— Ну и терпеливый же, гад! — удивился Виктор. — Жжет руки вместе с веревкой и — ни гу-гу!

Наконец окончилась и эта страшная ночь. Солнце еще не поднялось из-за леса, как среди деревьев показались фигуры красноармейцев. Было их человек двенадцать. Впереди шел, вернее, бежал командир с тремя кубиками на петлицах, Савчук. Он волновался больше, чем сами хлопцы, понимая, в каком серьезном, ответственном и опасном положении оставались они на острове. Малейшая ошибка — и оба погибнут. И Савчук чувствовал бы себя виноватым.

Какова же была его радость, когда еще издали увидал он друзей, зорко охраняющих бандитов! Те тоже радостно махали руками, шапками и так громко кричали «ура», что вспугнули зайца из-под дальнего куста. А для бандитов этот радостный крик означал конец всех их надежд…

Савчук обнял Мирона и Виктора, как родных, которых не видел долгое время.

— Молодцы, хлопцы! — сказал он. — А теперь собирайтесь домой.

… Через два часа в лесу было совсем тихо. Сиротливо темнел погашенный костер. Возле него валялись ненужные остатки разобранного зубра. В стороне белела куча свежего песка — бесславная могила черного бандита.

Лесные жители осмелели. Защелкала вверху белка, рассматривая покинутую стоянку. Опять закаркали вороны и постепенно овладели остатками зубра. Сюда же подбирался и волк…

В Полесской пуще начиналась обычная жизнь, нарушенная было человеком.

1929 г.

Толя пулей влетел в дом, будто за ним гнались четыре собаки.

— Что с тобой? — испугалась мать.

— Ни одной тройки нет! — крикнул он и начал торопливо рыться в своих книгах., Мать в ужасе всплеснула руками.

— Ни одной?! Совести у тебя нет!..

— Во! — торжественно произнес Толя и протянул матери табель.

Мать грустно развернула его, но лицо у нее сразу посветлело, и она сказала радостно:

— Да тут, кажется, все хорошо, а ты пугаешь.

— Почему пугаю? — удивился Толя. — Посмотри: ни одной тройки!

Действительно, в табеле ученика 5 класса Анатолия Беспалова не было ни одной тройки: все четверки и даже одна пятерка. На сердце у матери стало совсем легко.

— А я подумала: если уж и троек нет, так дело, вид но, совсем плохо. От тебя всего можно ждать, — ласково проговорила она.

Толя гордо улыбался, будто совершил невесть какой подвиг.

— Пока только одна пятерка, — сказал он, — а потом будет больше.

Расчувствовавшись, мать хотела было обнять сына, но тот увернулся и поскакал на одной ноге к своему окну.

— А папа как рад будет! — сказала мать. — Вот если бы еще и у Нины все было хорошо! Не знаешь, как у нее?

— Хоть и не так, как у меня, но двоек нет.

— Ну вот и хорошо! Все хорошо, — радостно суетилась мать. — А где же она?

— Идет где-то там…

Толя схватил книгу и занял свою обычную позицию у окна. Собственно говоря, ее лучше было бы назвать необычной: Толя сидел, задрав ноги на подоконник, и при этом пользовался не всеми четырьмя ножками стула, а только двумя задними.

Он все время раскачивался на этих ножках, а часто даже старался удержаться на них, не прикасаясь к подоконнику. Что и говорить, упражнение было довольно рискованное: в любой момент Толя мог так хлопнуться затылком об пол, что надолго вышел бы из строя. Но зато это было очень интересно. Толя высчитал, что таким образом он мог уже продержаться полторы секунды, а ведь в дальнейшем можно достигнуть и какого-нибудь рекорда.

Но это еще не все. Был еще соблазн продержаться на одной ножке. Эта штука — куда сложнее. Тут уж не только нельзя снимать ног с подоконника, но нужно держаться за него и руками. Однако Толя надеялся, что когда-нибудь, пусть хоть лет через десять или сорок, он сумеет продержаться несколько секунд не только без рук, но даже и без ног.

