Ю. Веселовский.

Сентябрь (нем. и англ. september; франц. septembre; греч. engtos mhn итал. settembre; лат. mensis september; швед. september; исп. septiembre; старорусск, септемврий; древнеславянск. рюен, зарев; малорусск. вересень, жовтень, сивень, маик; польск. вржесень; народное название— ревун) — девятый месяц в году, имеет 30 дней; название получил от латинск. septem=семь, так как это был седьмой месяц древнеримского календаря. Карл Великий дал ему название Herbstmonat (осенний месяц), так как в С. начинается осень. В древней Руси С. был седьмым, а с XV в. по 1700 г. — первым месяцем в году: 1-го С., в день св. Симеона Летопроводца, праздновался гражданский, а потом и церковный новый год. Первая неделя С. у народа известна под именем семенской, вторая — михайловской, третья — никитской, четвертая — дмитриевской. Народные поговорки про С.: батюшка С. не любит баловать; в С. держись крепче за кафтан; холоден С., да сыт; считай баба осень с C. по шапкам да по лаптям; понеслись ветерки с полуночи, ай да С.; хватились бабы да бабьим летом на Семен день, а того бабы не ведали, что на дворе С.; зажигай огонь с C. в избе и на поле; в С. одна ягода, да и та горькая рябина; в С. и лист на дереве не держится; у мужика в С. только те и праздники, что новые новины. Первое С. в народе носит название бабьего лета; это название известно также у чехов, сербов, малорусов и поляков; по погоде бабьего лета судят об осени; с этого дня начинаются бабьи работы— мнут и треплят пеньку, моют день и т. п.; у рабочих с этого дня начинаются засидки, т. е. работа при огне. Про 14: в сентябре (Воздвижение Креста Господня) существуют в народе поговорки: шуба за кафтаном тянется; гад и змея не движется, а хлеб с поля сдвинется; воздвиженские зазимки мужику не беда; смекай баба про капусту, на воздвиженьев день; у доброго мужика на воздвиженьев день и пирог с капустой. 16 сентября у всех славян без исключения посвящается чествованию памяти св. княгини Людмилы чешской а 28 С.св. князя Вячеслава чешского, при чем у католиков эти числа празднуются по новому стилю, а у православных— по старому. В С. солнце вступает в созвездие весов; на 22 или 23 С. (нов. стиля) приходится осеннее равноденствие, которое считается началом осени. Средняя температура С. в Архангельске 8,9°, в СПб. 10,7°; в Москве 11,2°, в Христиании 11,2°, в Копенгагене 12,8° в Берлине 14,9°, в Мюнхене 12,9°, в Штутгарте 15,0°, в Вене 15,8°, в Лондоне 14,7°, в Брюсселе 15,1°, в Париже 15,6°, в Константинополе 20,2°, в Афинах 23,4°, в Риме 20,7°, в Мадриде 18,9°, в Лиссабоне 19,9°.

Сенявин (Дмитрий Николаевич, 1763-1831) — адмирал. Участвовал в устройстве Ахтиарского порта (Севастополь); во вторую турецкую войну при Екатерине II отличился в сражении близ Варны; в 1798 г., после упорной осады, взял занятую французами крепость на о-ве св. Мавры и много содействовал успеху осады Корфу. Участвовал почти во всех войнах Александровского времени. Ср. Бантыш-Каменский, «Сенявин» («Библиотека для Чтения», 1838, т. XXXI); Арцымович, «Д.Н. Сенявин» (СПб., 1855).

Септет — музыкальное сочинение, написанное для семи инструментов или голосов Вокальный С. не имеет обширной формы, инструментальный— представляется большим сочинением в области камерной музыки (напр. знаменитый С. Бетховена).

