— Оса?

— Да.

— Так значит, он часто уходил из дому. Ты не знаешь, чем он занимался, мы тоже. Как ты думаешь, у него мог быть кто-то еще? Какая-нибудь женщина?

— Нет.

— Ты этого не допускаешь?

— Я знаю.

— Откуда ты можешь знать об этом?

— Это никого не касается, кроме меня. Я знаю. — Она внезапно с изумлением посмотрела ему прямо в глаза. — Вы что же, считаете, что у него была любовница?

— Да. Мы вынуждены учитывать такую возможность.

— Ну, так можете перестать ее учитывать. Это абсолютно исключено.

— Почему?

— Я уже сказала, что это никого не касается.

Колльберг забарабанил костяшками пальцев по столу.

— Ты уверена?

— Да. Абсолютно.

Он снова сделал глубокий вдох, как перед стартом.

— Оке интересовался фотографией?

— Да. Она была его единственным хобби с тех пор, как он перестал играть в футбол. Он имел три фотоаппарата. Увеличитель стоит на крышке унитаза. В ванной. У него была там темная комната, — Она с удивлением посмотрела на Колльберга. — А почему ты спрашиваешь об этом?

Он подвинул к ней конверт. Она положила зажигалку и дрожащими руками вынула из конверта фотографии. Посмотрела на первую из них и лицо ее стало пунцовым.

— Где… где ты взял что?

— Они лежали и его письменном столе в Вестберге.

— Что? В письменном столе? — Она прикрыла глаза и неожиданно спросила: — Кто из вас видел их? Все?

— Только три человека.

— Кто?

— Мартин, я и моя жена.

— Гюн?

— Да.

— Зачем ты показал ей?

— Потому что должен был прийти сюда. Я хотел, чтобы она знала, как ты выглядишь.

— Как я выгляжу? Ну и как же мы выглядим? Оке и…

— Оке мертв, — почти беззвучно произнес Колльберг.

Она по-прежнему была пунцовой. У нее покраснело не только лицо, но даже шея и плечи. Мелкие капельки пота выступили на лбу.

— Фотографии сделаны здесь, в этой квартире, — сказал Колльберг.

Она кивнула.

— Когда?

Оса Турелль нервно прикусила губу.

— Три месяца назад.

— Конечно, их делал он.

— Конечно. У него есть… было все, что нужно. Автоматический спуск и штатив, или как он там называется.

— Зачем он сделал их?

Она все еще была пунцовой и с испариной на лбу, но голос у нее стал более уверенным.

— Мы считали это забавным.

— А почему он держал их в письменном столе? — Колльберг помолчал и добавил: — Дело в том, что у него в кабинете не было никаких личных вещей. За исключением этих фотографий.

Долгое молчание. Наконец она покачала головой и сказала:

— Этого я не знаю.

Пора сменить тему, подумал Колльберг и сказал:

— Он всегда ходил с пистолетом?

— Почти.

— Почему?

— Наверное, ему так было нужно. В последнее время. Он интересовался огнестрельным оружием.

Она задумалась. Потом быстро встала и вышла. В открытую дверь спальни он видел, как она подходит к кровати. У изголовья лежали две подушки. Оса засунула руку под одну из них и с колебанием сказала:

— У меня здесь есть такая игрушка… пистолет…

Полнота и флегматичный вид Колльберга уже неоднократно многих обманывали. Он был отлично тренирован и обладал очень быстрой реакцией.

Оса Турелль еще стояла, склонившись над кроватью, когда Колльберг оказался возле нее и вырвал оружие из ее руки.

— Это не пистолет, — сказал он. — Это американский револьвер. «Кольт» сорок пятого калибра с длинным стволом. У него абсурдное название “peacemaker”[12]. К тому же он заряжен. И снят с предохранителя.

— Можно подумать, что я этого не знала, — пробормотала она.

Он вытащил обойму и вынул из нее патроны.

— Кроме того, пули с насечкой. Это запрещено даже в Америке. Самое страшное огнестрельное ручное оружие. Из него можно убить слона. Если выстрелить в человека с расстояния в пять метров, пуля пробивает дыру размером с тарелку и отбрасывает тело на десять метров. Откуда, черт возьми, он у тебя?