Но стул, как видно, совсем не собирался участвовать в мировых рекордах. Он жалобно скрипел, а сиденье весьма выразительно стремилось отстать от задних ножек. Два винтика, что соединяли их, совсем расхлябались: один высунул голову из дырочки, а другой уже собрался совсем выскочить.

Но Толя на все это не обращал внимания. В коридоре хлопнули двери и послышались медленные и какие-то неровные шаги. В комнату вошла сестра Нина.

Подошла, прихрамывая, к дивану и опустилась на него со слезами на глазах.

— Что случилось? — с тревогой спросила мать.

— Не могу больше! — простонала Нина и начала расшнуровывать ботинок.

— Что такое?

— Гвоздь всю ногу исколол. Вчера еще кое-как терпела, а сегодня — не могу.

Нина сняла ботинок, потом чулок.

Мать взглянула на ногу: подошва сбоку до крови была расцарапана гвоздем.

— Что ж ты молчала?

— Это как-то не сразу… Сначала я не обращала внимания.

— Помой, возьми да завяжи… И чулок совсем новый. порвался, вздохнула мать.

Она взяла ботинок, просунула руку, долго щупала.

— Ничего нет!

— Он тут, сбоку, — показала Нина.

Пощупала мать в том месте — и пожала плечами.

— Да нет тут никакого гвоздя!

— Дай я, — сказала тогда Нина. Она уверенно взял ботинок, пощупала, поискала — и удивленно опустил руки.

Нет гвоздя — и все тут!

— Толик! — обратилась мать к сыну. — Посмотри, что тут такое: гвоздь изранил всю ногу, а найти его никак не можем.

— Тоже мне проблема! — пренебрежительно сказа Толя, раскачиваясь на своем стуле.

— Да ты подойди, погляди сам.

Толя неохотно расстался со своим стулом и, насмешливо улыбаясь, подошел к дивану. Взял ботинок, засунул руку, долго возился…

Насмешка исчезла с его лица.

— Ну, что? — Теперь уже Нина говорила насмешливо.

— Подожди, тут что-то не то, — растерянно буркнул Толя. — Покажи ногу.

Осмотрел: нога действительно поцарапана гвоздем. Тогда Толя приложил подошву ботинка к подошве ноги, чтобы точно узнать место, где должен был быть гвоздь.

— Смотри ты, какой хитрый! — заметила мать, довольная смекалкой сына.

Но Нина вдруг отдернула ногу и покатилась со смеху.

— Чего тебя разбирает? — сердито крикнул Толя. Держи ногу!

— Да так же выходит наоборот! — сквозь смех проговорила Нина.

— И правда, наоборот выходит! — засмеялась и мать, обрадованная сообразительностью дочери.

— Ничего смешного тут нет, — сурово произнес Толя. — Я и сам это знаю. Я только сначала захотел примерить так. А теперь попробуем иначе.

Он поставил ботинок рядом с ногой подошвой вниз. Потом усердно начал ощупывать стельку и наконец победно воскликнул:

— Есть!

— Где? Покажи! — заинтересовались мать и Нина. — Как же он мог до крови натереть, если его самого так трудно нащупать?

К Толе сразу же вернулось чувство собственного достоинства. С важным и авторитетным видом он объяснил:

— Стелька с краю оторвалась и загнулась, как пружина, и гвоздь высовывается только тогда, когда сильно надавишь. А вы надавить не догадались.

Попробовала мать, потом Нина — действительно, так оно и есть.

— Надо бы как-нибудь поправить, загнуть гвоздь, что ли, — проговорила мать. — Может ты, Толик, попробуешь?

— Сапожному делу я не учился, — пренебрежительно ответил Толя.

— Неужели это такая хитрая штука — гвоздь загнуть.

— Смотря где и какой. С молотком до этого гвоздя не доберешься, не пристукнешь его. А у сапожника и рашпиль есть и всякие там приспособления.

Подумала мать и увидела, что и в самом деле одним молотком ничего тут не сделаешь. Сидит гвоздь где-то далеко и глубоко — как по нему стукнешь?