— И как долго это продолжалось?

— До середины сентября. У него тогда появилось много работы и он почти не бывал дома.

— Что оказалось неправдой, — сказал Колльберг. Он внимательно посмотрел на Осу и добавил: — Спасибо. Ты хорошая девушка. Ты мне нравишься.

Она выглядела растерянной и смотрела на него с подозрительным видом.

— И он никогда не говорил, чем занимается?

Она покачала головой.

— Даже не намекнул?

— Нет.

— И ты не заметила ничего необычного?

— Он много времени проводил на улице, то есть не в помещении. Это я заметила. Он возвращался замерзший и промокший.

Колльберг слушал.

— Несколько раз я проснулась, очень поздно, потому что он ложился холодным, как сосулька. Последнее дело, о котором он со мной говорил, было то, которым он занимался, начиная с середины сентября. О мужчине, убившем жену. Кажется, его фамилия была Биргерсон.

— Я тоже припоминаю, — сказал Колльберг. — Семейная трагедия. Рядовое дело. Даже не знаю, зачем мы к нему подключились. Все как по учебнику. Неудачный брак, нервы, ссоры, стесненные материальные условия. В конце концов муж убил жену, скорее всего, случайно. Потом он хотел покончить с собой, но ему не хватило смелости и он отправился в полицию. Однако Стенстрём действительно занимался этим делом, он проводил допросы.

— Погоди, во время этих допросов что-то произошло.

— Что именно?

— Не знаю. Но однажды вечером Оке пришел очень возбужденный.

— Там не было ничего, что могло бы возбудить. Грустная история. Типичное убийство на бытовой почве. Фактически одинокий человек, жена которого, отравленная жаждой жить все лучше и лучше, непрерывно упрекала его, что он зарабатывает слишком мало денег и что они не могут купить себе моторную лодку, летний домик, а их автомобиль не такой роскошный, как у соседей.

— Но во время допроса тот мужчина что-то рассказал Оке.

— Что?

— Не знаю. Оке, во всяком случае, это казалось очень важным. Я, конечно, спросила у него об этом, так же как ты у меня сейчас, но он только рассмеялся и сказал, что скоро я все узнаю.

— Он сказал именно так?

— Ты скоро все узнаешь, малышка. Это его точные слона. Он выглядел очень довольным.

— Странно.

Минуту они сидели молча, потом Колльберг встряхнулся, взял со стола открытую книгу и спросил:

— Ты понимаешь эти комментарии?

Оса Турелль встала, обошла вокруг стола и, наклонившись над книгой, чтобы заглянуть туда, положила руку на плечо Колльбергу.

— Вендел и Свенсон пишут, что эротический убийца часто является импотентом и совершает насилие для того, чтобы получить желанное удовлетворение. А Оке написал на полях «и наоборот». — Колльберг пожал плечами и сказал: — Ага, он, вероятно, имел в виду, что эротический убийца может также быть легко возбудим сексуально.

Оса мгновенно убрала руку, и Колльберг, к своему удивлению, заметил, что она снова покраснела.

— Нет, он не это имел в виду, — сказала она.

— Что же, в таком случае?

— Совершенно противоположную ситуацию: женщина, другими словами, жертва, может заплатить своей жизнью за то, что она чрезмерно возбудима.

— Откуда тебе это известно?

— Мы с ним однажды разговаривали на эту тему. В связи с тем, что вы расследовали тогда убийство молодой американки на Гёта-канале.

— Ее звали Розанна, — сказал Колльберг. — Однако тогда у него еще не было этой книги. Помню, я обнаружил ее, когда наводил порядок в ящиках моего письменного стола. Когда мы переезжали из Кристинеберга. Это было намного позднее.

— Но другие его пометки, — сказала Оса, — совершенно логичны.

— Да. Тебе не попадался случайно какой-нибудь блокнот или календарь, куда он записывал свои дела?

— А при себе у него не оказалось блокнота?

— Да. Мы просмотрели его. Там не было ничего интересного.

— Я обыскала всю квартиру.

— Что-нибудь нашла?

— Абсолютно ничего. Он ничего не прятал. И был очень аккуратным. У него, естественно, имелся еще один блокнот. Вон он лежит на письменном столе.

