Это было похоже на муравейник, который жил своей обычной жизнью.

Разговоры слышались редко; создавалось впечатление, что здесь господствовал дух суровости и сосредоточенности.

Воспользовавшись моментом, Давид спросил:

— Куда мы приехали?

Но они, очевидно, сочли, что отвечать ему совершенно незачем, — молча высадили его из вагонетки и повели вдоль платформы. Они миновали несколько бетонных сооружений, подошли к длинному пешеходному мостику, вдоль которого на равном расстоянии одно от другого зияли широкие отверстия. При взгляде на их бесконечную череду начинала кружиться голова.

Один из его конвоиров исчез в таком отверстии, несколько минут спустя появился вновь и сделал им знак следовать за ним.

Давида ввели внутрь одной из ячеек. В конце коридора открылась дверь, и он вступил в большую комнату, залитую тем же мягким светом, происхождение которого ему до сих пор было непонятно.

Зал был просторным, без единого украшения, если не считать двух пилястр в глубине зала, подпирающих резной фриз с какими-то непонятными изображениями. Посередине зала стоял большой деревянный стол, за которым восседали пять человек в красных униках. Несмотря на слабое освещение зала, Давиду все же удалось рассмотреть присутствующих. Их почти белые волосы были коротко подстрижены спереди, а на затылке они собирались в косичку.

«Это трибунал» — подумал Давид, стараясь сохранять спокойствие.

— Я Альб Высокочтимый, — произнес тот, кто, как показалось Давиду, возглавлял заседание: это был высокий худощавый человек неопределенного возраста. — Я несу ответственность за все, что происходит в этой общине. В данном случае я ограничусь напоминанием первого параграфа Закона Предохранения. Кто ты — значения не имеет. Будь ты житель шатанги или просто изгнанник, в любом случае твое проникновение в сектор человечества является непростительным преступлением. Поэтому ты будешь приговорен к смертной казни.

Приговор был кратким, быстрым и не содержал ни одного лишнего слова. Фразы были составлены, в общем, верно, грамотно, но произношение почти всех слов было столь необычным, что Давид понимал с трудом, скорее даже угадывая, чем понимая смысл речи.

— Прошу прощения, — возразил он, — предоставляет ли правосудие этого мира обвиняемому право на защиту?

На лицах судей мелькнуло удивление. Один из сидевших за столом наклонился к Высокочтимому.

— Это не житель шатанги, — сказал он вполголоса. — Он выражается странно, однако вполне понятно.

Высокочтимый устремил на землянина взгляд своих маленьких красных глаз.

— Кто ты?

— Меня зовут Маршал, Давид Маршал.

— Значит, ты изгнанник, недавно высланный одним из секторов и пытающийся теперь проникнуть к нам. Откуда ты?

Давид физически ощущал на себе их взгляды. Его одежда пробуждала в них заметный и с каждой минутой все возрастающий интерес. Он попытался собраться с духом.

— Я не являюсь жителем вашего мира, — отрывисто отчеканил он. — Я прилетел с другой планеты.

На лицах присутствующих выразилось безграничное изумление. Послышались возмущенные выкрики, но Альб Высокочтимый ударил кулаком по столу, призывая всех к порядку.

Высокочтимый явно был разгневан. Когда он вставал из-за стола, Давиду показалось, что он вот-вот лопнет от злобы.

— Абсурд… Сумасбродство!.. Подобные высказывания заслуживают того, чтобы тебе немедленно отрезали язык.

— Послушайте, наконец, вы же разумные существа, вы должны понять то, что я вам рассказываю. Я — землянин, я не принадлежу вашему миру.

— В небесах не существует другого мира помимо Опса.

— Наконец-то, — вздохнул Давид, — наконец-то я знаю, как называется ваша планета. Вы ее называете Опсом.

Высокочтимый недовольно оборвал его:

— Опс — единственная планета во всей вселенной. Та планета, о которой говоришь ты, не существует.

— Однако у вас были уже контакты с существами, подобными мне. Кто-то из них, возможно, все еще находится среди вас?

