Перед ним стояла цветущая, хотя и немолодая, женщина, одетая во все белое, с белым покрывалом и венком «мексиканских красавиц» на голове. Ноги ее были босы, она держалась очень прямо и улыбалась. Право, он никогда не видел этой женщины. У нее были приятные черты, нос широкий и круглый, а выражение лица говорило о спокойной силе. В сущности, она не улыбалась, но глаза ее излучали такой таинственный, загадочный свет, что лицо казалось улыбающимся. И эти лучистые глаза неотступно смотрели на Карла. Он вздрогнул. Откуда она появилась? По всей вероятности, воспользовалась тем, что он отвернулся к стене.

— Садитесь, сын мой, садитесь... не бойтесь...

Она села в кресло и стала качаться в нем, пристально глядя на Карла.

— Где Эдгар? Что с ним?.. Скажите, где он?

— Не сердитесь, сын мой, не бойтесь... Потерпите!..

Она не спускала с него глаз. Вот теперь она действительно улыбалась... Глаза ее, окруженные мелкими морщинками, смотрели как будто ласково и вместе с тем взгляд пронизывал собеседника. Веки то медленно поднимались, то опускались.

Карл выпрямился.

— Что означает эта комедия?.. Где Эдгар? Здесь? Да или нет? Если он здесь, я хочу немедленно его видеть; если нет, сию же минуту выпустите меня!

Женщина спокойно приложила палец к губам и улыбнулась. Она по-прежнему держала его под властью своего взгляда... Что это? Ошибиться невозможно: чей-то голос напевал на улице. Он приближался... Карл прислушался. Голос показался ему знакомым. Ах, вот оно что, — это голос Пренсьез, молоденькой крестьянки — его недавнего увлечения!

Мимолетная прихоть, не больше! Значит, эту мелодраму разыгрывают из-за беременности Пренсьез. Его приключение приобрело наконец какой-то смысл. Но к чему клонят эти люди?.. Голос запел совсем близко:

Карл вскочил на ноги. Тогда женщина проговорила решительным тоном:

— Садитесь, сын мой!.. Не надо сердиться, это ни к чему не приведет. Сегодня вы женитесь!.. Вот и все! Ничего дурного с вами не случится...

— Что за глупости?! Я приехал, чтобы встретиться с братом, лейтенантом Эдгаром... Ваш номер не пройдет! Если брата здесь нет, вам придется меня отпустить!

В этой почти пустой комнате нет ни одного предмета, которым можно было бы вооружиться. Придется хитрить и, воспользовавшись первой возможностью, спастись бегством. В воздухе разливался слабый запах «мексиканских красавиц». Песня умолкла... Так, значит, его заманили в западню, чтобы соединить брачными узами с Пренсьез!.. По какому же обряду собираются их венчать?.. Женщина спокойно раскачивалась в кресле и, не мигая, смотрела на своего пленника.

— Сударыня, прошу вас!.. Должен вас предупредить, что в городе известно, в какую сторону я поехал!.. Меня разыщут!.. Советую отпустить меня подобру-поздорову!..

Она приложила палец к губам и прошептала:

— Тсс!

Угрозы, по-видимому, нисколько не испугали ее. Карл чувствовал, что поддается влиянию этой женщины. Голова его была точно стянута металлическим обручем. Кровь стучала в висках... Вся эта сцена действовала ему на нервы... Женщина должна указать ему выход из комнаты. А для Пренсьез он постарается что-нибудь сделать, но прежде надо выбраться отсюда! Только бы его тюремщица не закричала… Полная тишина — необходимое условие бегства.

Опершись о стол, Карл старался отвести глаза от преследующего его взгляда. Как ни в чем не бывало, он осматривал эту странную комнату. Где же здесь дверь? Действовать следует осторожно и все же не мешкать... А вдруг снаружи видно, что делается в комнате? Тут он вскочил с места. Проворно схватил складной стул и, зажав голову женщины между спинкой и сиденьем, с силой сдавил ее.

— Выведи меня отсюда, сейчас же, или я размозжу тебе голову!..

Женщина до того оторопела, что даже не вскрикнула. Карл сдавил ей голову так, что кости затрещали. Она встала — глаза у нее вылезали из орбит — подошла к стене, приподняла драпировку и отодвинула ногой задвижку, находившуюся у самого пола. Открылся невидимый до сих пор выход. Карл стискивал ей голову все сильнее. Они прошли через вторую комнату, затем через третью...