Сераль (Serail)— франц. форма персидского слова Serai (большой дом, дворец), перешедшего в турецкий язык; означает в настоящее время резиденцию турецкого султана, в вост. части Константинополя, защищенную со стороны города и моря средневековой стеной с башнями и зубцами. С. образует обширный комплекс дворов, квартир для прислуги, дворцов, киосков и садов. Через Баби-Гумаюн— королевские ворота, расположенные в западной стене против Софийской мечети— входят в наружный двор, где помещаются министерство финансов, монетный двор, бывшая византийская церковь св. Ирины, обращенная в цейхгауз. Следующие ворота, БабъэсСелям — врата мира — ведут во второй, меньший двор, окруженный арками, где находятся казармы прежней дворцовой стражи, бостанджи и янычар. Богато украшенные третьи ворота, Баб-и-Сеадет — врата блаженства, — которые до недавнего времени охранялись белыми евнухами, открываются против самого важного внутреннего двора, где мрачный, но великолепный тронный зал и казначейство. Сюда примыкают сосредоточенные в вост. части мыса, на морском берегу, дворцы, необитаемые со времени Махмуда II. Из киосков известен расположенный в садах южн. части С. Гюльхане (розовый дом), благодаря опубликованному в нем гаттишерифу 1839 г. Эски-Серай — старый С. — группа построек на месте дворца древнего сената, окруженная стеной; часть этих построек отведена под военное министерство, часть— под квартиры жен умерших султанов.

Серафим— монах Саровской пустыни (1760-1883), в течение 55-ти лет бывший, по выражению Филарета, архиеп. черниговского, «самым великим подвижником благочестия последних времен», приносивший много пользы народу своими трогательными и живыми беседами. См. «Сказания о жизни и подвигах блаженной памяти о. Серафима» (М., 1881); "Сказание о подвигах С. «, в журн. „Маяк“, 1845 г. т. XVI; архим. Сергия» «Сказание о старце Серафиме» (1858); «Сказание о подвигах Серафима» (1856).

Серафимы— один из девяти чинов ангельских, о которых упоминается в Свящ. Писании. С., по изображению пророка Исаии, составляют высшую степень в небесной Иерархии, ближайшую к Богу. В видении пророка они представляются окружающими престол Господа; они имеют человеческий образ; у каждого из них по шести крыльев: двумя закрывают они свои лица, двумя — ноги, двумя летают, и неумолчно поют песнь:"свят, свят, свят Иегова воинств, вся земля полна славы Его". Один из С. коснулся зажженным углем уст Исаии, сказав ему: «вот это коснулось уст твоих, и беззаконие твое удалено от тебя, и грех твой очищен» (Исаии VI, 1-7). Отцами церкви С. усвояется обыкновенно место первого чина первой степени (С., херувимы, престолы).

Сервантес (Михаэль Сааведра Cervantes)— знаменитый испанский писатель, род. в 1547 г. в Алкале, происходил из благородного древнего рода, в котором сохранялись рыцарские предания и рассказы о славных подвигах предков. Вследствие бедности родителей он получил скудное образование, но уже рано обнаружил сильное влечение к чтению, особенно поэтов, а вместе с тем и стремление к боевой жизни. В 1571 г., в сам разгар войны Испании с турками, он поступил в военную службу, под знамена Дон Хуана Австрийского. В лепантском сражении он всюду являлся на самом опасном месте и, сражаясь с истинно поэтическим одушевлением, получил четыре раны. Пролежав всю зиму в мессинском госпитале, он принял участие в несчастной для испанцев тунисской экспедиции, а по возвращении оттуда, с вполне сложившимися политическими взглядами и убеждениями, отправился в новый поход — в Алжир. На пути туда он был взят в плен турками и привезен в Алжир, где ему пришлось переживать очень тяжелые впечатления при виде крайне жесткого обращения с пленными испанцами. Все время пребывания С. в Алжире было посвящено планам освобождения пленных и поддержанию в них патриотического чувства. Это делало его самым популярным и авторитетным лицом между своими, но усиливало надзор за ним бесчеловечно жестокого мусульманского властителя, который хорошо понимал значение своего пленника и надеялся получить за него большой выкуп, как за «важное лицо», особенно после того как у него были найдены рекомендательные письма Дон Хуана. Вследствие этого все его планы и замыслы