— Нет.

— Я думаю бросить это дело.

— Ты не бросишь.

— Почему?

— Потому что ты терпеть не можешь чего-то не знать.

— Ты проницательный малыш, ты это знаешь?

В ответ Мэтти повернулся, положил руки мне на грудь, прильнул ко мне и нежно поцеловал в щеку. От него хорошо пахло. Свежестью. Потом Мэтти откатился на свою половину кровати.

— Зачем это?

— Это для тебя.

— А.

Это было нечто. Это было наваждение. Что-то происходило. Похожее на мучительные колебания на верхней площадке американских горок — предчувствие неизбежного. Все, что я должен был сделать, — повернуться на бок, Мэтти оказался в моих объятиях, и мы… мы сделали это.

И потом так же быстро наваждение прошло. И мы лежали бок о бок на королевских размеров кровати, которая внезапно стала слишком узкой.

Я встал с постели.

— Все в порядке?

— Не могу уснуть. — Подойдя к шкафу, я стал рыться в ящиках в поисках чистого белья — оно было аккуратно сложено. Схватил первые попавшиеся под руку трусы и быстро натянул. — Я пойду пройдусь.

Мэтти сел.

— Хочешь, чтобы я пошел с тобой?

— Нет. — Я сказал это слишком быстро. Повернулся и увидел боль, отразившуюся на его лице. — Мне нужно подумать о деле. А тебе завтра рано вставать на работу.

— Точно? Мне не трудно…

— Точно. — Потом я добавил: — Послушай, это не из-за тебя. Это из-за меня. — Слова выскочили изо рта прежде, чем я успел их удержать. Мэтти выглядел так, словно я ударил его ножом. Из-за угла. Я раздраженно потряс головой. — Господи, я знаю, что это звучит глупо. Но сейчас так все перемешалось, словно я… в зоне сотрясения, только не времени, а чувств. Я жду, пока под ногами появится твердая почва, но трясет все сильнее и сильнее. Не знаю, залезть под стол или выбежать на улицу.

— Позволь мне помочь?..

— Послушай, дорогой. — Я присел на край кровати в незастегнутой рубашке. — Я не хочу причинить тебе боль.

— Ты не причиняешь…

— Уже. Я использовал тебя в своих интересах.

— Нет, неправда. Я здесь потому, что я так хочу.

— Господи ты боже мой! Послушал бы нас кто-нибудь! — Я вцепился рукой в волосы. — Мы говорим так… как будто мы женаты.

— Наша первая ссора?.. — Мэтти ухмыльнулся.

— Мэтти, послушай меня. Наступают серьезные времена. Вокруг меня умирают люди. Я ошибаюсь, люди умирают. Я говорю кому-то, что он в безопасности, а он шагает по минному полю. Я неправильно прочел карту — и мы попадаем в засаду. Я стреляю и убираю не того человека. Тебе небезопасно находиться рядом со мной. Никому не безопасно.

Мэтти неуверенно облизнул губы. Он потянулся и положил ладонь на мою руку.

— Я рискну. — Он нервно сглотнул. — Я никуда не уйду.

— Я же сказал, что ты можешь оставаться, сколько захочешь. Я этого хочу. Но может быть, тебе следует захотеть отправиться куда-то еще. Я боюсь не за себя — за тебя.

— Майк, пожалуйста, не заставляй меня уйти…

— Я не выгоняю тебя, малыш. Только… позволь мне прокатиться и все обдумать. Это дело — в нем есть что-то отвратительное, мерзкое. Оно меня пугает. И я не знаю почему. Все, что я знаю, — оно грызет мне кишки, как будто на крышах зданий и в подземельях засели снайперы, а все перекрестки заминированы. Ты был прав, когда сказал, что я терпеть не могу, когда чего-то не знаю. Сейчас я просто выйду отсюда, прогуляюсь и осмотрюсь. Даже если я ничего не найду, мне это необходимо.

— Ты уверен, Майк?

— Давай спи. Часа или двух мне хватит. Я встал, заправляя рубашку в джинсы.

В этом районе ночь пахнет чесноком и жасмином. Квартира расположена с подветренной стороны от маленького итальянского ресторанчика, где на медленном огне постоянно кипит соус для пасты с чесноком и травами. Я вырулил на бульвар Санта-Моника и медленно поехал на восток. Было уже поздно. Посредине бульвара на запад тянулись массивные колеи Юнион Пасифик.[171] С тех пор как железная дорога заявила о своем праве на существование, город пользовался этой колеей и все никак не мог ее модернизировать, поэтому каждую ночь тяжелые вагоны на старых дизельных двигателях грохотали по бульвару на всем пути к Западному Голливуду и обратно.