— Мы — единственные представители человеческой расы на Опсе. Наша раса уникальна.

— Но вы говорите на нашем языке!

— Все человеческие существа говорят на одном и том же языке. Это язык планеты Опс.

Давид почувствовал, что его вновь охватывает чувство полной безнадежности. Эти существа хоть и были наделены разумом, но у него начинало складываться впечатление, что он опять натолкнулся на ту же дремучесть и такое же упрямство, что и у жителей шатанги. Он достал из кармана карандаш и лист бумаги, решительно подошел к столу, положил на него бумагу и нарисовал две окружности.

— Посмотрите, — сказал он, — вот Опс, а этот, другой круг, вот этот, изображает Землю, мою планету. Я прилетел отсюда. Я преодолел эти пространства на специальной машине.

Он провел пунктирную линию, которая соединила оба круга.

— Заселенные пространства, подобные вашему Опсу и моей Земле, существуют и в других мирах. Но в контакт с Опсом я вступил в результате аварии. Мой аппарат разбился в лесу, недалеко от того места, где вы меня нашли. Мои товарищи по полету погибли, я один остался в живых.

Наступила минута молчания. Все взгляды были устремлены на рисунок. Но Высокочтимый вдруг схватил лист и скомкал его.

— Это невозможно, — сказал он. — Никто не может жить в космическом пространстве.

— Мой аппарат лежит недалеко отсюда. Вы можете его осмотреть… Вы убедитесь в своей ошибке…

— Мы никогда не будем пускаться в такие авантюры, как прогулки по шатанге, — сухо отрезал Высокочтимый. — Никто из нас не согласится выйти в шатангу.

Чувствуя, что его опять охватывают гнев и безнадежность, Давид тряхнул головой.

— В таком случае, вам не остается ничего другого, как поверить мне на слово… Или убейте меня. Я сыт этим по горло… по горло…

И вновь Высокочтимый стукнул кулаком по столу.

— Уведите его! — взревел он. — Вон отсюда!

Он дал знак охранникам, и сильные, ловкие руки потащили Давида к выходу. После этого Альб Высокочтимый отпустил остальных судей, которые торопливо покинули зал, больше не смея задать ему ни единого вопроса.

Оставшись в одиночестве, глава общины тяжело опустился в кресло. По его лицу скользнула тень, его густые брови нахмурились. Дрожащей рукой он поднял бумажный комок, разгладил его и долго сидел без движения, уставившись в рисунок Давида Маршала.

Келья представляла собой комнату размером четыре метра на четыре, с низким потолком, в центре которого было проделано круглое вентиляционное отверстие. Примитивная мебель, без всяких претензий на эстетику, исчерпывалась набором только самых необходимых предметов: комод, два стула, стол и кровать. Стеклянный плафон под потолком — видимо, серийного изготовления, — излучал все тот же мягкий рассеянный свет.

Давид снова стал обдумывать то, что занимало его с первых минут после встречи с обитателями подземелья: у них было «сумеречное» зрение, их глаза, несомненно, лучше видели в полутьме, чем при естественном свете. Не было ли это результатом длительного привыкания? Как бы там ни было, Давид не мог не заметить странной белизны их кожного покрова, волос, совершенно лишенных пигментной окраски, и красных глаз — верного признака альбинизма. Неразвитость их зрительных органов была вызвана, конечно, условиями жизни в подземелье. Этим существам лишь изредка доводилось подниматься на поверхность (к тому же, по всей вероятности, по ночам, поскольку яркий дневной свет их ослеплял), — все это в конечном счете не могло не отразиться на их общей культуре.

Они не имели ни малейшего представления об астрономии и космогонии. Причину этого угадать было нетрудно.

Подобно Венере, Опс был окружен слишком плотным слоем облаков, чтобы сквозь них мог пробиться свет других миров — неоспоримое свидетельство бесконечности вселенной. Даже солнечный диск был едва различим сквозь толщу хлопьевидных испарений, окрашенных в желтоватый цвет и словно вуаль закрывающих от жителей планеты другие миры.