До Нарвы ехали часа три. Сначала рассказывали друг другу о проведённых каникулах, а потом заснули. Автобус подкатил к Дому культуры, в котором базировалась киногруппа и размещались костюмы и реквизит фильма. Одевшись в средневековые верёвочные кольчуги и сапоги из сыромятной кожи, получив по длинной деревянной пике, сыромятному ремню, шлему и мечу, мы пешком пошли через весь город на другой берег Нарвы в Ивангородскую крепость.
Второй режиссёр Иосиф Шапиро, который с таким же тщанием муштровал нас на «Трёх толстяках» четыре года тому назад, надрывая свой голос, расставлял нас по вершинам стен крепости и внизу у их подножия. Потом по команде режиссёра «Казимир, дымы!» пиротехник Казимир, с рабочим прозвищем «облако в штанах», поджог несколько дымовых шашек и нас заволокло клубами чёрного едкого киношного дыма. Какой-то тонкий голосок надрывно закричал «Мотор! Камера! Начали!». Всё пришло в движение. В ворота крепости влетели всадники, с другой стороны побежали толпы беженцев, среди которых кого-то несли на носилках. Мы стояли с пиками неподвижно наверху крепостных стен и смотрели на всё это безобразие. «Стоп! Снято!»
Это означало, что за этот день заплатят полностью все сто процентов. Если камеру не включат хоть из-за дождя и не снимут несколько полезных метров киноплёнки, могут заплатить только пятьдесят процентов, поскольку работы массовка не выполняла. Ночевали мы в общежитии техникума, студенты которого были в совхозе на уборке овощей. В этом году наш институт посылал в совхоз второкурсников, а я уже перешёл на третий и мог спокойно прогуливать занятия. Ответ придётся держать только на зимней сессии.
На другой день приехал Массарский и привёз человек десять самбистов из нашей секции, но мне малознакомых, новеньких — Олег Василюк, Валера Белов, Толя Белоцерковский, Юра Крючков. Из старых был только Боря Орешкин, Игорь Лютов и Володя Афанасьев, который грохнулся без страховки со второго этажа в «Даурии» в эпизоде захвата казначейства и сломал плечо. Видимо, ему показалось мало. Те старые, с которыми я боролся на соревнованиях не один год и подрабатывал на съёмках, больше Массарскому не годились, потому что отказались перейти с ним в другое спортивное общество «Зенит» и остались в «Труде» с Леней Усвяцовым. Моё чрезмерное увлечение кинематографом Александра Самуиловича тоже не порадовало. По его планам мне надлежало готовиться в спортзале к первенству СССР, а не болтаться на съёмках. Те мои товарищи, которых он привез для участия в съёмках, не имели высоких достижений в спорте и на соревнованиях за честь спортивного общества, где работал Массарский, не выступали.
На съёмочной площадке нас построили и познакомили с Иваном Эдмундовичем Кохом, постановщиком фехтования и батальных сцен на фильме и Леонидом Тарасюком, его помощником по историческому фехтованию из Эрмитажа. Я увидел его первый раз на съёмках «Гамлета», когда снялся в захвате замка и снял часового захватом сзади за шею. Григорий Козинцев, представил нам Ивана Эдмундовича, рассказал про свои занятия в знаменитом ФЭКСе и попросил нас заниматься с ним фехтованием и готовиться к сценам боя французской и британской армий. Иван Эдмундович, сухонький жилистый старичок, заведующий кафедрой сценического движения Театрального института, построил нас парами и начал преподавать приёмы атак и защит с пиками. Потом мы перешли к занятиям с одноручным мечом и щитом. Это было очень интересно, но требовало усидчивости и трудолюбия. Из пятидесяти человек через пару дней он оставил двадцать и отрепетировал с нами бой. Среди дерущихся на мечах со щитами солдат проносили на носилках короля Лира, проходили актёры Галина Волчек и Эльза Радзиня. Нужно было остервенело драться на мечах и не задеть остриём артистов.
Иван Эдмундович репетировал с нами каждый день. Когда отсняли сцены с высадкой французской армии он выбрал меня и моего приятеля Олега Василюка и стал разрабатывать сцену поединка на мечах сыновей графа Глостера. Я дублировал приёмного сына Эдгара, а Олег Василюк — Эдмонда.