оканчивались неудачей; неоднократно. ему грозила смертная казнь, некоторое время он провел на галерах, но ничто не останавливало его рвения. Такую жизнь он вел до 1580 г., когда, наконец, совершился выкуп его на деньги, собранные одним монахом у купцов. Следующие затем три года он снова проводит в походах (в Португалии), но военная служба становится для него непосильной тягостью, и он выходит окончательно в отставку, не имея никаких средств к существованию. Теперь начинается его литературная деятельность. За первым трудом, пасторалью «Галатея», следует большое количество драматических пьес, пользовавшихся слабым успехом, потому что ему приходилось конкурировать с Л. де Вега в это время, по словам С., «овладевший католической монархией». Для добывания себе насущного хлеба, будущий автор «Дон Кихота» поступает в интендантскую службу; ему поручают закупать Провиант для «Непобедимой Армады». В исполнении этих обязанностей он терпит большие неудачи, делается потом скупщиком провианта для индийского флота, по своей совершенной неспособности вести счетные дела и крайней непрактичности подвергается разным неприятностям, даже попадает под суд и некоторое время высиживает в тюрьме. Его жизнь, одним словом, представляет собой целую цепь жестоких лишений, невзгод и бедствий. Посреди всего этого он не прекращает своей писательской деятельности, только покамест ничего не печатая. Скитания подготовляют материал для его будущей работы, служа средством для изучения испанской жизни в ее разнообразных проявлениях. С 1598 по 1603 г. нет почти никаких известий о жизни С. В 1603 г. он появляется в Вальядолиде, где занимается мелкими частными делами, дающими ему скудный заработок, а в 1604 г. выходит в свет первая часть "Дон Кихота, имевшая громадный успех в Испании (в несколько недель разошлось 1-е изд., и в том же году 4 других) и за границей (переводы на многие языки; французское посольство в Мадрид не находит слов для выражения удивления, возбужденного этим произведением во Франции). Материального положения автора она, однако ни мало не улучшила, а только усилила враждебное отношение к нему, выразившееся в насмешках, клевете, преследованиях. С этих пор до самой смерти литературная деятельность С. не прекращалась. В промежуток между 1604 и 1616 гг. появились вторая часть «Д. Кихота», все новеллы, многие драматические произведения, поэма «Путешествие на Парнас» и написан напечатанный уже после кончины автора роман: «Персилес и Сигизмонда». Почти на смертном одре С. не переставал работать; за несколько дней до смерти он постригся в монахи. 23 апреля 1616 г. окончилась жизнь, которую сам носитель ее, в своем философском юморе, называл «долгим неблагоразумием» и уходя из которой он «уносил на плечах камень с надписью, в которой читалось разрушение его надежд». Лучший из биографов С., Шаль, характеризовал его так: «поэту, ветреному и мечтательному, недоставало житейского умения, и он не извлек пользы ни из своих военных кампаний, ни из своих произведений. Это была душа бескорыстная, неспособная добывать себе славу или рассчитывать на успех, поочередно очарованная или негодующая, неодолимо отдававшаяся всем своим порывам... Его видели наивно влюбленным во все прекрасное, великодушное и благородное, предающимся романическим грезам или любовным мечтаниям, пылким на поле битве, то погруженным в глубокое размышление, то беззаботно веселым... Из анализа его жизни он выходит с честью, полным великодушной и благородной деятельности, удивительным и наивным пророком, героическим и своих бедствиях и добрым в своей гениальности». С. умер в Мадриде, куда он переехал из Вальядолида незадолго до смерти. Ирония судьбы преследовала великого юмориста за гробом: могила его долго оставалась затерянной, так как на его гробнице (в одной из церквей) не было даже надписи. Памятник ему поставлен в Мадриде лишь в 1835 г.; на пьедестале латинская надпись: «Михаилу Сервантесу Сааведре, царю исп. поэтов». Мировое значение С. зиждется гл. обр. на его «Дон Кихоте», полном, всестороннем выражении его разнообразного гения. Задуманное как сатира на наводнившие в ту пору всю литературу рыцарские романы, о чем автор определено заявляет