— Да, вы правы, — сказал государь. — Помните, в прошлом году, когда вы мне говорили про Балканский вопрос, ведь вы были правы. Тогда надо было действовать решительнее, проливы были бы наши теперь.
— Ваше величество, время еще не упущено. Если мы купим эти дредноуты, мы будем сильнее Германии, и тогда строительство наше пойдет без форсировки, мы улучшим старые корабли и в 1915 году будем обладать мощной эскадрой.
Государь, по-видимому, заинтересовался, благодарил за сообщение и выразил желание непременно купить указанные корабли.
— Только не разрешайте обсуждать это морскому министерству, — сказал я при прощании. — Прикажите, ваше величество, прямо купить их, потому что министерство будет против.
— Почему?
— Да потому, ваше величество, что от этой покупки ничего к рукам не прилипнет.
— Что вы этим хотите сказать?
— Ваше величество, не мне вам объяснять. Вы лучше меня знаете…
— Да, это за нами водилось, я помню. Ну, а как же Дума? Ведь она распущена. Придется эту покупку провести по 87 статье[87], с Думой выйдут неприятности.
— Ваше величество, я вам ручаюсь, что Дума будет только аплодировать.
На другой день морской министр позвонил мне по телефону:
— Что вы наговорили во время доклада? Зачем меня экстренно требуют в Царское?
Я отклонил разговор по телефону и поехал к Григоровичу[88] сам.
Мы два часа кричали друг на друга, отстаивал каждый свою точку зрения, не замечая даже присутствия матроса, подававшего чай.
Вскоре после этого государь приказал созвать особое совещание из министров и высших чинов морского ведомства для обсуждения этой покупки. Совещание высказалось против покупки, и дело было отложено. Тем временем Турция, субсидируемая Германией, купила самый сильный дредноут из этих пяти, тот, который как раз подходил по типу к имеющимся у нас. Дел дредноута усилиями Германии были заводами изъяты из продажи, а на два последние заводы повысили цену. В то время как высшие чины морского ведомства противились покупке, рядовые офицеры то и дело спрашивали: «Скоро ли состоится покупка?». Некоторые говорили: «Наш дед (морской министр) дурит. Убедите вы его в Думе».
В комиссии по военным и морским делам очень волновались результатами этих переговоров, и когда Григорович туда явился, его встретили во всеоружии. Я нарочно не пришел, чтобы он не думал, что комиссия действует под давлением председателя, но о ходе переговоров меня все время извещали пристава Думы. Представители всех партий оказались одного мнения, и все доводы Григоровича были разбиты с цифрами в руках. В особенности же его уничтожило то, что трудовики и социалисты убеждали в выгодности этого шага. Если тратить деньги на военные расходы, — говорили они, — то лучше сэкономить по 10 миллионов на каждом корабле».
Григоровичу ничего не оставалось более, как сказать, что он поддержит желание комиссии перед государем. Эти слова его были покрыты бурными аплодисментами. Он сдержал свое слово. Когда перед отъездом на Пасху я был снова у государя, он сказал:
— Удивительно, морской министр сперва был против этой покупки, говорил, что могут выйти неприятности с Думой. Теперь оказывается, что Дума за покупку, и он сам поддерживает это мнение.
Григорович же просил передать мне:
— Скажите председателю Думы, что два дредноута будут куплены, и передайте также, что от этой покупки морскому министру не будет никакой личной выгоды.
Для покупки назначили адмирала Стеценко, на которого указывала Дума, известного своей неподкупной честностью.
Встретив меня на свадьбе князя Феликса Юсупова, Григорович сказал:
— Я надеюсь, что теперь вы нами довольны.
