1. Свен Альгрен, 41, продавец, Стокгольм, разведен.

2. Карл Андерсон, 63, ?, Стокгольм (Хёгалидский интернат), холост.

3. Ингвар Бенгтсон, 43, журналист, Стокгольм, разведен.

4. Руне Бенгтсон, 56, дирижер, Стоксунд, женат.

5. Ян Карлсон, 46, торговец антиквариатом, Упландс-Весбю, холост.

6. Руне Карлсон, 32, техник, Нака 5, женат.

7. Стиг Экберг, 83, бывший рабочий, Стокгольм (Розенлундский дом престарелых), вдовец.

8. Уве Эриксон, 47, автомеханик, Бандхаген, женат.

9. Вальтер Эриксон, 69, бывший портовый грузчик, Стокгольм (Хёгалидский интернат), вдовец.

10. Стиг Ферм, 31, маляр, Солентуна, женат.

11. Бьсрн Форсберг, 48, бизнесмен, Стоксунд, женат.

12. Бенгт Фредриксон, 56, художник, Стокгольм, разведен.

13. Бу Фростенсон, 66, актер, Стокгольм, разведен.

14. Юхан Гран, 52, бывший официант, Сольна, холост.

15. Кеннет Карлсон, 33, шофер, Шелбю, женат.

16. Леннарт Линдгрен, 81, бывший директор банка, Лидингё, 1, женат.

17. Свен Лундстрём, 37, кладовщик, Стокгольм, разведен.

18. Таге Нильсон, 61, курьер, Стокгольм, холост.

19. Карл-Густав Нильсон, 51, бывший механик, Юханнесхоф, разведен.

20. Хайнц Оллендорф, 46, художник, Стокгольм, холост.

21. Курт Ольсон, 59, руководитель офиса, Сальтшёбаден, женат.

22. Бернхард Петерс, 39, чертежник, Бромма, женат (негр).

23. Вильгельм Росберг, 71, ?, Стокгольм, вдовец.

24. Бернт Турессон, 42, механик, Густавберг, разведен.

25. Рагнар Виклунд, 60, майор, Ваксхольм, женат.

26. Бенгт Вальберг, 38, торговец?, Стокгольм, холост.

27. Ханс Венстрём, 76, бывший продавец рыбного магазина, Сольна, холост.

28. Леннарт Оберг, 35, инженер, Энскеде, женат.

Колльберг со вздохом посмотрел на свой список. Тереза Камарао в своей деятельности охватывала все социальные и возрастные группы мужского населения. Когда она умерла, самому молодому из списка было пятнадцать лет, самому пожилому — шестьдесят семь. В этом списке находились самые разные люди, от дирижера из Стоксунда до старого спившегося вора из Хёгалидского интерната.

— И что же ты собираешься делать с этим списком? — спросил Мартин Бек.

— Не знаю, — хмуро, но честно ответил Колльберг и положил список на письменный стол Меландера.

— Ты все помнишь. Когда у тебя будет время, взгляни. Может, вспомнишь что-нибудь интересное о ком-нибудь из этих людей.

Меландер равнодушно посмотрел на список и кивнул.

Двадцать третьего декабря, в канун Рождества Монссон и Нордин, ко всеобщему удовольствию, отправились домой. Они должны были вернуться к Новому году.

Была отвратительная холодная погода.

Общество потребления трещало по всем швам. В тот день можно было продать все, причем за любую цену. Чаще всего покупали в кредит или расплачивались чеками, которые ничем не были обеспечены.

Возвращаясь вечером домой, Мартин Бек размышлял о том, что в Швеции уже имеется первое групповое убийство и первое убийство полицейского, которое не удается раскрыть.

Расследование зашло в тупик. А с технической точки зрения — в отличие от дела Терезы — оно выглядело как куча мусора.

Рождество.

Мартин Бек получил рождественский подарок, который, вопреки ожиданиям, не вызвал у пего улыбки.

Леннарт Колльберг получил подарок, который довел его жену до слез.

Оба обещали себе не думать ни о Стенстрёме, ни о Терезе Камарао, и обоим это не удалось.