в «Прологе», это произведение мало помалу, может быть даже независимо от воли автора, перешло в глубокий психологический анализ человеческой природы, двух сторон нашей душевной деятельности— благородного, но сокрушаемого действительностью идеализма, и реалистической практичности. Обе эти стороны нашли себе гениальное проявление в бессмертных типах героя романа и его оруженосца; в резкой своей противоположности они— и в этом заключается глубокая психологическая правдасоставляют, однако, одного человека, как одним человеком являются Фауст и Мефистофель, тоже при их радикальной противоположности. Дон Кихот и Фауст односторонни в своем идеализме (характер которого конечно различен у С. и Гете), Санчо Панса и Мефистофель односторонни в своем реализме; только слитие этих обеих существенных сторон человеческого духа составляет гармоническое целое. Все симпатии С. очевидно на стороне бедного рыцаря-идеалиста, каким был он сам (в чем заключается и автобиографическая сторона «Дон Кихота»). Дон Кихот смешон, изображенные гениальной кистью похождения его — если не вдумываться в их внутренний смысл — вызывают неудержимый смех; но он скоро сменяется у мыслящего и чувствующего читателя другим смехом, «смехом сквозь слезы», который есть существенное и неотъемлемое условие всякого великого юмористического создания. В романе С., в судьбах его героя сказалась в высокой этической форме именно мировая ирония — та ирония, которую, по словам Гейне (в его предисловии к иллюстрированному изданию «Дон Кихота»), «Бог создал и поселил в мире и которой великий поэт подражал в своем печатном маленьком мире». В побоях и всякого рода других оскорблениях, которым подвергается рыцарь — при некоторой антихудожественности их в литературном отношении, — заключается одно из лучших выражений этой иронии; Тургенев («Гамлет и Дон Кихот») справедливо усмотрел «глубокий смысл» в последнем приключении этого рода— топтании Дон Кихота, незадолго до его смерти, стадом свиней: «попирание свиными ногами встречается всегда в жизни Дон Кихотов — именно перед ее концом; это последняя дань, которую они должны заплатить грубой случайности, равнодушному и дерзкому непониманию. Это пощечина фарисея. Потом они могут умереть. Они прошли через весь огонь горнила, завоевали себе бессмертие— и оно открывается перед ними». Тургенев отметил еще один очень важный момент в романе— смерть его героя: "в это мгновение все великое значение этого лица становится доступным каждому. Когда бывший его оруженосец, желая его утешить, говорит ему, что они скоро отправятся на рыцарские похождения, «нет— отвечает умирающий — все это навсегда прошло, и я прошу у всех прощения; я уже. не Дон Кихот, я снова Алонзо добрый, как меня называли — „Alonso el Вuеnо“. „Это слово — продолжает Тургенев — удивительно; упоминовение этого прозвища, в первый и последний раз, потрясает читателя. Да, одно это слово имеет еще значение перед лицом смерти. Все пройдет, все исчезнет. высочайший сан, власть, всеобъемлющий гений— все рассыплется прахом, „все великое земное разлетается как дым“; но добрые дела не разлетятся дымом; они долговечнее самой сияющей красоты; все. минется— сказал апостол— одна любовь останется“. К этой „любви“, обнимающей собой все человечество, следует прибавить еще, как одну из существенных основ романа, стремление к свободе духа, свободе совести, лежавшее в натуре автора. „Свобода, Санчо — говорит Дон Кихот своему оруженосцу — драгоценнейшее благо, дарованное небом человеку. Ничто не сравнится с ней: ни сокровища, сокрытые в недрах земных, ни те, что скрыты в глубине морской. За свободу и честь человек должен жертвовать жизнью, потому что рабство составляет величайшее земное бедствие Ты видел изобилие и роскошь, окружавшие нас в замке герцога. И что же? Вкушая эти изысканные яства и замороженные напитки, я чувствовал себя голодным, потому что не пользовался ими с той свободой, с какой я пользовался бы своей собственностью: чувствовать себя обязанным за милости, значит налагать оковы на свою душу“. Независимо от высокого психологического значения, роман С. очень важен в чисто национальном отношении: он выразил все, что есть своеобразного в характере