Далее к востоку располагалась целая выставка-продажа развлечений — проститутки, большинство из которых расположились прямо у бордюра. Они притворялись, что хотят ехать автостопом. Ты едешь на запад и подбираешь их к востоку от Ла Бреа, но они не называют маршрут и пункт назначения, пока ты не переедешь через перекресток — здесь кончается юрисдикция города. Вот почему проститутки изображают обычных обывателей; тем, кто занимается подобным ремеслом, не разрешено пересекать улицу. Когда ты оказываешься к западу от Ла Бреа, тогда начинается «парк отдыха с аттракционами» — и ты можешь увезти столько мальчиков, сколько тебе по карману.

Проститутки были худощавые и молодые — в основном мальчики, сбежавшие из дому. Возможно, некоторые из них — наркоманы. Я задумался, почему преступник не выбрал их в качестве мишеней. Может быть, и выбрал. Кто знает? Кого взволнует смерть мальчика-проститутки?

Включил KFWB,[172] ночной диджей играл хит из нового альбома битлов «Клуб одиноких сердец сержанта Пеппера». «День жизни». Они исполняли мелодию так, что сносило крышу. Я неспешно доехал до Гоуэр, где здания становились более приземистыми, старыми и ветхими — второразрядные студии звукозаписи и третьеразрядные издательства, затем развернулся и двинулся на запад.

«Почему мне так паршиво, Мэтти? — спросил я сам себя. — Невероятно паршиво…» — «Потому что, — ответил я. — Потому что потому». — «У-у, намечается интеллигентная беседа». — «Заткнись. — Потом я добавил: — Потому что я не один из них». — «Да? Тогда к чему все эти слова? Правда в том, что ты боишься, будто так оно и есть».

Я подъехал к обочине бульвара и остановился. Меня трясло. Крышу сносило. Одна моя половинка хотела поехать домой и залезть в постель, другую эта мысль приводила в ужас. Я знал, что если снова окажусь в этой постели, то мне уже никогда не выбраться…

Кто-то постучал в окно машины. Проститутка? Я покачал головой и махнул рукой, отгоняя его. Он постучал снова.

Я нажал на кнопку и опустил стекло. Внутрь просунулась голова Икинса и весело спросила:

— Ну что, достаточно?

Икинс не ждал от меня ответа. Вместо этого он открыл дверцу машины и уселся на пассажирское сиденье. Икинс был не таким, каким я видел его две недели назад. Тот — представительный мужчина средних лет. Этот — молодая версия Икинса, оживленный и легкомысленный.

— Да, достаточно. Черт побери, что происходит?! — Я был готов взорваться.

Икинс пожал плечами:

— Напрасная попытка. Дохлый номер. Ты зря тратишь время.

— Но ведь исчезновения настоящие!

— Да, они на самом деле имеют место.

— Так как же это дело может быть дохлым номером?

— Потому что это я тебе говорю. Хочешь совет?

— Какой?

— Поезжай к своему дружку и отключите дурацкие мозги, вы оба. Забудьте обо всем.

Я взглянул на Икинса:

— Не могу…

— Да, помню, ты это говорил. Очень плохо. Это спасло бы многих людей от неприятностей, особенно тебя.

— Это угроза?

— Майк… ты должен прекратить это дело.

— Я не могу. Я должен знать, что происходит.

— Для твоей же собственной безопасности…

— Я могу сам о себе позаботиться!

— Поезжай домой. Ложись спать. Не вмешивайся в вещи, которых ты не понимаешь.

— Так объясните их мне!

— Я не могу.

— Тогда и я не могу прекратить расследование.

— Это твое последнее слово?

— Да.

— О'кей. — Икинс вздохнул. Он вытащил из кармана фляжку и отхлебнул здоровенный глоток. Потом вынул очки с темными стеклами и водрузил их на нос. — Ты не можешь не признать, что я старался. Что ж, попрощайся со своим прошлым. — Икинс прикоснулся к пряжке на поясе, и мир внезапно вспыхнул, а потом замерцал и затрясся так, что меня прошиб холодный пот и затошнило. — Добро пожаловать в две тысячи тридцать второй год, Майк. Перед тобой мир после мира.