Она в замешательстве пожала плечами.

— Это пистолет Оке. Он всегда был у него.

— В постели?

Она покачала головой и тихо сказала:

— Нет, с чего ты взял. Это я… сейчас…

Колльберг положил патроны в карман, направил ствол в пол и нажал на спусковой крючок. По комнате прокатилось эхо от щелчка.

— И боек у него подпилен, — добавил он. — Для того, чтобы спуск был мягче и быстрее. Смертельно опасное оружие. Даже опаснее гранаты с выдернутой чекой. Достаточно было, чтобы ты перевернулась во время сна… — Он замолчал.

— В последнее время я мало спала, — сказала она.

«Хм, — подумал Колльберг, — наверное, Оке взял „Кольт“ незаметно во время какой-то конфискации оружия. Попросту стибрил».

Он подбросил большой револьвер в руке, потом перевел взгляд на девушку, худенькую, как подросток.

— Я понимаю его, — пробормотал Колльбсрг. — Если кому-то так нравится оружие… — Он повысил голос: — А мне оно не нравится! — воскликнул он. — Это отвратительная вещь; оружие вообще не должно существовать. То, что его производят, то, что каждый может держать его в шкафу, и ящике стола, носить с собой, свидетельствует только о том, что вся система прогнила насквозь и все обезумели. Ты понимаешь? Какие-то акулы зарабатывают на том, что производят оружие, точно так же, как другие сколачивают состояние на наркотиках и опасных для жизни таблетках.

Оса смотрела на него с изменившимся выражением в глазах, в них появились чуткость и понимание.

— Садись, — сказал Колльберг. — Давай поговорим. Серьезно.

Оса Турелль не ответила ему, однако вернулась в гостиную и села.

Колльберг положил «Кольт» на полку в прихожей. Снял пиджак и галстук. Расстегнул воротник и подвернул рукава. Раскопал в горе посуды на кухне кастрюльку, вымыл ее и сварил кофе. Разлил его в две чашки и отнес в комнату. Выбросил окурки. Открыл окно. И только после всего этого сел.

— Итак, — произнес он. — Прежде всего мне хотелось бы знать, что ты имеешь в виду под словами «в последнее время». Когда ты сказала, что в последнее время он предпочитал ходить с оружием.

— Помолчи немного, — сказала Оса и через несколько секунд добавила: — Подожди.

Она подтянула ноги на кресло, обхватила колени руками и замерла. Колльберг ждал. Ему пришлось ждать минут пятнадцать, и за все это время она ни разу не посмотрела на него. Наконец она подняла глаза.

— Ну, я тебя слушаю.

— Как ты себя чувствуешь?

— Не лучше, но немножечко по-другому. Можешь спрашивать. Я отвечу на любые вопросы. Я только одно хочу знать.

— Что именно?

— Ты обо всем мне рассказал?

— Нет, — ответил Колльберг, — но сейчас я это сделаю. Я вообще пришел сюда потому, что не верю в официальную версию, будто бы Стенстрём случайно оказался одной из жертв убийцы-психопата. И независимо от твоих заверений, что он не изменял тебе, или как там это называется, и причин этой твоей уверенности, я не думаю, что он оказался в автобусе просто так, для собственного удовольствия.

— А ты как считаешь?

— Что ты с самого начала была права. Когда говорила, что он работал. Что он чем-то занимался, по службе, как полицейский; что он по каким-то причинам не говорил об этом ни тебе, ни нам. Возможно, например, что он давно за кем-то следил, и этот человек в отчаянии убил его. Лично я, естественно, считаю эту версию маловероятной. — После короткой паузы Колльберг добавил: — Оке очень хорошо умел следить. Ему это нравилось.

— Я знаю, — сказала она.

— Следить можно двумя разными способами, — продолжал Колльберг. — Можно ходить за кем-нибудь так, чтобы тот этого не замечал и чтобы можно было разгадать его намерения. Либо делать это совершенно открыто, чтобы привести в отчаяние человека, за которым ведется слежка, вывести его из себя, чтобы он сам себя выдал. И тем, и другим способами Стенстрём владел лучше кого-либо из нас.

— А кроме тебя, кто-нибудь еще придерживается такого же мнения? — спросила Оса.