Всё было напрасно. Побег, убийство, кражи... её снова везут к императору. Ну, Борс хотя бы потерял Жульетт. И если она отвлекла его внимание на себя, дав сестре скрыться, то это того стоило.

— Последнее твоё убийство обошлось людям недёшево, — равнодушно заметил Борс. — Прежде, чем я прибыл и восстановил порядок, солдаты в лагере решили, что их товарища убил кто-то из деревни. Ты когда-нибудь видела, как мстят солдаты? Малоприятное зрелище, если находишься не с той стороны разверзшегося безумия.

Айседора благодарила Бога, что её лицо скрывает мешок. Она не хотела смотреть на Борса, и уж точно не хотела, чтобы он видел навернувшиеся ей на глаза слёзы. Что сделали солдаты? Нет. Она не хочет знать...

— Сначала они подумали, что в убийстве виновны местные мальчишки, которые не слишком радушно восприняли соседство солдатского лагеря, и повесили их. Но один солдат оказался поумнее и предположил, что убийца женщина. Учитывая уязвимое состояние мертвеца. Поэтому они посетили дома нескольких подозреваемых, развлеклись с женщинами, которые до последнего настаивали на своей непричастности, и убивали всех, кто пытался их остановить или слишком усердно сопротивлялся.

Айседора подавила рыдание.

— В целом, я бы сказал, что твой хлеб стоил трёх невинных жизней, а оружие пяти. И возможно, ещё одна девочка тоже не выжила. Парни оставили её в ужасном состоянии. Она всё ещё кричала...

— Замолчи, — приказала Айседора.

— Что-что? Я слышу в голосе ведьмы слёзы? Невероятно! Думал, ты будешь гордиться тем, как убила бедного солдата и оставила расплачиваться за своё преступление других людей. С другой стороны, — уже тише добавил Борс, — возможно, не такая уж ты бессердечная. Я наткнулся на то чудное местечко у ручья, где тебя стошнило. Хлеб показался недостаточно вкусным, милая?

Её замутило, желудок взбунтоваться так же, как тогда. Ей даже в голову не пришло, что солдаты заставят заплатить за смерть сослуживца кого-то другого. А следовало бы догадаться... и найти иной способ...

Она услышала, как Борс зевнул, не скрывая непомерную скуку.

— Веди себя хорошо, ведьма, — добавил он. — И, возможно, никто больше не умрёт. Кроме тебя, разумеется.

Стоя у костра, Рин наблюдал за тропой. Жульетт шла к нему. И уже скоро будет здесь.

Она убежала четыре дня назад, но он ни секунды не сомневался в её возвращении. Он мог бы догнать её и привести в лагерь. А в случае слишком усердного сопротивления лишить сознания с помощью одного из листьев тэнни, которые носил с собой в мешке. Но Рин не хотел идти на столь крайние меры. Не хотел, чтобы Жульетт боролась с ним на каждом шагу. Его жене пора смириться с судьбой.

Как он и предвидел, она самостоятельно приняла решение вернуться. Её аромат дразнил его в течение двух последних дней. Рин не обладал даром касаться других людей сквозь паутину жизней, но до Жульетт дотронуться мог. Это было не просто, но когда он концентрировался на ней, их сознания и даже души соединялись.

Всех энвинцев связывали со своими парами особые узы, но благодаря способностям Жульетт их связь была особенной. Исключительной. Глубже, чем у остальных. Когда она станет его женой во всех смыслах, и они сольются не только душами, но и телами, то ощутят силу этих уз в полной мере.

На обратном пути Жульетт все больше переполнял непривычный ей гнев. А ещё она боялась, хотя не понимала чего именно, и скрывала страх за яростью. Зато Рин понимал. Она хотела его так, как женщина желает мужчину, но ещё не примирилась со своими чувствами. Однако сделает это. Скоро. Она видела его во сне, и, возможно, их сны походили друг на друга. Ему снилась жена в течение прошлых пяти лет. Сначала смутно и лишь по паре раз за один лунный цикл. Но за прошлые несколько месяцев сны участились, и её лицо постепенно приобретало чёткость. Происходило ли то же самое с Жульетт? Просыпалась ли она после тех видений в смятении и дрожа всем телом?

Когда Жульетт показалась из-за поворота, он стоял почти на том же месте, где она его оставила. Губы непроизвольно растянулись в улыбке.

