, Берт, — посоветовал редактор «Пост-эдвокит» своему лучшему очеркисту. — Санитары «скорой помощи», которая его подобрала, говорят, что он все время бормочет имя какого-то полицейского, якобы тот его избил. Дело с душком. Вот ты и выясни, откуда исходит вонь.

Лучи утреннего солнца били в высокие окна коридора. Солнце и яркий свет телевизионных прожекторов действовали на нервы, и те, кому не посчастливилось пробиться в тесную приемную главного врача, вполголоса переругивались на площадке у лифта. Главный врач Деннис Джей Купер вышел из кабинета и тут же попал под софиты телевизионщиков.

— В данный момент я еще не готов сделать заявление.

— Прошу вас, доктор, всего один вопрос. Вы можете сказать, что этот человек подвергся избиению?

— У него множественные переломы лицевых костей, шесть сломанных ребер, два из них я назвал бы осложненными переломами. Пока я могу лишь сказать, что он серьезно пострадал. Но что или кто был тому причиной, я с уверенностью сказать не могу.

— Вы позволите представителям прессы задать ему несколько вопросов?

— Не сейчас. Ему только что зафиксировали сломанные челюсти. Нет, я не могу дать такого разрешения.

— Когда его можно будет увидеть?

— Прошу прощения, джентльмены. У меня очень много дел, и в данный момент никакого заявления для прессы не будет. Позвольте пройти… прошу вас… позвольте пройти.

— Прилипни к двери его палаты, Берт. Чем-то воняет. Чем-то очень крепко воняет.

Журналисты ждали до полудня и наконец получили разрешение на короткое интервью с пострадавшим, правда, на корпоративной основе — было решено, что репортаж будут вести один телевизионщик и один представитель пишущих.

Он был забинтован с ног до головы. Но даже так было видно, что лицо его изуродовано, он с большим трудом шевелил распухшими синюшными губами. Репортер сел на стул рядом с постелью, оператор поставил свою камеру у двери так, чтобы в кадр попал и журналист. Представители прессы старались не шуметь и опасливо поглядывали на забинтованную фигуру, словно им позволили присутствовать на похоронах.

— Пронесся слух, что вы обвиняете полицейское управление Сан-Франциско в жестоком обращении с вами. Это так, сэр?

Губы человека шевельнулись. Речь его была неясной, слова едва различимы:

— Я клянусь в этом. И да будет Господь моим свидетелем.

— Но почему они так поступили с вами? Какую цель они преследовали?

— Я… не знаю. Они пытались подставить меня… по делу Дикон. И вот теперь решили убить. Полицейские следили за мной… Повсюду… Ходили по пятам… Избили меня.

— Вы видели того, кто это сделал?

— Да. Он подошел ко мне в кинотеатре, в Стоктоне… Сказал, что хочет встретиться со мной на складе… по очень важному делу.

— И вы пришли туда?

— Я поверил ему. Как же я был… наивен.

— И кто этот человек?

— Инспектор… из отдела по расследованию убийств… Очень высокий… По имени Каллахэн.

В тот солнечный день в центральной больнице был еще один человек, но газетчиков он не интересовал. Стройный, атлетически сложенный Чико Гонзалес в коротких шортах и тенниске стоял в кабинете физиотерапии и тщетно пытался дотянуться левой рукой до носа. Ему снова это не удалось, но прогресс был очевиден.

— Неплохо, Чико. Действительно очень неплохо, — ворковала терапевт.

Эта молодая, очень миленькая негритянка двигалась с грацией и изяществом профессиональной теннисистки.

— А теперь вы будете пятнадцать минут разрабатывать кисть вот этим мячиком, а после — полчаса на душ «шарко». О’кей?

— О’кей, — равнодушно ответил Чико. — Как скажете.

Норма Гонзалес, элегантная блондинка на восьмом месяце беременности, сидела в углу светлой, красиво обставленной комнаты, вязала детский свитер и беседовала с Гарри Каллахэном.

— Он быстро идет на поправку, — лгал Гарри.

Норма покачала головой:

— Ему следовало бы быть более упорным. В таком состоянии… А ведь он всегда был очень энергичным.

— На все требуется время.

— По-моему, он просто нетерпелив, — она наклонилась над вязанием и спокойным будничным тоном добавила:

— Он собирается оставить эту работу.

— Пусть и думать об этом забудет. Он отличный полицейский, мне такие люди по душе.

Она печально поглядела на Гарри.

— Мне тоже, мистер Каллахэн. Это я виновата, что он уходит от вас. Думала, что сумею совладать с собой, но мне не хватает выдержки.

— Вы только не нервничайте.

— Я не нервничаю, — она резко дернула головой. — У меня нет тех качеств, которыми должна обладать жена полицейского. У него диплом с правом преподавания. Пусть лучше будет учителем в какой-нибудь спокойной, не очень большой школе. Каждый день, когда он выходит из дома, я не знаю, увижу ли я его снова. Не знаю… Я не права? Я единственная, кто испытывает подобные чувства? Ваша жена не сходит с ума от этих мыслей?

— Одно время так оно и было.

— То есть вы хотите сказать, что сейчас она привыкла?

— Она погибла в автомобильной катастрофе, так и не успев в этом разобраться. Мы недолго были женаты.

Она отвела глаза и принялась теребить моток шерсти:

— Простите меня.

— Ничего страшного. Это было очень давно, — он поглядел на часы. — Что ж, мне, пожалуй, пора. Передайте Чико, что он поступает правильно. Я благословляю его на отставку. Это все равно не жизнь.

Она благодарно улыбнулась ему:

— Почему же вы продолжаете работать в полиции, мистер Каллахэн?

Гарри неопределенно махнул рукой:

— Не знаю. Правда, не знаю.

Вечерние издания появились на прилавках одновременно с выходом в эфир программы новостей. Двойной удар оказался весьма эффективным, и телефоны в мэрии звонили, не переставая. В тот момент, когда разразилась буря, Гарри Каллахэн и Фрэнк Ди Джорджио вдвоем навалились на чудовищный сэндвич, посланный им щедрой рукой Бресслера. Голос дежурного, раздавшийся из динамика коммутационной связи, потребовал Гарри в кабинет шефа полиции, и в голосе этом Гарри не уловил ничего, что могло бы предвещать беду.

В кабинете шефа было душно и, садясь, Гарри расстегнул куртку. Шеф пристально посмотрел на Гарри, его светло-голубые глаза были тверды как кремень.

— Чем вы занимаетесь в свободное время, Гарри?

— Водил подозреваемого по делу Дикон, — не моргнув глазом ответил Гарри.

— Бывшего подозреваемого, Гарри, бывшего.

— О’кей… водил бывшего подозреваемого по делу Дикон.

— Вы знаете, что произошло с ним прошлой ночью?

— Ходят слухи, что кто-то крепко его отделал.

— Он утверждает, что это были вы.

— Он может утверждать все, что ему угодно, но я и пальцем до него не дотрагивался.

— Вы видели его вчера вечером? И видел ли он вас?

— Да, он меня видел. Я потерял его в Стоктоне, в кинотеатре, где крутят порнофильмы. Кассирша сказала, что он вышел сразу же после того, как я туда зашел. Сел в такси.

Шеф задумчиво постучал карандашом о край стола:

— Все верно, Гарри. Он взял такси и поехал на угол Кэтхей-бейзин и Берри-стрит. Как пишут вечерние газеты, таксист вспомнил, что тот человек говорил ему о встрече с полицейским инспектором по имени Каллахэн. Вы с ним встретились, Гарри?