Колльберг взял блокнот. Такой же, какой нашли в кармане Стенстрёма.

— В этом блокноте почти ничего нет, — сказала Оса. Она стащила носок с одной ноги и почесала пятку.

Стопа у нее была узкая, с крутым подъемом и длинными прямыми пальцами. Колльберг поглядел на ногу, а затем перелистал блокнот Она была права. Там почти ничего не было. На первой странице анкетные данные того бедолаги по фамилии Биргерсон, который убил свою жену.

На второй странице вверху было только одно слово: «Моррис».

Оса Турелль заглянула в блокнотик и пожала плечами.

— Это название автомобиля, — сказала она.

— Или, скорее, фамилия агента в Нью-Йорке.

Оса, стоя у стола, смотрела на фотографии. Внезапно она ударила кулаком по столу и очень громко сказала:

— Ах, если бы у меня был ребенок! — Понизив голос, она добавила: — Он всегда говорил, что у нас еще есть время. Что мы должны подождать, когда он получит повышение.

Колльберг медленно направился в сторону прихожей.

— Есть время, — пробормотала она, а потом спросила: — Что со мной будет?

Он повернулся к ней и сказал:

— Так нельзя. Оса. Пойдем.

Она быстро повернулась к нему, с блеском ненависти и глазах.

— Пойдем? Куда? Ну, конечно же, в постель.

Колльберг смотрел на нее.

Девяносто девять мужчин из ста видели бы худенькую бледную девушку, едва держащуюся на ногах; они видели бы заморенное тело, тонкие, потемневшие от никотина пальцы и осунувшееся лицо. Они видели бы непричесанную девушку в мешковатой одежде, на одной ноге у которой был шерстяной носок, номера на два больше, чем нужно.

Леннарт Колльберг видел физически и психически закомплексованную женщину с горящим взглядом и многообещающими ямочками под мышками, интересную, привлекательную, женщину, с которой стоит познакомиться поближе.

Увидел ли все это Стенстрём или он тоже оказался одним из девяноста девяти, и ему просто-напросто невероятно повезло?

— Я не это имел в виду, — сказал Колльберг. — Пойдем к нам домой. Места у нас хватит. Ты уже достаточно долго была одна.

В автомобиле Оса расплакалась.

Дул пронизывающий ветер, когда Нордин вышел со станции метро на углу Свеавеген и Родмансгатан. Подгоняемый ветром в спину, он быстро пересек Свеавеген и, свернув на Тегнергатан, где не так сильно дуло, и замедлил шаг. В двадцати метрах от угла находилось кафе. Нордин остановился перед витриной и заглянул внутрь.

Стоящая за стойкой рыжеволосая женщина в фисташково-зеленом жакете разговаривала по телефону. Кроме нее, в заведении никого не было.

Нордин пошел дальше, пересек Лунтмакаргатан и остановился, чтобы посмотреть на картину, написанную масляными красками, которая висела над застекленной дверью антикварного магазина. Когда он размышлял над тем, что хотел изобразить на картине ее творец — двух лосей или лося и северного оленя, — у него за спиной раздался голос:

— Aber Mensch, bist du doch ganz verrückt?[13]

Нордин обернулся и увидел двух мужчин, переходящих через проезжую часть. Еще до того, как они оказались на противоположном тротуаре, он углядел нужную ему кондитерскую. Когда он туда вошел, двое мужчин спускались по винтовой лестнице, находящейся за баром. Он пошел за ними.

Заведение заполняли молодежь, оглушительная музыка и шум голосов. Нордин огляделся в поисках свободного столика, но мест, очевидно, не было. Он немного поразмышлял, стоит ли снять плащ и шляпу, но решил не рисковать. В Стокгольме никому нельзя доверять, в этом он был свято убежден.

Он занялся осмотром гостей женского пола. Блондинок в зале было много, но ни у одной из них внешность не соответствовала описанию Белокурой Малин.

Здесь преобладал немецкий язык. Свободный стул был рядом с худощавой брюнеткой, похожей по внешнему виду на шведку. Нордин расстегнул плащ, сел, положил шляпу на колени и подумал, что благодаря охотничьей шляпе с пером и шерстяному плащу он не отличается от большинства немцев.