Субботним вечером мистер Джастин Дуайр, маленький тщедушный человечек, отпирал металлическую решетку, охранявшую его собственность, и оттягивал ее назад — открывался вход в зал, откуда позднее польются звуки музыки. Подсобив жене вынести из машины корзинки с лимонадом и пачками печенья, мистер Дуайр занимал свой пост в крохотном тамбуре между решеткой и розовыми дверями. Там он сидел за складным столиком, разложив перед собой билеты и деньги. Толковали, что он уже сколотил себе целое состояние: он был владельцем еще нескольких сельских танцзалов.

Люди съезжались на велосипедах, в старых машинах; все это были, как и Брайди, жители с холмов — из деревушек, с отдаленных ферм. Люди, что подолгу никого не видели, — мужчины и женщины, парни и девушки. Уплатив за вход мистеру Дуайру, они вступали в его танцзал, где на бледно-голубых стенах двигались тени, а хрустальный плафон излучал мягкий матовый свет. Оркестр, он именовался «Романтический джаз-банд», состоял из кларнета, фортепиано и нескольких барабанов. Ударник, кроме того, пел.

Брайди посещала этот танцзал с тех пор, как вышла из монастырской школы сестер ордена Введения во храм, еще при жизни матери. Расстояние — семь миль туда и семь обратно — ее совсем не смущало, такой же путь она проделывала каждый день, когда ездила в школу к монашкам на том же самом, еще материнском, велосипеде, старом «радже», купленном в 1936 году. По воскресеньям она отправлялась за шесть миль к мессе, что тоже было не в тягость, настолько она к этим поездкам привыкла.

— Как поживаешь, Брайди? — осведомился мистер Джастин Дуайр, когда одним осенним вечером 1972-го в новом, алом платье она приехала в танцзал. Брайди отвечала, что все у нее в порядке, а на следующий привычный вопрос — что у отца тоже все в порядке.

— Я на днях у вас побываю, — пообещал мистер Дуайр; обещание это она слышала от него уже лет двадцать.

Брайди купила билет и вошла в распахнутые розовые двери. «Романтический джаз-банд» играл хорошо знакомый старый «Вальс судьбы». Вопреки своему наименованию оркестрик этот никогда не исполнял джазовой музыки, мистер Дуайр ее не жаловал, так же как всяческих новомодных танцев, что возникали и исчезали в последние годы. Джайв, рок-н-ролл, твист и прочие изобретения встречали твердый отпор со стороны мистера Дуайра, убежденного, что в танцзале все должно быть в высшей степени прилично и благородно. В «Романтическом джаз-банде» играли три музыканта: мистер Мэлони, мистер Суэнтон, а ударником — Дэно Райан. Это были немолодые люди, музыканты-любители, приезжавшие из города в машине мистера Мэлони; один из них работал на фабрике мясных консервов, другой — в Управлении энергоснабжения, а третий состоял на службе в Совете графства.

— Как живешь, Брайди? — осведомился и Дэно Райан, когда она шла мимо него в раздевалку. Барабаны его сейчас бездействовали, «Вальс судьбы» обходился без них.

— Все в порядке, — отозвалась она. — Ты сам-то здоров? Глаза получше? — В прошлую субботу Дэно пожаловался, что у него вдруг стали слезиться глаза, видать, от какой-то простуды. Начали слезиться с самого утра, и весь день не проходило, никогда с ним такого не было, сказал он, добавив, что вообще за всю свою жизнь и дня ничем не проболел. «Наверное, мне очки нужны», — заключил Дэно, и, входя в раздевалку, Брайди представила себе, как он в очках чинит дорогу — в Совете графства он служил рабочим-ремонтником. Где же это видано, чтобы дорожный рабочий носил очки, размышляла Брайди, может, и глаза у него стали болеть из-за пыли, от нее на такой работе не укроешься.

— Как дела, Брайди? — окликнула ее девушка по имени Эйни Макки, она была совсем юная, лишь в прошлом году окончила монастырскую школу.

— Какое у тебя платье чудесное! — сказала Брайди. — Это что, нейлон?

— Это трайсел. Гладить не надо.

Брайди сняла пальто и повесила его на крючок. В раздевалке была маленькая раковина с краном, над ней висело потускневшее овальное зеркало. На бетонном полу валялись клочки ваты, смятые бумажные салфетки, окурки. В углу зелеными деревянными панелями была огорожена туалетная кабинка.

