— Да на тарелочке с голубой каемочкой, — улыбнулся Жариков. — Так, кажется, говорил Остап Бендер. — Ладно, запрошу Алма-Ату. Что уж там скажут. Ну, а теперь, товарищи, давайте пройдемся. В такой вечер грешно сидеть в комнате. Пошли, пошли на улицу, а то тут так накурено...

Ответ из Алма-Аты пришел дня через три. Даурену Ержанову были разрешены дополнительные поиски на юге Саята в районе озера Балташы и прокладка новых скважин глубинного типа.

Старый геолог поспешно выехал на новое место работы.

Встречать Нурке выехал Еламан. Уже на аэродроме, неся вещи начальника к машине, он понял, что Ажимов чем-то расстроен. Идет, опустив голову, и думает о чем-то своем. Машина мчалась по степи, мимо сероватых сопок.

Тишина, безлюдье, желтая выгоревшая трава. Еламан ведет машину молча, не сбавляя хода. И только раз он резко затормозил. Они проезжали мимо одной из скважин, пробуренных в осуществление плана Даурена.

— Вот тебе и первый подарочек, — сказал Еламан. — Гениальная идея твоего учителя. Как только ты уехал, мы все твои мелкие скважины, шурфы, канавы, забросили, и теперь только по Даурену и работают. Вот сейчас еще встретятся. Полюбуйся.

Но Нурке на скважины не стал смотреть. Он только еще ниже опустил голову.

«Он, конечно, все уже слышал и знает, — подумал Еламан, — рассказали в Алма-Ате. Тоже дурак хороший! Пустил козла в огород! Нашел себе заместителя! Заместитель тебя и меня слопает: найдет медь — и конец тебе! Ты два года искал — не нашел, а он пришел, поглядел и сразу понял, как и что! Вот и все».

И другая мысль вдруг пришла в голову.

«А вдруг они помирятся?! Вот тот случай на охоте их и помирит. Ведь как-никак Даурен спас ему жизнь. Ну, тогда уж мне конец! Объединятся и слопают. А где я найду еще такое место, как Саят, — тихое, укромное, прибыльное. А он что все молчит и сидит как истукан? Как будто и не слышит меня!»

— Ау, или вы язык проглотили! — крикнул Еламан.

Нурке вздрогнул и посмотрел на Еламана так, как будто только что проснулся. Он был далеко отсюда. Очень, очень далеко был он сейчас: в 1930 году на стройке Турксиба. Именно тогда он, большеротый, большеголовый мальчишка в дырявой куртке, залатанных брюках и сыромятных сапогах появился на полотне железной дороги. У него в ту пору не было ни отца, ни матери, ни родственников — ничего, кроме страстного желания учиться. Он гонял тачки, копал землю и уставал так, что к вечеру, придя в барак, падал от усталости на нары и сразу же засыпал. А утром снова поднимался по первому удару рельсы и шел на полотно. Он работал полторы смены — считался ударником, и была у него одна мечта: стать десятником. Вероятно, так бы и случилось, если бы не одно обстоятельство, вернее, одна встреча. Пронесся слух, что недалеко отсюда, в степи, появился прораб и он набирает рабочих. Зачем он это делает, слухи ходили разные (будут искать золото, бурить на нефть, закладывать угольные копи). В общем, ясно было одно — там можно хорошо заработать. Что ж, попытка не пытка! И под воскресенье Нурке отправился в степь. Он до сих пор помнит, как впервые увидел этого прораба. Перед ним стоял широкогрудый плотный человек, с волнистыми волосами и внимательным, добрым взглядом. На нем была студенческая куртка. Он только что окончил московский геологоразведочный институт и получил назначение. Звали его Даурен Ержанов. В тот же день Нурке стал членом его геологического отряда, еще через неделю переселился в палатку прораба. Проработали лето. Копали, бурили, закладывали шурфы, — работали весело и споро. За это время Нурке научился довольно бойко читать по-русски, и после окончания работ молодой инженер увез его в город и там устроил на рабфак. Парень оказался не только способным, но и на редкость усидчивым. Рабфак окончил не за четыре года, а за три, затем последовал геологоразведочный институт (Нурке кончил его в 1938 году), а за институтом — практика и три года совместной работы. И вот обоих — уже довольно известного ученого (к тому времени у Ержанова появился ряд работ) и вчерашнего студента — одолевает одна и та же страсть: вывести на свет те несметные богатства, что таятся в степных недрах. Оба геолога верили, что сопки не пусты: они хранят залежи свинца, цинка, меди, вольфрама, серебра. Все это в десятках миллионов тонн. Даурен Ержанов даже знал, где приблизительно следует искать эти клады. «Жаркынские хребты, — говорил он, — вот что надо разведывать. Может быть, ни одно месторождение Союза не заключает в себе таких богатств, как это. И не буду я жив, если не доберусь до него».

