Взяв людей, он из последних сил понесся навстречу своему Граалю. И вот он прибежал — и утратил его. Тот самый могильный холм был здесь, перед ним. Неопытный глаз не отличил бы его от любого другого бугра, но для Шторма-на никаких сомнений быть не могло. Наконец он видел эту могилу своими собственными глазами. И этот подвиг совершил не Ле Биан, не Принц, не Харальдсен. Это он был победителем. Шторман почувствовал радостный трепет: он оказался сильнее всех! Его пример — свидетельство победоносной молодости ордена СС!

Все четверо достали лопатки и принялись копать. Нельзя было терять ни секунды. Раздался звук — тот самый странный стук, который говорит о необычной находке. Сердце в груди забилось с невероятной скоростью. Сколько именно времени длился этот восторг — он не знал. А теперь все было кончено. Сначала свет фар в глаза. Потом эти люди вокруг. А еще потом — повелительный крик по-норвежски. Лесной волк добежал до цели — и захромал. Охота окончилась.

Шторману некогда было думать, но решение он принял. Он не разгрыз капсулу с цианистым калием, с которой никогда не расставался. Эсэсовец все еще был полон решимости идти до конца. Никто не скажет, что он отступил у самой цели. Не обращая внимания на людей, окруживших его, он с диким воплем, с лопаткой в руке, бросился к холмику. Партизаны не поняли этого безумного порыва. В ночи раздалось несколько выстрелов. На лице Шторма-на выразилось удивление, потом боль. Он упал у подножья холмика. Ему еще хватило силы захватить руками горсть земли. Жизнь покидала его, а на лице застыла победная улыбка.

Первым чувством Ле Биана был страх. Свет в глаза ослепил его, и он никак не мог понять, что за люди вытаскивают его из машины. Потом они заговорили, и студент понял: это не эсэсовцы, с которыми он ехал, а норвежцы. Его бесцеремонно вытряхнули на улицу и подвели к холмику, которого он еще не видел. Вдруг луч света прошелся по земле и осветил тела четырех лежащих немцев. У всех были прострелены головы, все мертвы. Один из норвежцев на безупречном французском спросил:

— Что вы делали вместе с ними? Вы коллаборационист?

— Ни в коем случае! — воскликнул Ле Биан.

В голове не укладывалось, что перед этими партизанами он стоит как враг. Он посмотрел на них и решил доказать свою невиновность.

— Они силой притащили меня сюда, чтобы разрыть могилу Роллона.

— Когда мы застрелили вот этого, — сказал норвежец, — он копал эту кучу земли. Скажи нам, что он искал.

— Это могильный холм, — объяснил Ле Биан. — Очевидно, могила древнего вождя викингов. Должно быть, здесь было священное место.

Судя по лицу партизана, его не слишком удовлетворило объяснение, данное французом. Он обернулся к товарищам и по-норвежски пересказал им то, что услышал. Все немного посовещались, потом первый партизан опять подошел к Ле Биану.

— Мы занимаемся тем, что освобождаем свою землю, — сказал он высокопарно. — Немцев в Норвегии еще много, и теперь они полны решимости драться с нами до последнего. Так что я думаю, у них есть другие дела кроме археологических раскопок.

— Поверьте, — убежденно сказал Ле Биан, — здесь нет ни оружия, ни золота. — Дайте, я вам покажу, и вы убедитесь, что я прав.

Убежденность француза, видимо, смутила норвежца. Он что-то отрывисто приказал своим товарищам, а потом ответил Ле Биану:

— Здесь места не из самых надежных, но сейчас темно, так что мы можем оказать тебе доверие. На доказательство у тебя два часа.

Ле Биан не заставил себя упрашивать. Он взял одну лопату, а другие дал норвежцам. Все принялись копать. Молодой человек думал про себя, что такие раскопки совсем ненаучны, однако война иногда списывает подобные партизанские налеты. Ле Биан и не думал, что способен на такую силу, с которой копал. Вскоре он дошел до центра холма и уткнулся в каменную стенку. Тогда он стал осторожно, чтобы не повредить то, что внутри, разбирать ее.

