Подобным образом бывшие офицеры описывались и в 1939 г. в «Большой советской энциклопедии». Особо подчеркивалось, что среди тех, кто был привлечен на службу в Красную армию, «оказалось немало предателей и шпионов, разоблаченных советской разведкой и понесших заслуженную кару»[201].
Подобные публичные оценки относились к достаточно многочисленной группе командного состава. На 1 января 1921 г. офицеры царской и белых армий составляли 34 % от общей численности руководящих кадров всех степеней в Красной армии[202]. Многие «военспецы» занимали высшие командные, штабные и административно-хозяйственные должности. Особенно большой была их концентрация в военно-учебных заведениях, прежде всего в Военной академии РККА.
В общей массе бывших офицеров особо выделялись те, кто служил в белогвардейских армиях и националистических формированиях.
В первые годы после окончания Гражданской войны, в условиях резкого сокращения Красной армии, указанную выше категорию комсостава стремились удалить с военной службы в первую очередь. На 1 января 1921 г. в рядах Красной армии проходило службу около 12 тысяч бывших белых офицеров, а к концу 1922 г. их оставалось уже менее двух тысяч[203].
Увольнение данной группы военнослужащих происходило на основе специальной инструкции Штаба РВСР от 21 мая 1921 г., предварительно согласованной с Особым отделом ВЧК[204].
После Кронштадтского мятежа особое внимание было обращено также на бывших офицеров царского военно-морского флота, однако решительному увольнению их препятствовало отсутствие подготовленных и преданных новой власти молодых кадров из рабочих и крестьян.
Оставляя на многих постах (прежде всего в штабах и учреждениях РККА) офицеров Генерального штаба, военно-политические лидеры РСФСР преследовали прагматические цели, при этом, однако, отдавая себе отчет в том, что лояльность их — лишь «внешняя оболочка». Такая оценка представляется вполне обоснованной в свете знания большевиками того положения, которое занимали генштабисты при царском режиме.
Оценивая «состояние умов» генштабистов в начале 1920-х годов, бывший полковник Г. Гирс описал его следующим образом: «Особенно консервативным по отношению к оценке политической жизни является „Генеральный штаб“, т. к. до революции служебная дорога генштабиста была полна привилегий и блеска… Принадлежность к корпусу Генерального штаба обеспечивала на всю жизнь хорошее служебное положение, к концу служебной карьеры она давала возможность занять в государстве высшие посты…»[205]
По утверждению Генерального штаба генерал-майора, одного из ведущих стратегов в царской, а затем и в Красной армии А. Снесарева, само положение «военспецов» лишало их надежды на будущее, на обеспеченную жизнь после выхода на пенсию. И только введение новой экономической политики (НЭП) вселяло в генштабистов надежды на скорое перерождение, а затем и падение Советской власти. При этом бывший генерал отмечал, что, «будучи людьми строгого отбора… отшлифованными для всех одинаково продуманной системой воспитания, испытанными в чистоте монархических убеждений… офицеры Генштаба вошли в новую для нас обстановку Советской власти… организованной и сплоченной группой»[206].
Заострим внимание на последней фразе А. Снесарева. Именно группировок, на какой бы почве они первоначально ни образовывались, больше всего опасались руководители партии и государства и транслировали эти взгляды в чекистское ведомство. А убеждать сотрудников органов безопасности не было нужды. Опыт борьбы с контрреволюционным подпольем в годы Гражданской войны не оставлял сомнений в реальной опасности группового действия бывших офицеров.
В инструкции к приказу ГПУ № 200 от 1 сентября 1922 г., посвященной организации наблюдения за командным составом РККА, прямо указывалось на необходимость «смотреть за элементами группирования» в среде бывших офицеров и, в необходимых случаях, через возможности командования раскассировать группировки, не ослабляя при этом оперативного контроля за наиболее активными лицами[207].
На усиление внимания к разного рода объединениям бывших офицеров указывал в своем докладе на Втором Всесоюзном съезде особых отделов в январе 1925 г. заместитель начальника, а в то время фактический руководитель ОО ОГПУ Р. Пиляр[208].
Это была установка на годы вперед. Любое организационное действие со стороны «военспецов» изначально расценивалось как верный признак подготовки к созданию антисоветской группы.
В организационном единении бывших офицеров, особенно генштабистов, крылась, по мнению чекистов и политического состава РККА, еще одна угроза безопасности — возможность захвата управляющих армией структур социально чуждыми элементами со всеми вытекающими отсюда негативными для власти последствиями. Речь шла о так называемой «технической измене».
Р. Пиляр прямо говорил, что первейшей задачей контрреволюционной общественности является овладение Красной армией, с учетом ее роли в обеспечении устойчивости Советской власти[209].
Взяв под постоянный контроль группировки бывших офицеров, чекисты распространили эту практику на командный состав вообще. Особенно пристально наблюдали они за высшим командным составом, учитывая его социокультурный облик.
Советская военная элита формировалась, как известно, в условиях революционного хаоса, стихии Гражданской войны, что не могло не отразиться на ее облике, взаимоотношениях между самими «красными генералами», восприятии ими сложившейся системы иерархии и подчиненности. Особо следует выделить необходимость подчинения не только приказам вышестоящего военного руководства, но и большевистским партийным директивам.
Многих представителей военной элиты не устраивал сложившийся двуединый механизм управления войсками, который составляли командиры, считавшие себя военными профессионалами, и военные комиссары, функционально предназначенные для контроля за политической благонадежностью комсостава и многие годы имевшие с ним практически одинаковые права.
Еще в период Гражданской войны известные «красные генералы» старались избавиться от коллективных органов решения армейских задач в лице Реввоенсоветов. И. Уборевич, к примеру, признаваясь, что лично сам слабо разбирается в политических вопросах, категорически отказался сформировать Реввоенсовет в 13-й армии, которой командовал. Несмотря на неоднократные приказания на сей счет со стороны командующего Южным фронтом М. Фрунзе, он им не подчинился[210].
Решительно высказывался за отмену института военных комиссаров М. Тухачевский. В газете «Революционный фронт» он еще в январе 1920 г. писал: «Реввоенсоветы — это бельмо на глазу нашей стратегии — сами себя изживают в доказательство того, что существование их противоречит сути дела»[211]. Будущий маршал не изменил своих взглядов и в послевоенные годы. В своей статье в журнале «Красная армия» он однозначно поставил вопрос о ликвидации Реввоенсовета Республики и Политического управления, действовавшего, кстати сказать, на правах военного отдела ЦК РКП(б)[212].
В связи с вышесказанным стоит вспомнить и «самостийность» М. Тухачевского в августе 1920 г., когда он инициировал и подписал приказ по войскам Западного фронта, в котором подверг критике линию партийно-государственного руководства страны в вопросе о взаимоотношениях с Польшей[213].
