– Он не любовник, – с грустью вздохнул Лаций. – Это точно. Я знаю.

– А чего тогда так переживаешь? – спросил Кассий.

– Не знаю. Она… она очень красивая и понимает меня.

– Лаций, похоже, ты пропал…

– Наверное, – опустил глаза он, благоразумно решив больше не рассказывать товарищам о своих чувствах.

– Послушай, у тебя сейчас проблем больше, чем надо. У тебя нет дома, нет имения, нет дохода. Надо как-то уладить дело с судом и смертью Клавдии Пизонис, – жёстко и беспощадно произнёс Кассий. Лаций не стал спорить. Тот продолжил: – Сейчас тебе надо накопить достаточно денег, чтобы нанять хорошего адвоката и свидетелей в Риме. Доказать твою невиновность будет сложно. Придётся её покупать. Поэтому унижаться перед Эмилией не стоит. Не обижайся! Прими мои слова, как слова друга.

– Я не обижаюсь. Но почему унижаться? Я не собираюсь ей ничего обещать.

– Ну, тогда прости! Считай, что мы погорячились. Просто нам всем показалось, что ты попал в ловушку и не можешь из неё выбраться из-за денег. Мы думали, что тебе нужны деньги Эмилии. Ладно, тогда поехали в лагерь! У Красса там какие-то новые желания, – сказал он и встал. Уже тогда Лацию бросилась в глаза эта черта Гая Кассия – практичность. Он всегда и во всём стремился добиться ясности и чёткости и очень раздражался, если его заставляли терять время зря. Размышляя над этим, он невольно поймал себя на мысли, что этим Гай Кассий очень был похож на Юлия Цезаря, только моложе и беднее, а потому – вспыльчивее и прямолинейнее.

В лагере Лация сразу вызвали к Крассу. Как оказалось, консул тоже хотел поговорить об Эмилии. Обычно тщательно приглаженные седые волосы были взлохмачены, брови сошлись на переносице и на лице застыло непонятное напряжение.

– Садись, – без приветствия сказал он.

– Благодарю тебя, консул, – Лацию бросилось в глаза, что, когда он вошёл, тот нервно ходил по палатке, держась за подбородок, и даже не посмотрел на него.

– Ко мне тут обратился сенатор Марк Валерий. Говорит, что у него есть для тебя хорошее место в Сардинии. Он мог бы помочь с назначением в Сенате. Ну, предварительно, решив все твои проблемы в суде, – Красс замолчал, но выражение лица у него не изменилось. Он по-прежнему о чём напряжённо думал.

– Он сам решит? – не понял Лаций.

– Ну, может, не он сам, но за его деньги.

– И что я должен сказать? – спросил он.

– Хочешь ли ты уехать через два дня с ним в Рим и стать наместником в Сардинии?

– Наместником?! – Лаций удивлялся всё больше и больше. – Я ничего не понимаю. Здесь что-то не так. Зачем Мессале Руфу беспокоиться о моей судьбе? Он мог бы назначить туда своего сына или одного из своих… э-э, как бы это сказать… – Лаций замялся.

– Мальчиков? – уточнил Красс с презрительной усмешкой.

– Да, – коротко ответил Лаций.

– Дело в том, что своего сына он хочет назначить наместником на Сицилии. Ну, и ты прав, Марку Валерию действительно до тебя нет никакого дела. Его просто попросили. Причём, настойчиво. Надеюсь, не надо говорить, кто. Ты и сам догадываешься, – Красс поднял глаза на Лация, и тот впервые в жизни почувствовал, что не знает, что ответить. Но консул, казалось, совсем не обратил на это внимание.

– Но я же… – запнулся он.

– Я дам тебе совет, – решительно произнёс Красс. – А ты решай, что делать. У тебя нет сейчас дома и имения. У тебя пока мало собственных средств. Пока ещё никто не знает о Парфии и Индии. Когда мы придём туда, будет другое дело, ты станешь богаче половины римских сенаторов. Но сейчас ты беден, прости за правду, и ты никому не нужен. Сардиния – прекрасный вариант. Надёжный и стабильный. За пару лет сможешь извлечь оттуда достаточную сумму, – консул вздохнул и о чём-то задумался. Лаций тоже молчал. Уже второй раз за день ему говорили о его сложном положении, поэтому сейчас ему хотелось понять, что это значит. Какой знак посылают ему всесильные боги? Или не боги? Что от него хотят?

