но сердился он недолго, для острастки, и когда через считанные минуты Пако отправлялся за дичью, и приносил шестьдесят четыре птицы из шестидесяти пяти, и беспокойно докладывал

одну куропатку, сеньорито, которую вы застрелили вон там, где дрок, Факундо забрал, он говорит, это его хозяина

гнев сеньорито Ивана переключался на Факундо

Факундо!

грозно кричал он, и Факундо являлся, и он говорил

ах ты, какой проворный! а куропатка-то моя, это уж как хочешь, давай поладим

и протягивал руку, но Факундо пожимал плечами, и тупо глядел на него, и говорил

вы другую убили, нехорошо так

а сеньорито Иван все держал руку, и пальцы у него затекали

не доводи меня, Факундо

говорил он

не доводи, ты знаешь, терпеть не могу, когда забирают моих птиц, так что давай куропатку

и загнанный в угол Факундо отдавал птицу, и так бывало всегда, и Ренэ, француз, который пока что не пропускал ни одной охоты, удивленно говорил

как можно, что Иван убей шестьдесят пять птицы и Пако найди шестьдесят пять, не понимай

и довольный Пако хитро смеялся и говорил

да, это мы быстро, раз — и нашел

а француз широко открывал глаза и восклицал

это быстро, жоп-ля — и готов

а Пако, вернувшись к сеньорито, удивлялся

жоп-ля говорит… неприлично вроде… наверное, так у них принято

и сеньорито подтверждал

да, ты угадал, именно так у них принято и с того дня и сам он, и его гости говорили, собравшись без женщин в лесу или на поляне

патроны хорошие, сразу уложат, жоп-ля — и все!

или

шустер, однако, жоп-ля — и прошу, готово!

и повторяли это десятки раз, и всегда смеялись, хохотали, никли от хохота, и охотились снова, и, после пятой облавы, уже в сумерки, сеньорито Иван совал два пальца в карман охотничьей куртки и протягивал Пако бумажку, двадцать дуро

бери, да не трать на выпивку, ты мне недешево обходишься, а жизнь и так дорожает

и Пако незаметно брал бумажку, и быстро клал в карман, и говорил

так сколько раз я с вами ходил, сеньорито Иван?

и на другое утро Регула, с Рохелио на буксире, отправлялась в Кордовилью, к Хашимиту, купить ситцу для ребят или какую утварь, в доме вечно что-нибудь нужно, и так всякий раз после охоты на дичь или на голубей, и все шло хорошо, пока у сеньорито не разгорелась ссора, потому что, Ньевес говорит, за завтраком шла речь о культуре, и сеньорито Ренэ сказал, что во Франции или там в Германии уровень выше, а сеньорито Иван обиделся

это ты так думаешь, Ренэ, а у нас нет неграмотных, сейчас не тридцать шестой год

и пошло, и пошло, и все кричали, и совсем разошлись, и ругались хуже некуда, и сеньорито Иван не мог вытерпеть, и с горя велел позвать Пако, и Регулу, и Сеферино, и заорал

глупо нам спорить, Ренэ, сейчас ты все увидишь собственными глазами

и когда пришел Пако и все прочие, сеньорито Иван сказал французу важно, как сеньорито Лукас

смотри-ка, Ренэ, эти люди когда-то не умели читать, а теперь, Пако, сделай милость, возьми шариковую ручку и напиши свое имя, только получше, ты уж не поленись

и сладко улыбнулся

речь идет ни мало ни много о национальной чести

и все, кто сидел за столом, глядели на Пакито, а дон Педро закусил щеку, и положил руку на рукав Ренэ, и сказал ему

веришь ли, дорогой, у нас уже много лет буквально лезут из кожи, чтобы спасти этих людей

а сеньорито Иван сказал

тише! не отвлекайте его

и Пако, подстрекаемый молчанием, нацарапал на обороте накладной, которую сеньорито Иван положил перед ним на скатерть, дрожащую и неразборчивую подпись; он писал, напрягая все чувства, раздувая ноздри, а когда кончил — выпрямился и протянул сеньорито ручку, и сеньорито дал ее другому и приказал

ну, Сеферино, теперь ты

и растерянный Сеферино наклонился над столом и вывел подпись, а последней должна была писать Регула

теперь ты

сказал ей сеньорито Иван и повернулся к французу

мы тут не делаем различий, Ренэ, у нас равноправие мужчин и женщин, можешь убедиться

и Регула, неверной рукой — большой палец у нее был расплющен, — Регула неверной рукой вывела свое имя, но сеньорито Иван говорил с французом, и не видел, как ей трудно, и, когда она кончила писать, взял ее руку, и помахал ею, как знаменем, и сказал

вот, расскажи в Париже, Ренэ, что вы насчет нас ошибаетесь, потому что эта женщина, если хочешь знать, неделю назад вместо подписи прикладывала палец!

