«Прости, не сердись и, если можешь, забудь. Тут уже ничего не поделаешь. Вина не наша. Прощай».

Нурке скомкал записку и гневно поглядел на Еламана. Тот молча пожал плечами. Потом встал и подошел к нему.

— Что ж теперь будем делать? — спросил он, наклонясь над ним. На записку он даже и не посмотрел.

Нурке, с лицом серым, как пыль, махнул рукой и встал.

— Пусть уж дожирают! Не собакам же выбрасывать! — сказал он резко.

Высокий человек идет по дороге. Раннее-раннее утро. Дорога широкая, извилистая — не дорога, а накатанный шинами асфальт. Все время пролетают машины, возле которых извивается дорога. А вот уж горы действительно огромны — сизо-зеленые, голубые, синие, покрытые легким туманом, великаны со спокойными снежными вершинами. Лесные боры карабкаются по склонам этих гор — ели, ели, ели, елки, елки, дуб, осина, береза.

Человек высок, но сутуловат, он идет, опираясь на палку. Иногда останавливается и смотрит на горы, кажется, он все время что-то ищет. Что только?

— Нет, это не здесь, — бормочет он, — это дальше. Там осыпь, камень, а здесь сплошной лес. Это дальше.

И вот уже солнце поднялось высоко, и снега на вершинах порозовели, а он все еще шел и шел.

И еще пролетел час.

— Вот здесь, — сказал он вдруг и остановился.

Он стоял, опираясь на палку, и смотрел на горы.

«Да, двадцать лет! Двадцать! Двадцать! Двадцать лет прошло с того ясного летнего утра. Я уже и не мечтал увидеть все это снова, а вот пришлось же...»

Он стоит неподвижно, думает и вспоминает. У него внимательный точный глаз и он умеет видеть самое главное.

«В тот день, — вспоминает он, — я должен был читать молодым геологам лекцию «Геологическое прогнозирование». Целую ночь я ходил по комнате и декламировал. Думал о том, какой фразой начну выступление, какой закончу. Но это было не просто утро, это было утро 22 июня. За два часа до назначенного часа я был в военкомате. Кажется, один из десятерых первых добровольцев».

Мимо старика проехала и остановилась машина. Из кабины высунулось молодое улыбающееся лицо.

— Подвезу, отец! — крикнул шофер.

— Рахмет, рахмет, — ответил старик, — мне уже тут недалеко. Дойду.

И еще одна машина, грузовая, пронеслась мимо него. Она была полным-полна молодежи. Девушки и юноши в голубых и красных майках, — веселые, красивые и молодые, стояли и пели. Кто-то кинул старику венок из желтых одуванчиков. Он поднял его над головой и помахал им.

— Здравствуйте, здравствуйте, мои дорогие! Спасибо вам, спасибо.

И в небе уже прорезывались первые острые звезды, когда он подходил к гостинице «Казахстан». В Алма-Ате в это время распускались яблони. Весь город стоял в розовом, белом, кремовом цветении. Издали казалось: кто-то накинул на деревья цветную вуаль. Старик шел медленно и подолгу останавливался почти на каждом квартале. Такую Алма-Ату, огромную, прекрасную, всю из железа, бетона и стекла он еще не видел. Да и гостиницы такой он тоже никогда не видел. Она напоминала большой океанский пароход. Каждый номер — отдельная каюта, каждый балкон — капитанский мостик.

Администраторша — полная спокойная женщина с вьющимися волосами поглядела документы путника и сказала:

— Я вас, товарищ Ержанов, попрошу посидеть с полчаса в холле. Сейчас как раз освобождается одна комната на пятом этаже. Возьмите-ка ваши документы. Мне кроме паспорта ничего не нужно.

Зазвонил телефон. Женщина подняла трубку и сказала:

— Сейчас посмотрю. Какая экспедиция, говорите? Саятская? Есть у нас из Саятской экспедиции пара человек. Ага, вот и генерал Жариков Афанасий Семенович, начальник экспедиции. Номер телефона? Сейчас скажу: второй этаж, телефон 92251. Да, позвоните. Наверно, у себя, я не видела, чтобы он проходил, позвоните. — Она положила трубку, потом собрала документы Ержанова и, отдавая их, сказала:

— Так через полчасика. Посидите в холле.