Консул, тем временем, продолжил:

– Эмилия Цецилия очень обеспеченная женщина. Но это сегодня. А через год или два, не говоря уже дальше, её имение тоже может постигнуть неурожай или засуха, как запад Италики два года назад. Деньги под процент она не даёт, торговлей не занимается. А на подарки от богатых покровителей долго не проживёшь. Кстати, с ней сейчас пытается наладить связи Помпей. Поэтому мой тебе совет: постарайся сделать так, чтобы она не рассчитывала на тебя в будущем, – Красс замолчал. Эти слова решили всё. Лаций мог пойти против Красса, но тот спас его в порту Брундизия, взяв с собой в Азию. Эмилия тоже спасла его, но, в отличие от Красса, не могла обещать надёжное будущее, славу, победы, деньги и место в Сенате. А без этого… становиться простым наместником в Сардинии, чтобы за спиной все с усмешкой обсуждали его неудавшееся прошлое и никчемное настоящее? Нет, выбор был очевиден.

– Я всё понял, консул, – твёрдым голосом ответил Лаций. – Я не поеду с сенатором в Рим и Сардинию. Я останусь здесь.

– Парфия, Парфия, а потом Индия. Да, ты прав, это не Сардиния! Надеюсь, что это твоё собственное решение, а не моё давление? – на всякий случай спросил Марк Красс.

– Да, это моё решение. Я не гонюсь за попутным ветром и ценю твою помощь.

Лаций вышел из палатки консула и некоторое время стоял на месте, подставив лицо холодному ветру. Эмилия уезжала через два дня. И ему надо было поговорить с ней об этом до отъезда.

На следующий день она ждала его в беседке у небольшого фонтана, кутаясь в большое тёплое покрывало. Рядом стояли две рабыни с корзинками и водой. Лаций медленно присел на край скамейки, не решаясь начать разговор первым.

– Идите! – кивнула служанкам Эмилия и повернулась к нему. – Ты сделал свой шлем? – стараясь скрыть грусть в голосе, спросила она.

– Шлем? – он был так удивлён, что на мгновение забыл, о чём хотел поговорить, и внимательно посмотрел на неё. Грустная улыбка и опущенные уголки глаз сразу же напомнили ему о разлуке, и он, не выдержав, отвёл взгляд в сторону.

– Ты хотел сделать шлем у кузнеца в городе. Помнишь? – каким-то неестественно тихим, покорным голосом спросила Эмилия, и Лаций понял, что ей тоже не хочется говорить о расставании.

– Я вчера долго думал, как поговорить с тобой об этом, – решил сразу начать с главного он. – Дело в том, что Марк Красс предложил мне вчера уехать в Рим… с сенатором Мессалой Руфом. Тот обещал добиться для меня какой-то должности в Сардинии и решить все проблемы в суде… – в горле запершило, он запнулся, чувствуя, что говорит совсем не о том. – Но я не хочу ехать. У меня нет сейчас ни дома, ни имения, ни денег, чтобы вернуться в Рим. Сардиния не принесёт мне ни славы, ни денег, только море оливок и заказы из Рима на хлеб и вино.

– Лаций, – спокойно произнесла Эмилия, – ты это хотел мне сказать? – она замолчала. В воздухе повисла неудобная тишина. Совсем рядом ехала какая-то повозка, и непослушный осёл не хотел везти тяжёлый груз. Хозяин ругался и отчаянно бил животное, но ишак в ответ громко орал и не двигался с места. Лаций в душе ругал себя самыми последними словами, но чувствовал, что не может говорить о чувствах. Он поднял взгляд на Эмилию, и та увидела в них отчаяние. Она сидела прямо, сложив ладони на коленях. Густые волосы были собраны вверху и завязаны простым узлом. Чёрные брови, эти чёрные брови, с которых он не раз стирал краску, чтобы, шутя, испачкать ей щёки, сейчас изогнулись над глазами тонкой дугой страдания и боли.

– Нет, я хотел сказать не это, – пересилив себя, наконец, тихо произнёс он. – Я думаю о тебе всё время. И мне без тебя плохо. Я бы хотел, чтобы ты сказала мне: «Где ты Гай, буду я, Гайя». Но у меня нет даже дома, где ты могла бы произнести эти слова! Понимаешь? Я не могу вернуться в Рим вот так, как побитая собака, – со вздохом произнёс он. – Я всё понимаю. Это ты попросила Мессалу Руфа помочь мне. Но я не хочу такой помощи. И твоей помощи – тоже, – в его голосе невольно прозвучало раздражение. – Не знаю, почему. Но не хочу. Я вернусь в Рим с Крассом, а не с тобой. И ещё… ещё я не хочу быть твоим любовником. Я хочу быть твоим мужем, и плевать, что будут об этом говорить.