На десерт подали сушёные персики, абрикосы и финики, свежий виноград и яблоки, мучной крем и бисквиты. В перерыве шуты и клоуны устроили весёлое представление с грубыми шутками и пошлыми намёками, но Цезарь знал, что его гостям это нравится, поэтому приказал показывать именно истории Приапа. Артисты разыгрывали сцены деревенской жизни, соблазнение пастушки, сон винодела, любовь в пекарне и ещё кучу всяких популярных историй. Гости радовались от души. Обольстительные испанские гетеры уже сидели рядом, поглаживая и обнимая их за плечи.

– Цезарь, хотя у тебя руки и не в перстнях, как у наших богатых щёголей, – заметил Помпей, – но стол твой… – он сделал паузу, чтобы перевести дыхание, – стол твой не уступает лучшим столам Рима. Даже Лукуллу и Сцеволе.

– Благодарю тебя, Помпей. Я рад, что моя скромная пища доставила тебе удовольствие, – ответил Гай Юлий, пряча улыбку за чашей с водой. Помпей и Красс, уже изрядно подвыпившие, весело рассмеялись.

– Надеюсь, твои скромные обеды не повлияют на твои выплаты по процентам, – язвительно заметил Марк Красс, поглаживая свой живот, который никак не удавалось втянуть внутрь.

– Ну, если бы ты снизил их хотя бы на два пункта, я смог бы угостить вас намного лучше, – в тон ему ответил Цезарь. Марк Красс, хоть и пребывал в тумане винного дурмана, но всё же заметил, что Цезарь не сдержался и выразил своё недовольство высокими процентами по кредиту. «Но ведь ты сам попросил в долг», – подумал Красс и сказал:

– Боюсь, что мне вместо снижения процентов придётся попросить тебя оплатить счета врачей за лечение моего желудка после этой скромной трапезы.

– Тогда лучше пей сладкое лидийское вино. Оно лучше всяких лекарств, – примиряюще произнёс Цезарь. Марк Красс и Гней Помпей ещё долго обсуждали жизнь в Риме и последние новости с северных территорий. По мнению Цезаря, там зрело восстание венетов и в Аквитании тоже было неспокойно. Так постепенно наступил вечер, который навсегда изменил судьбу старшего трибуна Лация Корнелия Сципиона.

После встречи с Помпеем и Крассом, Гай Юлий Цезарь вызвал к себе старшего трибуна Лация Корнелия Сципиона, юного Публия Красса и несколько других воинов. Лаций был одним из его любимых воинов, на которого он мог положиться в бою, как на самого верного друга. Этот молодой баловень судьбы был очень похож на своего отца, которого Цезарь хорошо помнил и уважал за честность. У него были глаза матери – светло-серые, с томной глубиной, которые на солнце становились сине-голубыми, а в сумерках подёргивались светло-серой пепельной дымкой, как туманом. Цезарю нравились его азарт, смелость и умение биться до конца в самых безнадёжных ситуациях. Несмотря на явные способности в управлении, Лаций не имел таких связей и поддержки, как сын Красса, поэтому в армии он мог лучше выразить все свои качества, в то время как все остальные рассматривали службу здесь как ступеньку в политической карьере. Цезарь видел, что этот молодой трибун пока ещё не задумывался о том, что будет делать после окончания службы. Да, у него было много друзей. Достойных и верных. Которые готовы были пойти за ним в самую гущу сражения. Но они были не из сословия сенаторов и аристократов, которые могли бы пригодиться в будущем. Цезарь знал, что для настоящего легата, которым хотел стал Лаций Корнелий, этого было мало.

– Слушайте внимательно, – обратился к ним Гай Юлий. – Завтра двое из вас – Лаций Корнелий и Марк Флавий покинут лагерь, – коротко произнёс он. – Вы поедете с сенатором Марком Крассом и Гнеем Помпеем. Безо всякого сопровождения. Слуг оставьте здесь. Они будут только мешать. Нужны только надёжные воины. Насколько я знаю, вы оба можете побриться и причесаться сами. Не неженки из Сената, – усмехнулся он. Лаций и Марк улыбнулись в ответ. Похвала Юлия даже в таком виде была редкостью. Цезарь тем временем продолжил: – Ты, Публий Красс, выдвинешься к границе на реке. Будешь находиться там до моего указания. Следи за перемещением варваров на той стороне. Высылай мне гонцов каждый день с подробными донесениями. Это очень важно. Всё. Лаций и Марк, останьтесь!