Это была школа исторического фехтования, о которой и мечтать — то было не возможно. А тут нате вам. Каждое утро индивидуальные уроки с профессором Кохом, за которые нам ещё и платили деньги по тринадцать рублей пятьдесят копеек ежедневно. Об этом можно было только мечтать.
Когда Иван Эдмундович разработал сцену и утвердил её у Григория Козинцева, он начал постепенно вводить в бой актёров Регимантаса Адомайтиса и Леонарда Мерзиня. Они снимались в эпизодах в другой части крепости и когда освобождались от съёмок, приходили к Коху. Этой сцене боя Григорий Михайлович придавал большое значение и требовал качественного исполнения. В поединках на мечах со щитами этого очень трудно добиться. Оружие было настоящее, тяжёлое и сделать эффектный удар было трудно и опасно. Точно отработанные удары в безопасные зоны наносились с максимальной силой и скоростью. Во время съёмки Эдгар большую часть поединка находится в шлеме. Это не только создавало интригу поединка, но и позволяло в опасных эпизодах боя подставлять вместо актёра меня. Иван Эдмундович был доволен моей подготовкой и пригласил работать к себе на кафедру сценического движения. Спустя три года я оставил профессию инженера и поступил на работу в Театральный институт.
В середине съёмочного дня объявляли перерыв на обед и вся съёмочная группа во главе с королевами Галиной Волчек и Эльзой Радзиня в сопровождении царственной свиты и самого короля Лира отправлялись в средневековых костюмах через мост в Нарву и разбредались по её многочисленным кафе и столовым. Обедать в Ивангороде киногруппа рискнула лишь один раз, после которого все предпочитали пройти лишний километр — два и насладиться качественной едой и доброжелательным обращением эстонских собратьев и сестёр.
Почти два месяца, забросив молодую жену и учёбу в институте, я пропадал на съёмках «Короля Лира» в Нарве. Просыпаться каждое утро и погружаться в атмосферу Шекспира было для меня незаменимой роскошью. Каждый день помогать Великому Мастеру Козинцеву творить чудеса, ходить в кафе с Донатасом Банионисом, Олегом Далем, Регимантасом Адомайтисом даже в те советские времена, когда не было «Звёзд» и все были равны, было счастьем.
Вечерами общежитие меньше всего напоминало помещение для отдыха. Его постояльцы погружались в сомнамбулический гипноз. Со съёмочной площадки посылались гонцы за «огненной водой», чтобы успеть запастись ею до семи вечера, когда в СССР водкой торговать было запрещено. Карты и вино царили над высокими стихами Шекспира в переводе Бориса Пастернака. Олег Иванович, вжившись в роль королевского шута мог отчубучить такое, что съёмки с ним прерывались на несколько дней. Посоперничать с ним могли многие графья оденбургские и герцоги корнуэльские из свиты короля Лира. Не роняли аристократическую марку ни сэр Громадский, ни сэр Петренко. Сам король Лир чуть ли не целовал мне руки за килограмм апельсинов, привезённых мною для его детей из Ленинграда. Видимо, эффект раздвоения сознания происходил оттого, что страна стояла на пороге Коммунизма, а магия Козинцева погружала их в страшный смрад шекспировского средневековья. Вот и колбасило людей кольцами.
Но не на этаже Козинцева. Там творчество не прекращалось ни на минуту. Иногда Григорий Михайлович выходил на прогулку вдоль берега Нарвы и мы с Нелей Лев увязывались за ним в надежде услышать от него какие-то мысли о смысле. Осень в тот год стояла сухая и ядрёная.
Когда спустя много лет, когда давно почили в бозе Андрей Тарковский и Григорий Михайлович Козинцев и его «Король Лир» стал непререкаемым шедевром киноискусства, я прочёл в его книге «Время трагедий» их переписку тех времён. Григорий Михайлович тогда хвалил и защищал новый фильм Андрея Тарковского «Андрей Рублёв» и ждал поддержки в своей многотрудной работе с «Королём Лиром». Строки письма Андрея Тарковского о том, что он бы «Короля Лира» снял по-другому, радости Мастеру, думаю, не прибавили. Как и те интервью с Иннокентием Смоктуновским, в которых он упрекал Мастера за пассивность во время съёмок "Гамлета", утверждая, что только он создал такой яркий и пронзительный образ борца со Злом.