Мартин Бек проснулся рано, но остался лежать в постели и читал книгу до тех пор, пока его семья не начала подавать признаки жизни. Тогда он встал, одежду, в которой вчера пришел домой, повесил в шкаф и надел джинсы и шерстяной джемпер. Жена, которая считала, что на Рождество нужно быть элегантно одетым, приподняла брови при виде его наряда, однако пока что ничего не сказала.

Когда жена по традиции поехала на могилу родителей в Стогкюркогорден, Мартин Бек вместе с Рольфом и Ингрид нарядил елку. Дети были возбуждены, очень шумели, и он старался изо всех сил, чтобы не испортить им праздничное настроение. Исполнив свой долг по отношению к умершим, жена вернулась, и Мартин Бек мужественно участвовал в поедании хлеба, вымоченного в рассоле, хотя с трудом переносил этот старый обычай.

Вскоре после этого дала знать о себе боль в животе. Мартин Бек настолько привык к этой надоедливой ноющей боли, что не обращал на нее внимания, однако ему казалось, что в последнее время боль участилась и стала более сильной. Теперь он никогда уже не говорил Инге о своем плохом самочувствии. Раньше он это делал и она едва не прикончила его своими травяными отварами и навязчивой опекой. Болезнь для нее была событием первостепенной важности.

Рождественский ужин был невероятно обильным, особенно если учесть, что предназначался он для четырех человек, из которых одному с трудом удавалось проглотить нормальную порцию еды, другой худел, а еще один слишком устал при приготовлении всего этого и вообще не мог есть. Оставался Рольф, который, надо признать, ел за четверых. Сыну было двенадцать лет, и Мартин Бек никогда не переставал удивляться тому, каким образом в этом худом теле умещается ежедневно столько еды, сколько сам он с огромными усилиями впихивал в себя за целую неделю.

Посуду мыли все вместе, что тоже случалось только на Рождество.

Потом Мартин Бек зажег свечи на елке, думая при этом о братьях Асарсон, которые импортировали пластмассовые елки, а в ящиках с елками — наркотики.

Они пили подогретое вино с сушеными фруктами, и Ингрид сказала:

— Наверное, уже пора вводить лошадь.

Как всегда, все обещали, что каждый получит только один подарок, и, как обычно, каждый купил их несколько.

У Мартина Бека не было лошади для Ингрид, зато взамен она получила бриджи для верховой езды и деньги для оплаты занятий в конном манеже на ближайшие полгода.

Сам он среди других подарков получил двухметровый вязаный шарф. Ингрид выжидательно глядела на отца. Оказалось, что в шарф завернут пакет, в котором находится пластинка. На глянцевом конверте красовалась фотография толстого мужчины в знакомом шлеме и униформе лондонского бобби. У него были пышные усы, а руки в вязаных перчатках он засунул за пояс. Он стоял перед старомодным микрофоном и, судя по выражению лица, хохотал во все горло. Помещенный на конверте текст гласил, что бобби зовут Чарльз Пенроуз, а пластинка называется “The Adventures of The Laughing Policeman”.[15]

Ингрид принесла проигрыватель и поставила его на пол возле стула Мартина Бека.

— Погоди, ты сейчас просто лопнешь от смеха. — Она вынула пластинку из конверта и посмотрела на этикетку. — Порван песенка называется «Смеющийся полицейский». Ну как, нравится?

Мартин Бек плохо разбирался в музыке, но сразу же узнал эту песенку. Она была написана в двадцатых пли тридцатых годах, а может, и того раньше. Он слышал ее в детстве и внезапно вспомнил один куплет:

Насколько он помнил, эту песенку пел кто-то на диалекте провинции Сконе. После каждого куплета следовал взрыв хохота, по-видимому, заразительного, потому что Инга, Рольф и Ингрид буквально покатывались со смеху.

Мартин Бек не сумел напустить на свое лицо соответствующее выражение. Он не смог даже улыбнуться. Чтобы не разочаровать дочь, он встал, и, повернувшись спиной, сделал вид, будто поправляет свечи на елке.

Когда пластинка перестала крутиться, он вернулся на свое место. Ингрид смотрела на него, вытирая слезы с глаз.

— Папочка, ты ведь совсем не смеялся, — укоризненно сказала она.