Война помешала этим смелым планам. Даурен ушел на фронт, оставил все свои бумаги Нурке Ажимову. И Ажимов через год подал за двумя подписями докладную об огромном рудном богатстве Жаркынских хребтов. Дело было летом, и Нурке недели через две уехал вместе со студентами в Восточный Казахстан на производственную практику. Вернулся он уже осенью и в первый же день приезда получил телеграмму: «Прошу незамедлительно зайти в управление. Еламан Курманов».

Курманов! Это имя было Ажимову достаточно хорошо известно. Про Курманова говорили, как про наиболее вероятного кандидата в министры. Встретил Курманов молодого геолога в своем кабинете стоя. Стол, из-за которого он поднялся, был огромный, тяжелый, весь заставленный бронзовыми безделушками; на отдельном столике помещались два телефона. Тяжелые, массивные кресла, тяжелый складчатый бархат на дверях и окнах — все это давило и прижимало к полу. Но больше всего давил и прижимал к полу сам ладный хозяин кабинета — мускулистый человек средних лет, с тяжелым взглядом серых холодных глаз. Он был одет в глухую военную форму и армейские сапоги.

Почти с целую минуту продолжалось молчание. И гость и хозяин стояли друг против друга. Первым не выдержал Ажимов. Он протянул руку и забормотал какое-то приветствие... Еламан продолжал молчать, и рука Нурке так и повисла в воздухе. И вдруг лицо Еламана озарилось улыбкой: ласковой, насмешливой или просто ехидной. Нурке тогда так и не понял, какой именно.

— А, товарищ Ажимов! Здравствуйте, здравствуйте, товарищ Ажимов, — произнес Еламан и опустился в кресло. — Прошу присаживаться. Вот сюда, за этот столик, садитесь.

Еще с полминуты продолжалось это молчание. И опять Ажимов не выдержал первым:

— Вы меня позвали... — начал он.

В серых глазах Еламана что-то зажглось и сразу же погасло.

— Позвал, позвал, — произнес он, не двигаясь. — Вот хотел бы с вами поговорить!

Он выдвинул ящик стола и вытащил оттуда докладную.

— Получил, прочел и остался очень доволен. Поздравляю вас. Открытие Жаркынского месторождения — фактор величайшей ценности, особенно в наше время.

«И из-за того, чтоб поздравить, ты меня и мучил, идиот», — чуть не вырвалось у Ажимова, но сейчас же он опомнился и еще ниже опустил голову.

— Да, я тоже так думаю, — сказал он, — материал Ержанов собрал исчерпывающий. Правда, он нуждается еще в проверке практической, но...

— Стойте, стойте, при чем же тут Ержанов? — нахмурился Еламан. — Нет, вы что-то тут... Жаркынское месторождение открыли вы! Только вы! Вот! — он положил руку на папку с докладной.

Ажимов пробормотал:

— Да, но до этого товарищ Ержанов написал несколько работ, в которых доказывал...

Еламан поморщился.

— Я не хочу слушать ни про работы Ержанова, ни про его доказательства, — отрезал он. — Его больше не существует. Ни для меня, ни для нас. Он изменник.

— То есть как? — совсем обомлел Нурке.

— А вот так, как слышите: добровольно сдался в плен, бросил оружие — и все.

— Это невозможно, это совершенно, совершенно невозможно, — пробормотал Ажимов. — Даурен совсем не такой человек.

— Нам известно, что он за человек! — проговорил Еламан. — И если не хотите больших неприятностей, запомните: Даурена нет и никогда его не было. Открытие принадлежит вам. И все труды соответственно тоже ваши. Вы обязаны нам гарантировать, что имя изменника не будет упомянуто в ваших работах. Я прошу вас просмотреть их с этой именно точки зрения. Мы ведь оба не желаем себе неприятностей. Так ведь?