Когда все легаты собрались в большой палатке консула, Гай Юлий Цезарь сказал им, что через неделю в Лукку, рядом с которой был разбит сейчас основной лагерь, должны были приехать представители Сената. Так как гельветы находились слишком близко к городу, надо было выслать разведчиков, чтобы они постоянно следили за врагом и сообщали обо всех передвижениях. Теренций сообщил консулу о передвижениях гельветов и пожаре возле деревни Тарога, за что тот впервые похвалил его на военном совете.

– Это хорошо, – задумчиво добавил Цезарь через какое-то время. – Мы направим наших воинов во все деревни вдоль реки прямо сейчас.

– Ты хочешь организовать там гарнизоны, консул? – воодушевлённый похвалой, осмелился спросить Теренций.

– Нет. Зачем? – с небрежной ухмылкой ответил тот. – Пусть разберут все мосты вдоль реки, – он показал на карте места и добавил: – Надо разобрать брёвна так, чтобы потом можно было быстро всё восстановить. Если мосты старые, лучше уничтожьте их и начните готовить новые. Здесь, здесь и здесь, – он ткнул пальцем в изгибы реки на карте. – После этого сожгите все леса вдоль реки и оставьте только посты у брода, – Гай Юлий обвёл легатов взглядом, ожидая вопросов, но все молчали.

– Некоторые деревни могут полностью погибнуть, – осторожно заметил кто-то сзади.

– Это неважно. У нас достаточно запасов, чтобы обеспечить наступление в середине лета. Осенью в южной Галлии будет новый урожай. Так что пусть лучше варвары думают о том, где им найти еду на той стороне реки.

Четыре легиона были отправлены в разные места. По иронии судьбы, легат Теренций Юлиан с половиной своего легиона был отправлен в Тарогу, а его помощник, старший трибун Лаций Корнелий Сципион, остался со второй половиной в лагере в качестве начальника караула. Таков был приказ Цезаря.

Через две недели Теренций вернулся уже совсем другим. Он стал более строгим и меньше общался с легионерами, чем раньше. Он больше не улыбался и часто сидел в своей палатке, о чём-то размышляя. Как только представилась первая возможность, Лаций сразу пришёл к нему, чтобы расспросить о деревне и Ларните. Легат скупо сообщил о том, что легионеры разобрали мост возле Тароги и оставили там одну центурию для охраны. Но Лаций ждал от него других новостей. Тогда Теренций сел и рассказал всё, что ему удалось узнать от местных жителей.

– Вы подожгли лес, помнишь?

– Да, – кивнул он.

– Жители Тароги прятали там от гельветов запасы еды. Пожар её уничтожил, – Теренций посмотрел на него сочувствующим взглядом и покачал головой. – Вот так-то! – на его лице застыло выражение скорби и сочувствия.

– Но…

– Что «но»? Варвары ушли. Убили несколько человек, как всегда, и ушли. Когда мы пришли, в деревне их уже не было.

– Как это? – Лаций искал глазами взгляд Теренция, но тот постоянно отводил глаза в сторону и избегал встречаться с ним взглядом. Это подтверждало худшие опасения Лация.

– Вот так: только голодные и злые женщины с детьми. Я понимаю, что тебя волнует твоя дикарка. Я ничего не могу точно тебе сказать, это всё слухи… Кое-кто из выживших жителей говорил, что…

– Что? – хрипло спросил он.

– Это сказали двое охотников. Мы встретили их у старого моста.

– Теренций, что случилось? – не отрывая взгляда от легата, повторил Лаций.

– Короче, они сказали, что старейшины разрезали её на части и сожгли. Это была жертва их богам, – на лице легата застыла гримаса раздражения. Былов видно, что ему не хотелось об этом говорить.

– Жертва богам? – одними губами прошептал Лаций, не веря услышанному.

– Они сказали, что её мать была злом, она сама была злом, и на плече у них был знак зла, который и навлёк на деревню все эти беды. Поэтому её сожгли.

Когда легат произнёс эти слова, Лаций опустил голову и замолчал. Теренций внимательно наблюдал за ним, поглаживая по плечу, где у того был точно такой же знак, как и у Ларниты. Но Лаций не замечал этого.