Когда двое легатов вышли, Цезарь подошёл, внимательно посмотрел сначала на Лация, потом на Марка, как будто видел их в последний раз. Те почтительно молчали. Цезарь взял свиток.

– Марк Флавий, ты завтра поедешь с Гнеем Помпеем в Рим. Твоя задача добраться туда целым и невредимым. Следи за едой и охраной по ночам. Не полагайся на его слуг. В Риме ты передашь эти письма моей жене Кальпурнии и будешь выполнять все её указания до прибытия старшего трибуна Лация Корнелия. Понятно?

– Да, Цезарь, – чётко ответил Марк Флавий.

– Иди, – кивнул он и повернулся к старшему трибуну. Какое-то время Цезарь задумчиво смотрел ему в глаза, потом отвернулся и подошёл к столу. Два раза он отъезжал в Рим, и оба раза, как назло, сначала венеты, а потом сарматы с кимвры нападали на их лагерь. В первый раз опытного префекта лагеря убили прямо в палатке. Прилетевшее от стены копьё пригвоздило его к земле, как щепку. Тогда Лаций успел при помощи корниценов48 быстро организовать защиту лагеря. Они оттеснили варваров к стенам и забросали их короткими дротиками и пилумами49. Затем он поставил две когорты у стен изображать движение, и пока легионеры, крича и стуча мечами по щитам, быстрым шагом двигались по кругу, отвлекая внимание, Лаций с отрядом конницы вышел с другой стороны лагеря и ударил венетам в тыл. Из лагеря в этот момент ему помогли пехотинцы-гоплиты, и удар получился с двух сторон. Пленных в том бою практически не было. Римляне потеряли около пятидесяти человек, что, учитывая ночное нападение, было просто невероятно. В основном, погибли те, кто оказался не готов защищаться в первые минуты боя. Цезарь потом наградил Лация дорогим медалью и венком, но тот попросил помощь для своего легиона – заказать мечи в городе Дертоне, небольшом поселении на севере Этрурии. Это всех немало удивило, даже Цезаря. Но, как оказалось, там делали самые лучшие мечи во всей Италике, и Лаций сам давно мечтал заказать себе редкий меч у одного старого мастера в этом городе. Гай Юлий перед этим получил от Марка Красса большую ссуду и был очень рад, что ему не придётся набирать новый легион благодаря храбрости и сообразительности этого молодого воина. Поэтому он согласился. Помнил он и то, что легат Теренций Юлиан в последнее время отправлял Лация на задания, которые часто выглядели слишком глупыми. Два раза тот чудом вырвался из засады, а один раз спасся со своими людьми только благодаря умению плавать. Убрать легата Теренция и оставить старшего трибуна Лация вместо него не имело смысла – для этого потребовалось бы приложить слишком много неоправданных усилий в Сенате, где многие в этот момент были не на его стороне. Игры, игры… Но с этими старыми аристократами пока надо было считаться…

Цезарь знал, что в Риме Лация будут ждать неприятные новости. Но если оставить его здесь, он всё равно узнает и о доме, и о сестре, и будет думать, как решить эту проблему. Здесь, в Галлии, он ничего сделать не сможет, и будет только мешать своей горячностью – начнёт проявлять свой характер и рваться в бой. В бою он тоже ничего не добьётся. Только погибнет. К тому же все эти слухи о сокровищах этрусков, какие-то глупые попытки новых молодых аристократов в Риме найти эти сокровища, переписка Клода Пульхера с Теренцием Юлием, которую они затеяли втайне от него – всё это мешало будущим планам Цезаря. И Лаций Сципион тоже каким-то образом оказался замешан в эту нелепую историю. Поэтому сейчас лучше было отправить его из Галлии подальше.

Он улыбнулся, собрал несколько папирусов и повернулся к молодому трибуну.

– Ну, что ж, пришло время поработать не только мечом. Ты поедешь с Марком Крассом на Сицилию. А потом – в Рим. Или наоборот. Я ещё не знаю, – он замолчал на мгновение, но Лаций не спешил задавать вопросы. Он всегда предпочитал выслушать до конца. – Ты должен будешь найти всех тех легионеров, да и не только легионеров, кто способен держать меч в руках. Там сейчас должно быть много ветеранов из твоих бывших друзей. На Сицилии всегда тепло, много вина и хлеба. К тому же, там самый большой храм Венеры, где бывшим воинам никогда не отказывают в любви.