Внутрипартийная борьба конца 1923 — начала 1924 г. и даже снятие Л. Троцкого со всех военных постов в 1925 г. практически не волновали красноармейскую массу, затронув лишь отдельных командиров и политработников высшего и среднего звена.

Политическая инертность войск заметно повлияла на положение особых отделов в общей системе органов ГПУ — ОГПУ, которым предписывалось сосредотачивать внимание на хозяйственных и воинских преступлениях и вообще не заниматься борьбой с контрреволюционными проявлениями в РККА и шпионажем. Можно утверждать, что особые отделы лишь косвенно участвовали в укреплении политической надежности войск через вскрытие и пресечение хищений продовольствия и имущества, давление на командование путем информирования о недостатках в снабжении, о случаях искривления дисциплинарной практики и отрыве комполитсостава от красноармейцев, а также о моральном разложении отдельных начальников.

Единственное, о чем можно говорить в плане обеспечения политической лояльности военных кадров, это меры особых отделов по контролю за процессом наметившегося группирования бывших офицеров, своевременное распыление вызывавших сомнение групп, участие в общеармейских кампаниях «чисток» комсостава.

Хорошо налаженной и разветвленной сети осведомления особые отделы не имели, о чем не раз говорилось на разного рода совещаниях, съездах, в директивах ОГПУ.

Вторая фаза деятельности органов госбезопасности в рассматриваемом направлении началась в середине 1927 г. и продлилась больше года. «Военная тревога 1927 г.» на фоне низкой боеготовности РККА и Флота побудили высшие политические инстанции, военное и чекистское руководство принять жесткие меры в сфере обеспечения политической надежности войск. Основные усилия сосредотачивались на борьбе с троцкистской оппозицией и ее стремлениями найти поддержку в воинских частях и учреждениях РККА, с проявлениями антивоенных и крестьянских настроений. Последние явно усиливались ввиду постепенного перерастания чрезвычайных мер по хлебозаготовкам в «чрезвычайщину» как систему.

Развитие осведомительной сети среди рядовых военнослужащих и младшего комсостава стало насущной необходимостью и настойчиво реализовывалось. Особым отделам де-факто и де-юре возвратили функции борьбы со шпионажем и контрреволюционными явлениями в РККА и Флоте. Были приняты организационные и оперативные меры по укреплению совместной работы особистов и территориальных органов ОГПУ по обслуживанию переменного состава территориальных частей и соединений, которые составляли большинство в штатной структуре Красной армии.

С 1927 г. среди военнослужащих неуклонно возрастало количество группировок негативной направленности, перераставших из «бузотерских» в антисоветские и националистические. Об этом убедительно свидетельствует статистика как самих особых отделов, так и военной прокуратуры.

Третья фаза связана прежде всего с ужесточением политики на селе, переходом к сплошной коллективизации и уничтожению кулачества как класса (1929–1933).

Результаты анализа материалов органов ОГПУ этих лет указывают на то, что «крестьянские настроения» не просто усиливались и радикализировались, но и перерастали уже в «повстанческие». Серьезное влияние на красноармейскую массу оказывали «ходоки» — делегаты из деревень, просившие военнослужащих о поддержке селян. Письма из дома содержали аналогичные призывы. С целью затруднения внешнего влияния на армию органы ОГПУ активизировали работу подразделений политконтроля (ПК). Даже в ущерб интересам других направлений оперативной деятельности чекисты перешли от выборочного к 100-процентному контролю корреспонденции, идущей в воинские части, изымая содержащую призывы к неповиновению, неисполнению приказов, к повстанческим действиям, захвату оружия и установлению связи с местными антисоветскими группами.

Из Москвы особым отделам приказывалось переходить от профилактических (гласных и через осведомителей) мер к арестам, обыскам и возбуждению уголовных дел.