и он отделил палец, плоский и гладкий, как лопаточка, и Регула совсем смешалась, словно сеньорито Иван выставил ее перед гостями в чем мать родила, но Ренэ не слушал его, а растерянно смотрел, и, увидев, что он удивлен, сеньорито сказал

а, вон что! это к делу не относится, у них всегда так, Ренэ, профессиональная травма, она плетет из дрока, понимаешь, и пальцы калечатся

и он смеялся, и кашлял, и, чтобы покончить с неприятным делом, сказал всем троим

ладно, идите, вы молодцы

и, пока они шествовали к двери, Регула причитала

ах ты, и у сеньорито не все гладко сходит а за столом снисходительно смеялись, только Ренэ глядел угрюмо и молчал как камень, молчал мрачно, но, вообще-то, такого тут не бывало, жизнь в усадьбе шла мирно, без новостей и событий, разве что приедет сеньора, и Регула ждала-сторожила, чтобы сразу отворить ворота, а то задержишь машину хоть на минуту, этот Макс уже ворчит

куда ты подевалась? полчаса стоим сердится, так что, если она меняла штаны Малышке, приходилось бежать на зов клаксона и поскорей отодвигать засов, не ополоснув рук, и сеньора маркиза, ступив на землю, морщилась, ибо нюх у нее был почти как у Пако,

ах эти курятники

говорила она

Регула, надо мыть руки, очень неприятный запах

или что-нибудь такое, но всегда вежливо, и Регула смущенно прятала руки под фартук и говорила

как велите, сеньора, на то мы и здесь и сеньора медленно обходила сад, внимательно заглядывала в стойла, а потом шла в Главный дом, и созывала всех в зеркальную залу, одного за другим, от дона Педро до свинаря Сеферино, и спрашивала каждого, как он сам и как его семья, и, прощаясь, улыбалась бледной, далекой улыбкой, и протягивала десять дуро, и говорила

возьми, отпразднуй мой приезд

каждому, кроме дона Педро, он был как бы свой, и все уходили очень довольные

сеньора бедных жалеет

говорили они, разглядывая монету на ладони, а под вечер ставили лампы на скотном дворе, и жарили козленка, и пили вино, и распалялись, и ликовали, и кричали

да здравствует сеньора маркиза!

и

дай ей бог долгой жизни!

и, как обычно бывает, немного напивались, но были довольны, а сеньора в освещенном окне поднимала обе руки, и желала им доброй ночи, и ложилась, и так всегда, но в последний приезд, выйдя из машины с сеньоритой Мириам, она наткнулась на Асариаса, который сидел у колодца, и помрачнела, и вскинула голову, и спросила

тебя я не знаю, ты откуда?

а Регула встала между ними и сказала

он мой брат, сеньора

наверное, она испугалась, а сеньора сказала где ты взяла его? он босой

а Регула сказала

он в Харе жил, шестьдесят один год, и его прогнали

а сеньора сказала

работать он стар, не лучше ли ему в богадельню?

а Регула опустила голову, но сказала твердо

пока я жива, мой брат не умрет в приюте

и тут в беседу вступила сеньорита Мириам

кому он мешает, мама? в усадьбе всем хватит места

а сам Асариас рассмотрел ногти на руке, улыбнулся сеньорите Мириам или еще кому-то, пожевал беззубым ртом и сказал

я цветочки удобряю, сеньора, каждое утро

а сеньора отвечала

это хорошо

а он, понемногу оживляясь, сказал

вечером я в горы хожу, сову гоняю, чтобы она тут не мешалась

а сеньора нахмурила ясный высокий лоб, ничего не поняла и склонилась к Регуле

о чем он говорит?

спросила она

что такое «гонять сову»?

а Регула смутилась и сказала