Это он делал один, отодвинув норвежцев. Студент снимал камень за камнем и наконец обнаружил остатки деревянной ладьи, а за ними гроб. Ле Биан сделал вывод, что вождь в этой могиле был похоронен по древнему обряду викингов. Чтобы покойник смог уплыть на тот свет, товарищи клали в могилу лодку с уложенной мачтой и свернутым парусом. Обычно клали туда и предметы обихода, и погребальные дары. Поскольку грунт в этих краях богат голубой глиной, дерево сохранилось довольно хорошо. Копая дальше, историк наткнулся на кости. Он попросил норвежцев осветить это место, и в глубокой ночи стал виден сильно поврежденный скелет. Ле Биан принялся ощупывать кости, но того, что хотел, не добился. Это действительно были, видимо, останки Рольфа Пешехода, он же Роллон, но первый герцог Нормандский был совершенно гол. При нем не лежало никаких украшений: как будто с него нарочно сняли все знаки власти.

— А король-то голый, — в отчаянье прошептал Ле Биан.

— Что-что? — переспросил норвежец. — Я не понимаю, чем вы тут занимаетесь, только знаю, что мы очень спешим. Здесь опасно. Вы нашли то, что искали? Угодно вам наконец объяснить, куда вы клоните, или нет?

Ле Биан не удержался и посмотрел на лежавшего навзничь Штормана. Ответил он так, словно обращался к трупу. Да ведь только он и мог его понять.

— Все-таки они сильнее нас, — проговорил он обреченно. — Скирнир Рыжий победил своего врага, хоть и много веков спустя.

С этими словами он бросил лопатку и обратился к норвежцу:

— Можно идти. Мы все были на ложной дороге.

Люди собрались и ушли в ночь. Роллон опять остался один в глубине Увдальского леса. Опять уснул в ночи веков под гнетом своей неразгаданной тайны.

Руан, 1950 г.

Прошло пять лет. Этого времени было достаточно, чтобы вернуться к нормальной жизни, но явно мало, чтобы залечить раны, нанесенные войной. Вернувшись из Норвегии, Ле Биан застал свой город в развалинах. Одной из жертв ожесточенных боев стал собор. 19 апреля 1944 года семь бомб разворотили здание. Вся южная сторона обратилась в руины кроме одной капеллы. Клирос также пострадал. 1 июня добычей огня стала и башня Святого Романа; в пламени расплавились колокола, да и всем зданием оно едва не овладело.

В эти смутные дни обратилась в прах и надгробная статуя Роллона. От гробницы, тянувшей к себе желающих разгадать ее секрет, не осталось ничего. Ле Биан был не суеверен, но подчас невольно видел в этом истинный перст судьбы: как будто необходимо было во что бы то ни стало уничтожить самую память о Роллоне, чтобы тайна его оставалась нераскрытой. Высадившимся союзникам стоило многих трудов выгнать оккупантов. Только 30 августа немцы оставили Руан, причем еще подожгли городской порт. 1 сентября Жорж Ланфри вывесил большой трехцветный флаг на верхушке соборного шпиля. Да, город вышел из войны обескровленным и глубоко больным, но он наконец стал свободным. Помимо тысяч человеческих жертв, нормандский город потерял десяток тысяч домов, некоторые из которых входили в сокровищницу памятников архитектуры.

Ле Биан глубоко жалел об этих невосполнимых для истории утратах, но он знал, что еще больше времени ему понадобится, чтобы загладить память о другой потере. Он пытался узнать что-то о Жозефине. Говорили разное, но, по всей видимости, немцы казнили ее перед самым уходом из города. Как говорил Марк, нескольким головорезам-эсэсовцам специально поручили убрать ее, чтобы она ни о чем не проговорилась после войны. Любой ценой немцы не хотели допустить, чтобы их враги продолжили поиски пресловутой тайны. Больше того: говорили, что после разгрома Германии архивы СС, а прежде всего большинство материалов о работах Аненербе, были уничтожены. Никакие следы этих исследований не должны были пережить Тысячелетний рейх. 22 мая 1945 года Генрих Гиммлер положил конец своей жизни, унеся с собой мечты о сверхчеловеке и об избранной расе — наследнице древних германцев и их родичей викингов.