Общее впечатление зимой 1913–1914 года было такое, точно высшее петербургское общество вдруг прозрело. Всюду были разговоры о Распутине и всех он волновал. То, что в думской среде говорилось два года назад, докатилось и до придворных кругов. Такие люди, которые раньше строго молчали обо всем, даже известном им в царской семье, из чувства ли порядочности или просто уважения к своему государю, говорили теперь — некоторые со страхом, другие с отвращением, третьи с улыбкой — об этом человеке. Привожу здесь характерные рассказы о том, каким неограниченным влиянием пользовался Распутин. Однажды наследнику оказалось необходимым сделать небольшую операцию. Лейб-хирург Федоров приготовил нужное в операционной комнате Зимнего дворца, отправился звать наследника. Каков же был его ужас, когда он увидел, что все приготовленное, тщательно дезинфицированное им (бинты, перевязочный материал и т. д.), оказалось покрытым какой-то грязной принадлежностью туалета. На вопрос к своему помощнику, что это значит, он получил ответ, что приходил Григорий Ефимович, молился и крестился и покрыл все приготовленное к операции своей одеждой. Федоров отправился к государю с жалобой, но государь отнесся довольно снисходительно.
В продолжение весны вся сессия Думы прошла в борьбе с министром внутренних дел Маклаковым, который, делая ряд незаконных распоряжений, назначил недостойных лиц в губернаторы, а в Царском приобретал все большее влияние. По сведениям из придворных сфер, он там разыгрывал роль шута. Рассказывал веселые анекдоты, передразнивал разных лиц, подражал звукам животных; перед великими княжнами изображал влюбленную пантеру, вообще, был там свой человек, а в обществе, как представитель власти, заслужил презрение. Сессия Думы продолжалась очень долго, до самого лета. Работа ее была значительно заторможена продолжавшимся бойкотом со стороны правительства.
В мае месяце члены комиссии по обороне отправились в Ревель для осмотра работ доков и укреплений. Это совпало с приездом в Петербург английской эскадры под командой адмирала Битти. В виду такого совпадения и неизбежности посещения членами Думы английской эскадры в Ревеле, что носило бы характер почетной встречи до приезда их в столицу, я испросил доклад у государя, чтобы осведомиться о его мнении, как в данном случае надлежит Думе поступить.
Государь нашел, что нам необходимо посетить эскадру в Ревеле, и дал свое разрешение на возможно предупредительные и любезные речи. Имея высочайшую санкцию, мы в довольно большом составе, причем в наличии был весь президиум Думы, отправились на крейсере «Богатырь» под конвоем миноносца «Генерал Кондратенко» в Ревель и были встречены салютами русской эскадры и английской, причем адмирал Битти на броненосце «Lion» поднял русский национальный флаг в честь Гос. Думы. Немедленно же прибыл флаг-капитан адмирала с приглашением к завтраку на «Lion». Я решил свою приветственную, речь сказать по-русски и просил переводить члена Думы Звегинцева.
Когда я окончил речь, адмирал Битти обратился к Звегинцеву с просьбой быть переводчиком его ответа. На что, как было условлено, Звегинцев сказал: «Это вовсе не нужно, так как председатель Думы понимает английскую речь и ею владеет».
На этот ответ адмирал Битти и все присутствующие командиры других судов и офицеры протянули: «О, о, о…,», затем дали понять, что они оценили желание председателя Думы говорить англичанам на языке своей страны. Потом самые офицеры, показывая членам Думы свой великолепный корабль, говорили, что в виду неизбежного союза с Россией пора англичанам изучать русский язык.
После торжеств на английских судах и осмотра ревельских укреплений члены Думы предприняли поездку по шхерам с заходом в порт Ганге, а английская эскадра направилась в Петербург.
Присутствие в Ревеле целой депутации от Гос. Думы с председателем произвело на англичан большое впечатление. Они поняли это как особую любезность по отношению к ним. Об этом писали во всех газетах.
В Германии же это произвело переполох. Ее обеспокоил визит англичан, а тем более присутствие в Ревеле народных представителей. Может быть это, а также приезд французов, ускорили объявление войны. Говорят, Вильгельм сказал: «jetzt oder niemals».[89]