«Саятская экспедиция, — подумал Ержанов отходя. — Вот тебе и на! Действительно на ловца и зверь бежит! Жариков Афанасий Семенович? Отлично!» Он вытащил записную книжку и тщательно записал все: номер телефона, этаж, фамилию, имя и отчество.

А за три дня до появления Даурена Ержанова в вестибюле гостиницы «Казахстан» генерал Жариков ходил по своему номеру и рассеянно слушал гостя, высокого пожилого казаха, который стоял перед геологической картой, тыкал в нее указкой и говорил:

— Такой человек, Афанасий Семенович, как вы, для нас настоящая находка. Вы же представляете, что такое вести разведку в голой пустыне, в песках. Народу много, и он весь разный. Случаются подчас и чрезвычайные происшествия, и скандалы, и даже преступления. Сами понимаете, до города далеко, работа тяжелая, развлечений никаких, а с водкой как ни борись — обязательно просочится. Руководитель экспедиции, профессор Нурке Ажимов, совсем сбился с ног. Ведь до сих пор на нем лежало все: и геология, и воспитательная работа, и бухгалтерия, и еще аллах знает что. Вот он и взмолился: освободите от всех нагрузок, а то толку не будет. Поэтому мы и обратились к вам.

— Да, — говорит генерал. — Да-а, — и все шагает и шагает по комнате. Он небольшого роста, мускулистый, плотно сбитый, со светлыми задумчивыми глазами. На нем военная гимнастерка и несокрушимые сапоги. Движения спокойны, хотя и резки. Сразу видно человека, полжизни прослужившего в армии. Так оно и есть. Афанасий Семенович тридцать лет провел на разных кордонах. Недавно вышел на пенсию и уже собирался купить билет в Воронеж — там живет его семья, как неожиданно его вызвали в Алма-Ату, в комитет геологии, и предложили стать начальником Саятской экспедиции.

— Да, — говорит генерал задумчиво. — Да — пески, пески. Знаю я эти пески, полжизни прожил в них, —и вдруг вскидывает голову:— постойте, профессор Ажимов — это что же, автор книги «Геологическое прогнозирование. Опыт исследования Жаркынских хребтов?»

— Ну, ну! — отвечает казах и смеется. — А вы, оказывается, уже в курсе всех наших дел? Он, он самый. А что вас смущает? Его, конечно, не все любят! Слишком уж требователен к себе и к людям. Иногда не сдерживается и прорывается. Что поделаешь? Приходится и с этим считаться. Вот поэтому мы и хотим освободить его от всякой административной работы.

— Хм! Женат?

— Вдовец. Как умерла жена лет двадцать тому назад, так с тех пор он и одинок. Вот лаборатория, спектрограммы, анализы количественные, качественные — в этом и заключается вся его жизнь. Это, можно сказать, самый блестящий из учеников Даурена Ержанова.

— Ержанов, — генерал останавливается, — постойте, постойте. Я что-то как будто...

— Слышали, конечно, слышали. Не могли не слышать. Это чуть ли не первый геологоразведчик из казахов. Рано погиб, а то был бы и академиком, и ученым с мировым именем, и лауреатом всяческих премий.

— Когда же он умер?

Казах вздыхает и разводит руками.

— Этого точно никто не знает. Вывезен был с фронта с ранением легких. Пролежал почти год в лазарете. В сводках числился пропавшим без вести. А тут распустили слух, что он как будто попал в плен. Да еще чуть ли не добровольно. Брата его таскали. Ну, времена были крутые, к тому же жена у него умерла. Он оказался бобылем и остался на Дальнем Востоке и там где-то умер и похоронен. В общем, невеселая история. Ну, ладно! Как говорится, пусть мертвые хоронят мертвых! Так, что же, Афанасий Семенович, соглашаетесь?

Генерал разводит руками.

— Да как-то, знаете, даже боязно. Я ведь не геолог, кончал, правда, геологоразведочный институт, но с того времени столько воды утекло! А у вашего Ажимова, как я понимаю, характер-то не сахарный... вот я и... Честное слово, не знаю.

Казах откладывает указку.

— Соглашайтесь, соглашайтесь, Афанасий Семенович, — говорит он ласково. — Сработаетесь, ручаюсь, что сработаетесь. Ажимову нужен ваш не геологический, а человеческий опыт. Ваш ум и сердце, А знаний у него и самого хватит.

Снова помолчали.