– Нет, этого не может быть, – всё ещё не желая смириться с услышанным, пробормотал он. Потом встал и, не прощаясь, сделал несколько шагов в сторону выхода. Теренций, расстроившись, протянул руки вслед, но потом опустил и спросил вкрадчивым голосом:

– Может, ты придёшь ко мне вечером, чтобы успокоиться? – он выжидающе замолчал, но Лаций ничего не ответил. Ему было не по себе. В висках стучало, как будто сердце от волнения вдруг стало биться не в груди, а в голове. Такое иногда бывало и раньше. Однажды в юности он подготовил выступление для беседы с философами в школе, но заболел и решил записать речь на дощечке. Вечером пришёл его друг, и Лаций показал ему своё выступление. Тот прочитал и ничего не сказал. А через несколько дней, когда Лаций вернулся в школу и стал выступать перед учителем и учениками, все стали смеяться и показывать на него пальцами. Педагог сказал, что воровать чужие мысли нехорошо. Это, как он заметил, иногда даже хуже, чем воровать чужие вещи. Тогда, спрятавшись в тёмном сарае, Лаций от обиды и бессилия только плакал и сжимал кулаки. Позже это чувство несправедливости и собственного бессилия не раз вызывало у него отчаяние, которое, порой, переходило во вспышку непроизвольного гнева. В такие моменты он мог что-нибудь сломать или затеять драку, но тогда, обманутый близким другом, он чувствовал себя сломанным клинышком, который однажды показывал им старый грек в школе.

– Сломать стилус легко, – говорил тот. – Я вот привык к своему и берёг его столько лет. Но он сломался, и всё. Как я ни старался потом соединить две части, ничего не получилось. Поэтому берегите то, что цените. Может так случиться, что уже никогда не найдёте замену этой вещи. Кажется, она не имела для вас никакой цены, а, сломавшись, стала бесценной.

Лаций стоял у выхода из палатки и сжимал в руках край полога. Он чувствовал себя «сломанным стилусом». Если бы в руках у него в этот момент оказалось копьё, он сломал бы его пополам. Теренций с нетерпением повёл плечами и вздохнул.

– Не стоит так переживать. Боги всё видят. Считай, что это они так решили, – попытался успокоить он. Лаций повернулся и покачал головой. В его глазах застыла тоска, глубокая и бездонная, и Теренцию Юлиану на мгновение даже стало его жаль. – Займись чем-нибудь, чтобы отвлечься, – посоветовал он.

– Нет. Я думаю, что ты всё-таки ошибся…

– Может, и ошибся. Конечно, всякое бывает. Это же всего слова каких-то варваров, – охотно согласился легат. – Они могли это выдумать. Может, всё совсем не так. Потом узнаем. Ну, ты подумай, может, тебе стоит провести сегодня ночь здесь? – на всякий случай добавил он.

Лаций отрицательно покачал головой и весь остаток дня и всю ночь провёл с караульными за стенами лагеря. Здесь он мог остаться один, чтобы в одиночестве пережить своё горе и смириться с ним. Через несколько дней в Лукку прибыли сенаторы. Один из них привёз Теренцию Юлиану очередное послание от его римского покровителя. Прочитав его, легат какое-то время задумчиво смотрел в угол палатки, потом вздохнул и скрутил свиток обратно. В дружеском послании его патрон сообщал, что ему надо продолжать общаться с Лацием и рассказывать тому обо всех новостях, которые он сочтёт интересными. Там же было сказано, что о старой Валерии можно забыть, потому что этруски не доверили ей свой секрет. Золото спрятали их жрецы, а не она. А Валерия просто каким-то образом узнала об этом от своего брата, который был вместе с Суллой в столице Этрурии, и там ему достался этот круглый кусок дерева. Теренций готов был согласиться со всеми этими словами, но зачем же тогда вождь гельветов предлагал ему за «круглый кусок дерева» и человека с татуировкой два таланта золота? Никто не знал, что недавно, во время посещения обезлюдевшей деревни Тароги он встретился с ним и сумел убедить в том, что у него есть этот медальон.

Теренций сел и написал два письма. Одно было ответом его покровителю, где он во всём соглашался с ним и подтверждал намерение заниматься для него поиском товаров в деревнях, как и раньше. А другое содержало полное описание всего, что он узнал за последнее время в Галлии и Риме о таинственном золоте этрусков. Здесь же он подробно описал всё, что случайно услышал от старой колдуньи, когда та по дороге в Рим заболела и стала бредить, разговаривая с ним, как со своей дочерью. В отличие от своего патрона, Теренций был здравомыслящим человеком и быстро сообразил, что единственный способ извлечь из всего этого выгоду – это продать медальон тому, кто его ищет. Однако, привыкнув вести записи важных событий, он решил на всякий случай всё-таки описать «легенду» старой колдуньи в отдельном свитке. Закончив писать, он запечатал его и спрятал в небольшом сундуке.