— Потрясно выглядишь, Брайди! — заметила Мэдж Даудинг, дожидавшаяся очереди к зеркалу. Подойдя к нему вплотную, она сняла очки и принялась старательно красить ресницы. Пока, близоруко щурясь и напевая, она вглядывалась в свое отражение, другие девушки нетерпеливо топтались рядом.

— Да не копайся ты, Мэдж, бога ради! — крикнула Эйни Макки. — Что нам, всю ночь тут торчать?

Одна лишь Мэдж Даудинг была здесь Постарше Брайди. Ей стукнуло уже тридцать девять, хотя обычно она свой возраст скрывала. Девушки пересмеивались за ее спиной, все были согласны, что Мэдж Даудинг пора уже примириться со своей участью — в ее-то годы, подслеповата, кожа скверная — и перестать бегать за мужчинами. Это просто смешно. Да и кому она может понравиться? Уж лучше бы Мэдж Даудинг занималась по субботам добрыми делами, канонику О’Коннелу вечно требуется помощь!

— Что, здесь этот мужик? — спросила Мэдж, отойдя от зеркала. — Ну этот, длиннорукий? Кто-нибудь видел его?

— Он с Кэт Болджер танцует, — отозвалась одна. — Приклеилась к нему насмерть.

— Роскошный мальчик! — вставила Патти Бирн, и все захохотали, поскольку человека, о котором шла речь, вряд ли можно было назвать мальчиком, ему было, наверное, за пятьдесят, этому холостяку, лишь изредка приезжавшему в танцзал.

Мэдж Даудинг мигом выскочила из раздевалки, не потрудившись скрыть своей тревоги по поводу общения Кэт Болджер с длинноруким холостяком. На щеках ее вспыхнули два красных пятна, она в спешке споткнулась, и снова раздался дружный хохот. Девушка помоложе обязательно изобразила бы равнодушие. Брайди болтала с соседками, ожидая очереди к зеркалу. Кое-кто, чтобы не задерживаться, обходился зеркальцем в своей пудренице. Потом по двое, по трое, реже в одиночку вступали в зал и рассаживались на деревянных стульях с прямыми спинками, поставленных в ряд в одном конце зала; здесь они ожидали приглашения на танец. Мистер Мэлони, мистер Суэнтон и Дэно Райан заиграли «Луну в пору жатвы», затем «Кто же теперь целует ее» и «Я буду рядом с тобой».

Брайди пригласили на танец. Отец, наверное, уже задремал у очага; потихоньку мурлычет приемник, настроенный на «Радио Эйре». Отец прослушал передачи «Вера и порядок», «Ищем таланты». Ковбойский роман Джека Мэталла «Три быстрых всадника» соскользнул с его единственного колена на плиточный пол. Скоро он проснется, внезапно, резко вздрогнув, как это бывает каждый вечер, и забыв, какой нынче день, удивится, что ее нет рядом: обычно она сидит тут же у стола, чинит одежду или моет яйца.

— Пора слушать известия? — автоматически спрашивает он.

Под хрустальным плафоном плавал туман из пыли и папиросного дыма, зал гудел от топота множества ног, визга и хохота девушек — за неимением кавалера кое-кто танцевал друг с дружкой. Музыка гремела, оркестранты поснимали пиджаки. В быстром темпе они сыграли несколько мелодий из «Большой ярмарки» и более романтично «Все это так просто…». В стремительном темпе прозвучал «Пол Джонс» для танца с обменом партнерами, и Брайди оказалась в паре с юнцом, поведавшим, что он копит деньги и собирается эмигрировать, потому что в Ирландии, по его мнению, все идет к концу.

— Я у дяди живу, на холмах, — говорил он, — вкалываю по четырнадцать часов в сутки, разве это жизнь для молодого парня? — Брайди знала его дядю, каменистое поле которого отделяла от отцовского лишь одна ферма. — Все кишки надорвал, вкалывая на него, — бубнил парень. — Ну скажи мне, Брайди, есть в этом смысл?

В десять часов в зале поднялась кутерьма: появились три пожилых холостяка, они прикатили на велосипедах прямо из пивной Кэри. Холостяки приветствовали танцующих громкими возгласами и свистом. От них несло крепким портером, виски и потом.

Каждую субботу они прибывали сюда точно в этот час; мистер Дуайр, продав им билеты, сложил карточный столик и запер вечернюю выручку в жестяную коробку: больше никто в танцзал не пожалует.