Как бы то ни было, мы с Майклом более-менее целыми и невредимыми добрались в Гуандун, где работа на Золотой Горе уже шла полным ходом. Это был тысяча девятьсот шестьдесят второй год по нашему календарю, или пятьдесят четвертый год правления Императора Гуандонга по китайскому летоисчислению, и, хотя Винланд уже больше ста лет был штатом-спутником Китая, там проживала всего лишь горстка винландеров, которые за все это время эмигрировали в Китай. Я знаю, Майкл и я не были первыми, кто туда приехал, но и далеко не последними.
Стройка на Золотой Горе началась годом раньше, как я потом узнал. Мастеру и сменным десятникам не потребовалось много времени, чтобы понять, что в Китае вряд ли наберется достаточно старательных работяг, отвечавших требованиям Министерства космических экскурсий. Черт побери, да если бы не бросили клич рабочим во все концы Империи, они, может, и сейчас строили бы эту башню. Кто из Африки приехал сюда работать, кто из Индии, даже из Европы была небольшая группа, но большинство отозвавшихся на призыв были из Винланда, такие как Майкл и я, в основном из южных штатов: Техаса, Теннесси, Кентукки и Оклахомы.
В те дни Золотая Гора была немногим выше обычного здания. На вершине холма под названием Великий Мир, на западной оконечности острова Благоухающая Гавань, как раз через залив от полуострова Девяти Драконов, стоял квадратный самшитовый короб для графитоэпоксидного заполнителя со стороной около километра и несколько сотен километров высотой. Они еще даже не провели герметизацию донных сегментов, а только закладывали фундамент. За то время, что мы там работали, эта башня достигла высоты трех тысяч километров, и все благодаря нам. Задумали-то ее, наверное, китайские головы, но полита она была потом, что тек со спин винландеров. Да и кровью винландеров тоже.
Но даже тогда, в самом начале, мы понимали, что на самом-то деле нам не слишком рады. Китайцы звали винландеров «белыми призраками», говорили, что мы варвары и дикари, да еще и почище. А когда мы перебирались из Гуандуна в другие провинции, после того как была построена Золотая Гора, нас загоняли в Города Призраков на окраинах и терпели разве что в ресторанном деле, в прачечных, которые обслуживали чиновников, да там, где требовалась физическая сила.
Когда мы сошли с зафрахтованного судна на пристань Благоухающей Гавани, там царил хаос. Два других корабля выпускали на берег рабочих, их там были, должно быть, сотни, даже тысячи, сбившихся в кучу на тесном причале. Никто из нас не знал, куда идти, что делать, и почти все мы были слишком заняты собой, вспоминая, как надо ходить по твердой земле, для того чтобы уж очень кому-то понадобиться. Мужчины в просторных блузах и брюках стояли на перевернутых ящиках и кричали что-то на разных языках. Один из них был белый, он говорил по-английски с техасским акцентом. Он крикнул: «Все винландеры, желающие работать, подходите ко мне!» Я схватил Майкла за руку, и мы пошли за этим мужчиной в город.
Благоухающая Гавань выглядит теперь совсем иначе, не то что прежде. Те китайцы, что обитали в тех местах, все жили по другую сторону залива в Девяти Драконах, и все правительственные учреждения, и рестораны, и магазины, и все такое прочее — все у них было там. А в Благоухающей Гавани не было ничего, кроме пристани, складов, где хранились материалы, да строительной площадки Золотой Горы. Всех рабочих разместили в палаточном городке на восточной стороне горы Великий Мир. Как водится, свой тянется к своему, так что в одной части палаточного городка жили шведы, в другой — эфиопы, в третьей — индусы. Когда мы с Майклом приехали, во всем этом месте было не больше нескольких сотен винландеров, которые скучились в одном углу этого поселения. А к тому времени, как Золотую Гору закончили и рабочую площадку ликвидировали, нас насчитывалось уже тысячи, десятки тысяч.