Она вздёрнула подбородок и пригвоздила его взглядом.

— Не смей мне улыбаться!

Рин с усилием придал лицу серьёзное выражение.

— Я здесь только потому, что не смогла слезть с этой проклятой горы, а умереть из принципа как-то не готова.

После нескольких дней одиночества она выглядела совсем по-другому. Во многом на ней сказались страх и злость. Волосы выбились из косы и запутались, платье порвалось, лицо перепачкалось. Щеки пылали, а глаза сияли. Жизнь била из неё ключом, и ему это нравилось. Такой же Рин видел её во сне прошлой ночью — дикой, как он сам. Восхитительной, гневной и страстной.

И эта женщина досталась ему в жёны!

— Ты вернулась, потому что тебе суждено быть здесь, — спокойно ответил он. — Со мной.

Жульетт приближалась к нему широкой, решительной походкой. Даже не попытавшись замедлить шаг, она едва с ним не столкнулась и крепко ударила в грудь.

— Если ты скажешь ещё хоть слово о нашем браке, назовёшь меня женой или заявишь, что нам предназначено жить вместе, клянусь, я-таки спущусь с горы, даже если у меня уйдёт на это вечность.

Он понизил голос, поскольку она стояла совсем близко, и не было никакой нужды кричать подобно ей.

— Ты не знаешь, что делать с пылающим в тебе огнём, и оттого злишься.

Она ударила его снова, но чтобы причинить ему боль, ей не хватало сил.

— Я не злюсь. Я никогда не злюсь! Я не выхожу из себя и не сержусь, потому что это не даёт конструктивного результата. Гнев совершенно бесполезен, — рассказывая, какая она спокойная, Жульетт ударила его трижды.

Внезапно она остановилась, и ярость в её глазах сменилась удивлением.

— Твои раны, — прошептала она. Колошматившая его ладонь опустилась ему на грудь, туда, где несколько дней назад зиял ужасно глубокий порез. — Они исчезли.

— Я выздоровел, — просто сказал он.

— Но... как?

— Энвинцы быстро исцеляются.

— Да уж, вижу, — пробормотала она, опуская руку и пронзая его осуждающим взглядом. — Ты мог пойти за мной несколько дней назад.

— Да.

— Почему же не пошёл?

— Я знал, что ты вернёшься, — он не сказал большего, поскольку его уверенность лишь взбесила бы её.

— Я здесь только потому, что не могу спуститься с горы самостоятельно. Это единственная причина.

— Всё не так просто.

Она посмотрела на костёр, избегая пристального взгляда Рина.

— Ты вернулась, потому что тебе суждено быть здесь и ты ничем не можешь помочь своим сёстрам. Вернулась, потому что тебя терзают и дразнят сны.

Её щеки ярко вспыхнули, губы слегка сжались.

— Не напоминай мне о снах.

— Жульетт, тебе не нужно ничего мне объяснять. Я не обладаю твоим даром, но отрицать наши узы глупо. Временами я ясно вижу твои мысли и чувства. И хотя при желании, могу разъединить ту связь, разрушить её всё же не в силах.

— Так разъедини её сейчас же.

Он с радостью выполнил это пожелание. Со временем их узы станут нерушимыми, но пока Рин чувствовал себя столь же неуютно, как Жульетт. И не только потому что позволял едва знакомой женщине слушать свои самые сокровенные мысли, но и потому что не хотел больше ощущать её гнев.

Хорошо, что её злость скоро развеется. Когда они доберутся до города, Жульетт будет счастлива. Она признает себя его парой раньше, чем они произнесут клятвы перед королевой.

Они продолжили путешествие тем же способом: Рин шагал впереди, а Жульетт изо всех сил старалась не отставать. С каждым днём идти ей становилось всё легче. Ноги приспособились к ходьбе и ступали по скалам увереннее. Помогло и то, что часть пути пролегала через не слишком крутые, поросшие деревьями холмы, передвигаться по которым получалось даже без отдышки.

Рин больше не называл её женой и, разумеется, не пробовал на вкус. Если бы не повторяющиеся сны, она сочла бы эту поездку почти приятной. В некоторые ночи снова появлялись когти, превращая грёзы в кошмары, но в другие всё заканчивалось иначе.