Третья фаза деятельности особых отделов по сохранению и укреплению политической надежности войск характеризуется активным подключением чекистов к реализации указаний высшего военного руководства об изъятии из РККА социально чуждых и классово враждебных элементов. С другой стороны, особисты инициировали принятие четко регламентированной системы, определяющей привлечение воинских контингентов к участию в раскулачивании. Основными чертами этой системы являлись жесткое ограничение применения войск и глубокая фильтрация личного состава выделяемых частей и подразделений со стороны особых отделов. Любые эксцессы, возникающие при использовании военнослужащих, выявлялись чекистами, и об этом незамедлительно информировалось командование. В некоторых, наиболее вопиющих случаях, например по «Медынскому делу», доклады поступали лично Генеральному секретарю ЦК ВКП(б) И. Сталину.

ОГПУ инициировало и настойчиво проводило в жизнь положение, при котором семья военнослужащего не могла быть раскулачена и выслана. Это позволялось делать только после демобилизации его из РККА.

Меры, принимавшиеся органами госбезопасности, во многом дополняли и значительно усиливали действия командования и политических органов. Их совместными усилиями удалось не допустить в крестьянской, по сути дела, Красной армии масштабного, а тем более вооруженного сопротивления военнослужащих партийно-советской политике на селе, несмотря на всю трагичность процесса коллективизации и ликвидации кулачества как класса. Подавлять вспышки восстаний не только воинских частей, но даже мелких подразделений не пришлось.

Выступая на объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) в апреле 1928 г., нарком по военным и морским делам, председатель Реввоенсовета СССР К. Ворошилов заявил следующее: «Командный состав, который мы получили от царской армии, к настоящему времени если не на 100, то на 99 % стал вполне надежным, нашим, мы его ассимилировали, слили с молодыми красными кадрами»[797].

Для участников пленума эти слова звучали оптимистично, поскольку подавляющая их часть не имела прямого отношения к РККА и РККФ и не знала реального состояния дел.

А нарком, уже привыкший хвалиться состоянием Красной армии в своих публичных выступлениях, мягко говоря, лукавил. Бывших офицеров никогда — ни до, ни после указанной речи К. Ворошилова — не считали вполне надежными по определению. Они продолжали быть лишь военспецами, временно нанятыми на службу пролетарским государством. Еще в период Гражданской войны бывший тогда председателем Реввоенсовета Республики Л. Троцкий поделил, и, на наш взгляд, достаточно объективно, всех военспецов на несколько групп. К первой он отнес тех, кто сознательно стал на сторону новой власти и активно сражался в рядах Красной армии против белогвардейцев и интервентов. Во вторую группу, наиболее многочисленную, входили растерянные и испуганные происходящими событиями бывшие офицеры, в большинстве своем мобилизованные в армию под угрозой репрессий. Это был неустойчивый контингент, «бесхребетная, безыдейная и трусливая часть офицерства». «Лишенный политических взглядов, так называемый „беспартийный“ офицер, не разбирающийся в великих событиях, — писал Л. Троцкий, — легко теряется и, наблюдая неудачу на том или другом участке фронта и слыша о неудачах с других участков, легко приходит к выводу, что все потеряно»[798]. Приведенная цитата взята из книги Л. Троцкого «Как вооружалась революция».

Как известно, отбором документов и вообще подготовкой к изданию этого многотомника занимался только что окончивший «красную» Академию Генштаба Я. Блюмкин. Он получал непосредственные указания от Л. Троцкого. Поэтому совершенно неслучайным является размещение во втором томе статьи под названием «Красная армия в освещении белогвардейца». В ней в том числе представлена оценка бывших офицеров, служивших новой власти, таким же, как они, военспецом, бывшим комбригом Котоминым, перебежавшим на сторону колчаковских войск. И составитель книги (Я. Блюмкин), и автор статьи (Л. Троцкий) сочли возможным в издании 1925 г. повторить то, что публиковалось в конце 1919 г.