Работа была тяжелая, опасная, даже до того, как башня взобралась на километры в небо. Решетчатая конструкция Золотой Горы сделана из герметичных сегментов, заполненных газом. Это-то и придает башне прочность, это то самое, что позволяет ей иметь такую высоту. Без этих сегментов, которые распределяют напряжение и вес, мы не смогли бы построить башню выше четырехсот километров, а это много меньше высоты, достаточной, чтобы зацепиться за орбитальный трос Небесного Моста. Но то, что позволяет сделать башню такой высокой, чертовски усложняет сам процесс строительства. Храни вас Господь, если вы работаете на лесах или на самой верхотуре, а ветром снесет переборку или если вы внизу, и обломки графитной эпоксидки от взрывов при разгерметизации посыплются сверху дождем, как шрапнель. А потом, когда башня стала уже достаточно высокой и уже не надо было волноваться, что перегородкой выстрелит вам в лицо или вы ослабите хватку и упадете вниз с тысячеметровой высоты, пришла пора волноваться о том, как бы у вас не закончился кислород, или о том, чтобы не было его утечки из пневмокостюма, да как бы не нарушился температурный режим, а не то пальцы на руках и ногах отмерзнут прежде, чем вы окажетесь в безопасности. Не много встречалось в Городе Призраков таких, кто не потерял на Золотой Горе хотя бы один палец из-за холодрыги на высоте двух тысяч километров, или тех, кто не хоронил кого-то из оставшихся друзей — или брата, который безвременно погиб, упав с башни. Я потерял своего напарника, а потом еще нескольких друзей.
Даже в худшие времена жизнь не ограничивалась только работой. А уж в те первые дни условия были не настолько скверными, чтобы отпугнуть винландерских работяг. Большинство из нас не доверяли восточной медицине и здешним травникам, даже если от этого зависела наша жизнь, так что, бывало, в хирурги нанимались мастера со стройки, а винландеры и европейцы с медицинским опытом делались докторами. А проголодавшись, мы хотели поесть то, что напоминало бы о доме, а не рыбные головы и странные китайские фрукты. Первыми владельцами ресторанов стали винландеры, которые поняли, что смогут больше зарабатывать, если предложат трудягам традиционную южную пищу — овсянку, мамалыгу, мясные рулеты и маисовый хлеб, — чем если сами продолжат вкалывать на стройке.
Однако у винландеров имелись и менее приятные пристрастия. Я имею в виду бордели. Их владельцы, китайские деляги, поставляли для «обслуживания» рабочих молоденьких девушек из Винланда. Большинство из них, проданные своими родителями за несколько монет, становились практически рабынями. Контракт заключался на десять лет, и по окончании его они могли быть свободны. Но редко кто из женщин после десяти лет борделя покидал его.
Майкл — упокой, Господи, его душу — по уши влюбился в одну из тех девушек из салуна «Эксельсиор». Она была из Техаса, а звали ее Сусанной Грин или Грин Цзу Сан, как окрестила ее китайская мадам. Майкл влюбился в нее с первого взгляда. Как на грех, и меня угораздило потерять от нее голову. Мы пробыли в Китае только два года, а башня вознеслась к небу уже на несколько километров. С самого приезда туда мы отправляли домой каждую из десяти заработанных монет. Однако, с тех пор как Майкл познакомился с Цзу Сан, он нашел другое применение своим деньгам. Но, заметьте, не для нужд похоти, хотя он и был довольно частым посетителем «Эксельсиора». Нет, ой откладывал деньги, чтобы выкупить Цзу Сан и избавить ее от контракта, взяв в жены.
Так вот, Майкл уже почти собрал нужную сумму на первый взнос, когда мы в последний раз поднялись с ним наверх. Майкл и я, мы работали по принципу «веревка и корзина» и вечно торчали вверху на лесах, сваривая стыки этой решетчатой конструкции и страхуя перемычки. Мы находились на самой верхотуре, должно быть, на высоте километров семь или восемь, и вынуждены были носить тяжелые термозащитные костюмы и дыхательную аппаратуру — даже просто для того, чтобы быть там, наверху. Майкл в тот день сидел в корзине, а я вверху на балке занимался такелажем.
Не могу точно сказать, что там не заладилось. Стоило мне на какое-то мгновение отвлечься и глянуть на бледно-голубое небо, на то, как оно простиралось, уходя за изгиб горизонта, как в следующую минуту раздался звук, похожий на мушкетный выстрел, и начался сущий ад. Когда я посмотрел вниз — так быстро, как сейчас сказал эти слова, — все уже изменилось. Веревка оборвалась над самой корзиной, просто лопнула, как туго натянутая струна, а Майкл висел там, изо всех сил уцепившись за край доски. Далеко внизу летела, кувыркаясь, корзина. Она падала к земле, поворачиваясь то одним боком, то другим, но потом ударилась о край башни, и ее по спирали понесло в сторону от лесов. Я потерял ее из виду, когда она провалилась в гряду облаков. Верхний кусок веревки, все еще прикрепленный к такелажу, как кнут, со свистом отлетел обратно и чуть не обвился вокруг моей груди. Я едва успел отскочить в сторону, а он стеганул о балку с такой силой, словно гром ударил, и оставил в графите отметину, хотя это не тот материал, который легко перешибить.
