Калерия Викторовна подумала и с подозрением спросила:

— Что с этого будешь иметь ты?

— Киса, ты меня в чем-то подозреваешь? Ничего я иметь не собираюсь. Просто меня попросили найти надежного человека, который потом не станет хвалиться, что ему подарили, а будет говорить: я купил. Сразу вспомнила о тебе… Кстати, какой цвет ты взяла бы?

И сразу у Кали отпали сомнения. О цвете и фасоне женщины готовы говорить где угодно и сколько угодно.

— Наверное, лучше всего вишневый. У меня есть белое платье. И шляпка. Знаешь, такая… французская, с большими полями. Тоже белая.

— Киса, отлично! Я представляю, как это будет смотреться. Да, ты с прокуроршей живешь в одном доме?

— С Жучихой? Она выше этажом.

— Пригласи ее, если можешь. У фирмы есть еще одна машина — зеленая. Вы же подруги?

Они обе понимающе рассмеялись.

С прокуроршей дело сладилось куда быстрее. Алевтина Игнатьевна Жук была дамой хваткой, не пропускавшей мимо своих рук ни одну из вещей, подвернувшихся так или иначе. А уж такой предмет, как машина, плюс ко всему дармовая… Нет, она не могла отказаться. Принципиально.

Третьим в списке Лайонеллы стоял политический обозреватель придонского телевидения Вахтанг Симонидзе, чью фамилию городские острословы переделали в Сионидзе.

По апломбу и самомнению Симонидзе ничем не отличался от московских мэтров, у которых учился, которым подражал.

Лайонелла никогда не испытывала теплых чувств к пишущей и болтающей братии. Большинство из них не обладало умом и элементарной грамотностью. Но это в нынешних условиях не особенно и требовалось, чтобы вылезти в телевизионные звезды. Важнее было умение откопать и показать зрителям нечто такое, от чего у них отвалятся челюсти. Если на то пошло, даже столичные мэтры голубого экрана не умеют нормально говорить по-русски. Лайонеллу до бешенства раздражал ведущий обозреватель, регулярно подводивший итоги недели. Вслушиваясь в его речь, она слышала постоянно повторение звука «э-э-э». Создавалось впечатление, что у мастера слова затруднения с пищеварением и его изнуряет непреодолимый запор.

Не нравился ей и Симонидзе, но она собрала информацию о том, что этот златоуст не стесняясь берет на лапу. Поэтому с ним Лайонелла играла в открытую.

Симонидзе принял ее в своем кабинете — небольшой комнатке со стенами, увешанными множеством фотографий. Сияющий импортным маслом блин мордастого Гайдара с автографом наискосок; хмурое бородатое лицо террориста Басаева; улыбающаяся физиономия грузинского уголовника Кетовани; лисья мордочка известного израильского комика Хазанова, предпочитавшего смешить слушателей анекдотами о русских дураках; оплывшая, испитая физиономия киноартистки Мордюковой…

Неряшливый, несколько дней не брившийся обозреватель перед красивой женщиной постарался выглядеть предельно галантным. Ершистость и задиристость, которую Симонидзе демонстрировал телезрителям в беседах с героями своих передач, не проявлялась ни в чем. Треп на публику — одно. Беседа с возможным «спонсором» — другое.

Дармовую машину местный телеангел принял не моргнув глазом. Тут же сказал, что уже знает, как привлечь внимание сограждан к новой фирме, что зрительный ряд уже выстроился в его голове.

Лайонелла поняла: с умным человеком вести разговор о деле — одно удовольствие. Вроде бы легко и вольно скользишь на коньках по прозрачному льду, и все-то болтаешь о пустяках, о вещах неуловимых, а обоим ясно, что и почем.

— Нет проблем! — завершая приятный разговор, сказал Симонидзе и вскинул густые черные брови. — Все будет в лучшем виде. Мы здесь тем и живем, что поддерживаем новое, прогрессивное…

Есть в нашем наивном обществе, охочем до сплетен, оружие тайной власти, об остроте которого подозревают далеко не все. Это слухи. Быстрые, всепроникающис, отравляющие и оглупляющие в зависимости от того, в какой дозе их потребляют. Для запуска слухов не требуется особых расходов. Нужно только умело выбрать тему и выпустить придуманное в общество. Эффект долго ожидать не приходится. Слух пока еще сохранил доверие граждан, не доверяющих официальным заявлениям, даже если их делает сам президент…

Слух о том, что фирма «Ольга» продает новенькие «Жигули» за полцены — всего за три тысячи «зеленых» при их стоимости более шести, — не пополз — полетел по городу.