испанского народа, лучше всяких описаний познакомил нас с его особенностями, нравами, типами, явившись своего рода судом над тогдашней Испанию. Историко-литературное значение „Дон Кихота“ в том, что он нанес буквально смертельный удар рыцарскому роману, получившему в то время в Испании и всей Европе громадное и пагубное распространение. — Менее известны, но тем не менее принадлежат к истинным сокровищам повествовательной литературы „новеллы“ С., часть которых вошла в состав „Дон Кихота“. Независимо от своего художественного достоинства, они имеют, по отношению к испанской литературе, важное историко-литературное значение: они проложили новый путь, устранив господствовавшие до тех пор в испанской беллетристике иноземные влияния. Некоторые из них („Неосторожный Любопытный“, „Ревнивый Эстрамадурец“ и др.) имеют характер общий, психологический; другие, далеко превосходящие первую категорию своим достоинством и значением, представляют, по собственному определению автора, „социальные метаморфозы“, стоящие гораздо выше „Метаморфоз“ Овидия», изображают разные бытовые стороны и явления тогдашней Испании и в своей совокупности могут быть названы «Социальной комедией» в полном смысле этого слова, выводя на сцену преимущественно низший класс, и притом в темных сторонах его быта, как последствиях неудовлетворительности социального порядка. каковы новеллы «Ринконето и Кортадильо», где изображен организованный мир севильских воров, мошенников, нищих, в связи с тогдашним положением испанской юстиции; «Гитанилла», где описан быт цыган, тоже отщепенцев общества, с симпатическими сторонами их натуры; «Разговор двух собак», которые представляются автору людьми, служащими обществу, но для себя не находящими себе в нем места. Везде С. остается верным действительности, которую он, благодаря тонкой наблюдательности и гениальному дарованию, воспроизводить с недосягаемой часто художественностью.В области драматической поэзии (до нас дошли только три трагедии С.; остальные, как и все восемь его комедий, потеряны) С. стоит менее высоко, как художник; он держится здесь чисто тенденциозной почвы и театр избирает как трибуну, с которой может проповедывать правительству и народу то, что ему близко, как горячему патриоту. Так, пьеса «Жизнь в Алжире» написана под свежим впечатлением всего пережитого им и его соотечественниками в турецком плену; тут мы встречаем насильственное обращение христианских детей в мусульманство, пытки и казни, постоянные энергические воззвания к публике, призыв к общему братству, обращение к севильской аристократии, даже к королю Филиппу. справедливо было замечено, что это «не создание искусства, а подвиг честного человека». То же должно сказать и о трагедии «Алжирские Галеры», отчасти и о пьесе «Нуманция», сюжет которой составляет трагическая судьба исп. города Нуманции, 14 лет выдерживавшей осаду римлян и принужденной к сдаче только голодом, а цель— возбудить патриотизм в современниках примерами прошлого. Но и между драматическими произведениями С. находятся истинные жемчужины— его «интермедии», где критика находит отражение того «божественного» юмора, которым проникнут «Дон Кихот». Здесь перед нами такое же художественное воспроизведение действительной жизни, какое мы видим в «Новеллах» (число интермедий 8; заглавия: «Судья по бракоразводным делам», «Бискаец-Самозванец», «Бдительный страж», «Ревнивый старик», «Избрание алкадов», «Театр Чудес», «Саламанкская пещера», «Два болтуна»). На этом пути С. является тоже реформатором, но здесь он действует и теоретически, требуя (в своих рассуждениях по этому предмету) самостоятельной и чистой свободы искусства, которая не подчинялась бы никаким традиционным притязаниям школы, и постоянно стремясь освободить испанский театр от лежавшего на нем гнета вульгарности. «Он пользовался театром, как великий человек, сперва для того, чтобы обращаться к своему народу, как это делали Аристофан и Данте, впоследствии для того, чтобы создать театр философский. Всегда, с самого начала до конца, им управляла идея политическая или идея художественная, всегда его воодушевляло высоко честолюбивое стремление — сделать из прогресса сцены прогресс национальный».