Конь Карла был по-прежнему привязан к тыквенному дереву. Не выпуская женщину из тисков, он подошел вместе с ней к лошади и, повалив на землю свою тюремщицу, вскочил в седло. Нещадно пришпоривая коня, Карл пустил его во весь опор. Он не скакал, а буквально летел. Позади поднялась тревога, слышались громкие крики. Припав к гриве коня, Карл несся вперед, перескакивая через все препятствия.

Грузовики остановились возле рынка.

— Куда едете?

— В Сосновый Бор... на рубку леса, так нам сказали... Да, да, работать на белых.

— А на кой черт им лес?

Рабочие не знают этого. Да и какое им дело?.. Нанимая их, белый человек говорит: «Рубите лес!»

Люди рубят лес, хозяин платит им за труд, и если он слышит от них: «Спасибо, белый человек», — то лишь потому, что они хорошо воспитаны.

В «цветных» странах белые люди всегда зарабатывают слишком много. Когда они платят нам пять долларов, то, значит, заработали нашим горбом не меньше пятисот. А что нам остается делать? Перетаскивать тяжести на рынке в Круа-де-Боссаль, продавать лотерейные билеты промотавшимся господам без рубашки под пиджаком, играть в «красное и черное» в вонючих притонах Нан-Пальмиста, торговать горячими пирожками, леденцами или сигаретами поштучно, дремать на солнышке, грезя о недосягаемом обеде, и, наконец, первого января лезть на призовую мачту, густо смазанную салом?..

— Как зовут белого, на которого вы будете работать?

— Его зовут ГАСХО!

— ГАСХО? Вот оно что! Значит, это белый человек? Верно, какой-нибудь проходимец!

— Разве проходимцы меньше платят?..

— Да нет, не в том дело! Просто ГАСХО — какое-то чудное имя!

— А нам-то разве не все равно, какое у него имя и кто он — голландец, американец или швед?.. Все белые одинаковы — вор на воре! Как бы их там ни звали!..

— Дурачье! ГАСХО — вовсе не имя, — так компания называется!

— Господи Иисусе!.. По мне, в тысячу раз лучше иметь дело с одним хозяином! Работать на компанию куда страшнее, — ведь тогда у хозяина нет лица. Прижмет тебя белый человек да еще болтает, будто это не по его вине, а по вине компании... Работал я, к примеру, у Ж.-Г. Уайта...

Грузовики были битком набиты молодыми парнями, которые говорили без умолку. Чем же еще заняться в дороге? Вот все и чешут языки. За грузовиками следовал одышливый автобус. В нем ехали торговки и «манолитас», трещавшие, как попугаи в лесу, — дешевые потаскухи, которые везли с собой все свое хозяйство и наряды, необходимые для украшения своих поблекших прелестей. Вереница машин остановилась на углу рынка. Провизию покупали нарасхват. Рабочие буквально набрасывались на сухари и на лепешки из маньоковой муки. Ведь в лесу ничего не достанешь, и, если не хочешь сразу стать должником этой стаи жадных сорок, следовавшей за лесорубами, лучше запастись едой на всю наличность. Радуясь удаче, крестьянки выбежали с рынка и окружили машины. Было уже три часа дня, но жара все не спадала. Даже наоборот. Время от времени раздавался оглушительный грохот. Согласно древнему обычаю, так отмечали жители торжественную церковную службу в страстную пятницу. Каждые четверть часа взрослые и дети хватали старую кастрюлю, жестянку, банку, — словом, все, что могло звенеть, греметь, стучать, и поднимали невероятный шум, от которого гул стоял в ушах. Ведь мы вспоминаем страсти Христовы!.. Разве не сказано в Писании, что в этот день гремел гром и молнии бороздили небо, что тьма была по всей стране до девятого часа, что земля сотрясалась и камни рассеклись, а завеса в храме разодралась надвое, сверху донизу?.. На перекрестках мальчишки взрывали смесь поташа и серы. Хлоп! Удар каблуком по двум камням, между которыми лежала эта смесь, и готово! Да здравствует страстная неделя!.. Люди ели овощи, вареных лангустов, вяленую рыбу, а некоторые даже лакомились за обедом тунцом в масле! Надо же отметить страстную пятницу! Это большой праздник!..