В репортаж о событии Симонидзс включил снимки очереди, взятые из архива. Люди стояли за водкой, но поди ж ты угадай, кто зачем стоит, если кадр мелькнул и ушел, а зрительный образ ударил по мозгам и в них закрепился. Психология обывателя была уловлена точно.

«Что дают?» — это второй вопрос, волнующий тех, кто уже подошел к хвосту и спросил: «Кто последний?»

«Что дают?» — чисто советская фраза, родившаяся во времена закрытых распределителей, продуктовых карточек, заборных талонов и всякого рода купонов.

Испокон веков в магазинах никому ничего не давали. За все следовало платить. Но спрашивать: «Что продают?» — было бессмысленно. Люди брали все, что давали. Иначе и этого могло не достаться.

В новое время очередь сменила обличье. Теперь хвосты стали выстраиваться к окошкам контор, в которые люди спешили что-то отдать — квартплату, налоги, кровные, заработанные трудом деньги под обещание банков и фирм дать вкладчикам огромные дармовые проценты. Не стала исключением и фирма «Ольга». Деньги в нее понесли, и чтобы их отдать, выстраивались в очередь.

Мадам Тимофеева, розовощекая, полная здоровья и силы, как олицетворение близкого счастья для каждого, принимала деньги в конторке с зарешеченными окнами. Чтобы попасть к ней, посетитель был обязан пройти через подкову металлоискателя. Два крутых мужика в камуфляже стояли на контроле, подозрительно осматривая проходивших внутрь денежного святилища. У заветных дверей стоял еще один охранник с портативной рацией в руках. Все здесь дышало солидностью и надежностью.

В такой обстановке человек, стоявший в очереди последним, боялся уже не за деньги, а за то, что не успеет их сдать. Вдруг подстережет невезуха и товар окончится раньше, чем он получит заветную квитанцию со штампом «ОПЛАЧЕНО»?

А с рекламных плакатов на горожан, на искателей дармовщины смотрела красивая женщина в белом платье и белой шляпе. Она опиралась рукой, украшенной перстнями, на капот «Жигулей» темно-вишневого цвета. Плакат сообщал: «Она внесла деньги раньше и уже имеет колеса».

Жену начальника Управления внутренних дел области знали далеко не все, но у тех, кто ее знал, желание выяснять благонадежность компании «Ольга» отпадало сразу и начисто. Тем более что с другого плаката на мир глядела улыбающаяся жена прокурора города — женщина в золотистом платье у зеленой машины.

Деньги текли все быстрее. Слух дошел до соседних областей, и на придонский мед полетели чужие пчелы. Число желающих расстаться со своими сбережениями быстро росло…

РЫЖОВ

Частная столовая, которую открыл предприимчивый повар-пенсионер Иван Иванович Дудка, прогорела полгода назад. Старика задавили государственными поборами, и он сдался. Расплатившись по всем статьям с налоговой инспекцией, Дудка шутовски приложил руку к кепочке и громко объявил ошарашенным чиновникам:

— Оставайтесь, господа. Рулите дальше. У вас получается. А я пошел… к едрене Фене…

С той поры старые, проверенные клиенты — сотрудники ближайшего отделения милиции, работяги из металлоремонта и продавцы магазина «Ромашка» — продолжали столоваться у Дудки на дому. Незнакомых сюда не пускали. Заявки на обеды подавались за день, очередей не возникало.

Готовил Дудка прекрасно. Цены не завышал, и все были довольны.

Рыжов и Катрич зашли по знакомому адресу в третьем часу дня. Жена Дудки Прасковья Глебовна, для старых знакомых просто Пана, встретила гостей милой улыбкой, провела в «залу» — просторную комнату, где стояли три квадратных стола, покрытых чистыми льняными скатертями.

Устроившись под фикусом у окна, выходившего во дворик, Рыжов и Катрич сразу же принялись за еду. Борщ был ароматный, густой. Хлеб — горячий. Его подогревали на жаровне в духовке.