Субъект. — Слово С. имеет одно значение в логике, другое— в психологии. В логике С. называется подлежащее суждения, т. е. предмет, о котором что-либо говорится или мыслится— другими словами, некоторый объект мысли. В психологии, наоборот, С. всегда противополагается объекту. Под С. психология разумеет активное самосознающее начало душевной жизни, которое противопоставляет себя внешнему миру и своим собственным состояниям, рассматривая их как объект. Из этих двух употреблений первое является более ранним, второе— более распространенным в наше время (см. Eucken, «Geschichte der philosophischen Тегminologie», Лпц., 1879, стр. 203-204). Учение психологии о С. душевной жизни очень запугано. Главная причина этого заключается в том, что психологи не проводят должного разграничения между природою С. и его самопознанием. Природа С. открывается из рассмотрения общего характера душевной жизни, как жизни сознания. Жизнь сознания, взятая в целом, имеет три специфических особенности. 1) наше ясное сознание узко: в один момент времени мы можем созерцать только один предмет. Это не значит, что предмет созерцания должен быть прост или что впечатления не могут доходить до сознания иначе, как только по одному зараз. Такое мнение некогда существовало в психологии, но потом было оставлено. Экспериментальнопсихологические исследования нового времени показали, что мы можем сразу сознавать несколько впечатлений: для этого нужно только, чтобы различные впечатления были объединены в каком-либо отношении и представляли собой один предмет созерцания. Наши созерцания исходят из единого начала, которое, как единое, в один момент времени может иметь дело только с одним предметом. Но что это за начало? Нужно ли считать его простым явлением, которое сменяется с каждым новым предметом созерцания? Или нужно видеть в нем реальную основу всей душевной жизни? Ответом на этот вопрос служит другая особенность нашего сознания. 2) Жизнь нашего сознания течет без скачков и перерывов. В ней нет ни одного явления, которое возникало бы ex abrupto или стояло бы особняком. Новые явления развиваются на почве предшествующих и как бы подводят им итог; новые впечатления сознаются всегда в связи с наличным предметом созерцания и им определяются. Поэтому созерцаемые нами в предметах качества и количества всегда бывают относительные, а самые предметы созерцания, последовательно проходящие пред нами, образуют собой одно непрерывное целое, как бы один объект. Этот объект, однажды поставленный нами в созерцании, не снимается никогда: он принимает только различные формы, постепенно делаясь из неопределенного и простого все более раздельным и сложным. Созерцание его не прекращается, нужно думать, и во время сна: оно переходит лишь из ясного в темное. Этим объясняется, почему пробуждение служит не началом новой жизни сознания, а естественным продолжением прежней. Но если все предметы созерцания, с которыми мы имеем дело в течение своей жизни, образуют собой одно непрерывное целое, то и все акты созерцания от начала до конца нашей жизни служат проявлением единого начала, лежащего в основе всей душевной жизни. 3) Последнюю особенность сознания составляет его произвольность. Чем больше человек развивается, тем сложные делаются предметы его созерцания, тем больше подробностей он может сразу обнять своим сознанием. Но, вследствие узости сознания, количество одновременно созерцаемых подробностей обратно пропорционально степени ясности их сознания. Вследствие этого параллельно с развитием человека должно было бы происходить, по-видимому, постепенное потемнение сознания. В действительности, однако, этого не бывает. Чтобы лучше рассмотреть какой-либо предмет, человек по произволу сужает сферу своего созерцания. Такое сужение известно под названием внимании. Не всякое внимание сопровождается сознательным усилием воли. На этом основании принято говорить о непроизвольном внимании, в отличие от произвольного. Если, однако, присмотреться к условиям так называемого непроизвольного внимания, то его произвольный характер сделается ясным. Непроизвольное внимание привлекается предметами, которые: а) отвечают преобладающим в нас интересам, б) имеют связь с волнующими нас чувствованиями или в) легче всего могут быть усвоены. Последнее бывает, когда предметы, подлежащие усвоению, уже знакомы или когда их действие сильно или продолжительно. Все эти условия однородны: интересы и чувствования указывают на запросы воли; к естественным потребностям води относится и легкость изучения. Воля и ее запросы составляют, следовательно, последнюю основу не только произвольного, но и непроизвольного внимания. Но от внимания зависит направление нашей сознательной жизни. Следовательно, наша сознательная жизнь определяется в своем течении не внешними факторами, которые ее возбуждают, а нашими внутренними потребностями, запросами и целями. И значит, реальная основа или субъект душевной жизни есть начало самопроизвольное, развивающее деятельность для удовлетворения своих потребностей.

