Хильдегарт взяла в руки пергамент, и чернильная капля сбежала по нему, как черная слеза.

Ни Синан, ни Хильдегарт и не догадывались, что с супругою блемми стряслась какая-то беда. Ведь он так ревностно оберегал ее, что вообразить подобное было невозможно.

Но оказалось, что возлюбленная их Тихого Господина — безусловно, особа женского пола — была вовсе не блемми. И даже не женщина.

Блемми показал им гарем, где прятал ее.

Именно с этой огромной пещеры блемми начал свою грандиозную стройку. Он собрал огромное количество рабов, которые пробурили и выкопали глубокие шахты в мягком известняке Мертвого моря. Многих рабов погубило отчаяние, сознание того, что их труд не имеет смысла; многие умерли от жары; многих убил удушающий, пропитанный солью и миазмами воздух.

Но затем по совету Хильдегарт злополучных рабов освободили от этой работы и даже отпустили на волю. Вместо того чтобы принуждать людей кнутом и цепями, блемми просто кинул в грязь, покрывавшую дно ямы, несколько небольших алмазов.

Вскоре поползли слухи о якобы обнаруженных залежах алмазов, которые держат в тайне. И сразу же отовсюду стали скрытно приходить сильные мужчины, преисполненные трудового пыла. Направляясь в эти бесплодные земли, они даже брали с собой собственные инструменты — и для этого не потребовалось ни денег, ни приказов, ни просьб.

Дошло до того, что рабочие начали отчаянно драться и даже убивать друг друга за право продолжать затеянные блемми раскопки. В итоге на поверхность было извлечено невероятное количество известняка: его вполне хватало для того, чтобы соорудить надежные фундаменты для всех построек будущего Парадиза. И рабочие по-прежнему вопили от восторга всякий раз, как находили очередной драгоценный камень.

В конце концов находки прекратились, и рабочие сразу же потеряли интерес к дальнейшим раскопкам. Шахта была заброшена, а вскоре и вовсе позабыта.

Вот тогда-то в ее извилистых коридорах блемми и спрятал свою возлюбленную.

Тихий Господин отворил люк из стекла и железа, и из черного жерла шахты вырвалась волна жгучего, адского зловония — смеси запахов серы и извести.

Приложив к своему огромному лицу два стекла, ой стянул их ремнем, с силой втянул своим мощным носом побольше воздуха и очертя голову ринулся в смрадную тьму.

Хильдегарт попыталась оттащить Синана прочь от зияющего отверстия, из которого продолжал потоком извергаться воздух, напитанный гнилостными испарениями, но ассасин оттолкнул ее.

— Никогда не понимал, зачем нашему господину столько серы. Ума не приложу.

— Эта возлюбленная блемми — исчадие ада! — отвечала Хильдегарт, осенив себя крестным знамением.

— Ну, если ты считаешь, что это ад, дорогая, то имей в виду, что мы создали его собственными руками. — И Синан, сощурившись, устремил взгляд в едкую мглу. — Там, внутри, очень много костей. Я должен войти туда. Я должен увидеть все собственными глазами, чтобы оставить свидетельство для будущих поколений… Идем вместе!

— Ты, верно, шутишь? Женщине не место в шахте.

— Еще как место, дорогая! Я ведь просто прошу тебя спуститься вместе со мною в ад. Здесь нет больше никого, кто смог бы подтвердить потом истинность моих рассказов, и к тому же я полностью доверяю твоим суждениям.

Но Хильдегарт наотрез отказалась, и Синан, лишь пожав плечами по поводу ее женских страхов, устремился в туманную мглу. Хильдегарт, готовая уже оплакать его, принялась молиться — не столько о Синане, сколько о себе самой, ибо надеяться на его возвращение было безумием.

Когда она уже пять раз прочла «Ave Maria», Синан вновь появился из туннеля, едва не волоча на себе своего раненого господина. При этом они умудрились притащить огромную белую кость, похожую на кусок разбитых лат или черепок от гигантского горшка.

Эта пробитая броня, на которой болтались несколько спутанных конечностей и куски присохших кишок, — все, что осталось от возлюбленной блемми. Оказалось, что она была чем-то вроде огромного вареного вонючего краба. Или вроде пустынного скорпиона с зазубренным хвостом, обитающего в глубокой пещере.

Возлюбленная блемми, заточенная глубоко в каменистых и дымных недрах земли, вела тихую, мирную, уединенную жизнь; питалась она очень хорошо и потому выросла до гигантских, чудовищных размеров, и через узкое жерло, отделяющее ее пещеру от внешнего мира, пройти уже не могла. Синан и блемми с огромным трудом выволокли ее костяные останки на свет божий.

Блемми потянул за потайной рычаг, и массивная железная дверь с глухим звуком захлопнулась у него за спиной. Из его груди вырывались кашель и хрипы, а сопливый нос издавал фыркающие звуки.

Синан, который не так сильно надышался адскими испарениями, пришел в себя первым. Он как следует сплюнул и вытер слезящиеся глаза, а затем жестом попросил у Хильдегарт перо и чернила.

Синан присел на большой кусок известняка. На вопросы Хильдегарт он не отвечал — только качал тюрбаном и судорожно строчил что-то на бумаге.

Тогда Хильдегарт пошла следом за измученным блемми, который продолжал тащить куда-то костяные останки своей возлюбленной, гремевшие при каждом шаге. Согнувшись под своей тяжкой ношей, Тихий Господин весь содрогался от напряжения и горя, похожий на умирающего быка. Его крепкие кожаные сапоги были изодраны в клочья, будто их кололи копьями и рубили топорами.

Но блемми, позабыв о ранах, все тащил искалеченный труп своей возлюбленной, с усилием преодолевая ярд за ярдом, вниз по склону холма — к берегу Мертвого моря. Костяная скорлупа была пронизана множеством отверстий с зазубренными краями. Похоже было, что демонессу разодрали на части изнутри.

Хильдегарт никогда прежде не видела, чтобы блемми страдал. Зато она повидала достаточно раненых и безошибочно узнала это выражение смертельного отчаяния на лице — сколь бы странным и необычным это лицо ни было.

У самой кромки темной соленой воды блемми наконец в отчаянии опустился на землю.

Хильдегарт разровняла перед ним песок подошвой сандалии. Затем она вынула из складок своего плаща длинную медную булавку и написала: «Господин, возвратимся в твой Парадиз! Позволь мне заняться твоими ранами».

Блемми отстегнул от своего пояса небольшой нож и торопливо нацарапал на песке ответ:

Блемми нетерпеливо стер эти слова ладонью.

И в порыве отчаяния блемми принялся стягивать со своих ног изодранные сапоги.

Хильдегарт покорно опустилась на колени и сняла остатки обуви с ног своего господина. На ногах оказалось множество ран — следы от колей и устрашающе крупных звериных клыков. Она сняла хлопковый плат со своей головы и разорвала его на полосы.