Познает себя субъект через свои обнаружения, сознаваемые непосредственно. Всякое наше познавание заключает в себе две стороны, являясь актом сознания и самосознания. как акт сознания, оно дает нам знать, с чем мы имеем дело, какой предмет мы созерцаем пред собой— стол, стул. чернильницу, перо или что другое. Как акт самосознания, оно говорит нам, что, видя, напр., стол, мы спокойно созерцаем, а не находимся в состоянии волнения или желания. Эти две стороны даны бывают всюду, хотя вследствие узости сознания никогда не сознаются с одинаковой ясностью. Иногда более ясно сознается предмет, иногда— акт созерцания, смотря потому, на что бывает обращено наше внимание. Познание свое мы начинаем не с себя самих, а с внешнего мира, с окружающих тел; поэтому и свои обнаружения душевные первоначально мы познаем не в чистом виде, а в связи с телесными явлениями. Изучая тела, мы выделяем из них одно, нераздельно связанное с нами. Мы замечаем, что это тело является в своем роде единственным. В отличие от других тел, оно не покидает нас никогда. Прикосновение к нему чего-либо постороннего мы не только видим, но и испытываем. Перемены его являются в нашей жизни событиями, приятно или неприятно волнующими наше существо. Через него мы исполняем свои хотения; хотим мы что-нибудь приблизить к себе— приближаем к нему, хотим удалить от себя— удаляем от него. В результате у нас слагается убеждение, что тело это и мы составляем одно, что его состояния— наши состояния, его движения— наши действия. На этой ступени самопознания мы отожествляем заботы о себе с заботами о своем теле. Мало помалу у нас развивается способность отвлечения. Мы учимся отрывать свой умственный взор от ярких образов внешней, чувственной действительности и сосредоточивать внимание на явлениях своего внутреннего, душевного мира. Мы находим в себе бесконечное разнообразие мыслей, чувствований и желаний. Для нас становится очевидным, что в этих-то явлениях, непосредственно воспринимаемых нами, но сокрытых от непосредственного взгляда других, и выражается наша сущность. Наше тело теряет в наших глазах свое прежнее значение; мы начинаем смотреть на него, как на внешний объект, который, подобно другим телам, воспринимается внешними чувствами и оказывает сопротивление нашей воле. Открыв явления внутреннего мира, мы пытаемся свести их к логическому единству. К этому побуждают нас и присущее нашей мысли требование единства, и наше естественное желание понять себя. Мы выдвигаем на первый план определенную группу явлений, отвечающих коренным запросам нашей воли, нашему призванию, и с точки зрения этих явлений освещаем все остальные явления нашей душевной жизни. У обыкновенных людей жизненное призвание в большинстве случаев не бывает ясно выражено; поэтому и взгляд их на себя не отличается устойчивою определенностью. Один взгляд имеет человек на себя, как на чиновника, другой— как на главу семьи, третий — как на члена товарищеского кружка и пр. Конечно, во всех этих взглядах должно быть нечто общее, отвечающее индивидуальным особенностям человека; но это общее остается обыкновенно темным и неопределенным. С изменением запросов воли естественно должен меняться и взгляд человека на себя. Бывают случаи, что человек, под влиянием органического расстройства, неожиданно для себя проникается новым настроением и новыми стремлениями. Потребность объяснить новое свое состояние приводит его к новому взгляду на себя. Какой-нибудь столяр вдруг приходить к мысли, что он германский император, и в этом смысле начинает действовать и истолковывать все известные факты своей жизни, Если при этом он наталкивается на факты, стоящие в явном противоречии с принятой им точкой зрения, он совершенно последовательно отвергает эти факты и приписывает их посторонней личности. Подобные случаи известны под названием «раздвоения личности». На самом деле в этих случаях не происходит никакого разделения личности: субъект остается единым, его рассуждения логически последовательными, но у него получаются странные выводы, потому что он выходит из странных для здорового человека предположений.