— Жозефина, — сказал Пьер, — познакомься: это Жанна, добрая знакомая Леонии. Наши планы меняются. Я тебе все расскажу по дорого, а сейчас нам обязательно нужно идти. Нельзя терять ни секунды.

Он обернулся:

— Извините, пожалуйста, Жанна. Еще раз спасибо за все, что вы сделали. Как хорошо, что Леония могла рассчитывать на вас!

Все это продолжалось лишь пару секунд, но Жанна успела рассмотреть новую гостью. Городская вся из себя, прическа по последней моде. Такие говорят громко и никогда не теряются, что бы ни случилось. Она ее совсем не знала, но ненавидела всеми силами души.

Ле Биаи с Жозефиной шли по улице, а Жанна смотрела им вслед, пытаясь развязать веревку, которой был привязан велосипед, и тут у нее затуманились глаза. По щекам побежали слезы. Ле Биан еще раз обернулся к ней, помахал рукой, но что она плачет — не заметил.

Швейцарский гвардеец, затянутый в потертую форму, безукоризненно отдал честь папскому секретарю и монсеньору Баттисти. Отворились обе тяжелые створки дверей кабинета верховного понтифика. Пий XII сидел в глубине помещения за письменным столом. Его изящная, аристократического вида фигура всегда производила на его собеседников одно и то же впечатление. Папа внушал почтение, смешанное со страхом. Его маленькие круглые очки лишь подчеркивали остроту умного взгляда, не знавшего снисхождения к тем, кто по лени или небрежению не справился с порученной миссией. Папа имел обыкновение делать два дела разом, но на сей раз приход монсеньора Баттисти счел настолько важным, что положил перо.

— Итак, монсеньор Баттисти, — начал он, — какие вести вы привезли из Франции?

— Боюсь, не очень хорошие, Ваше Святейшество. То, что я предполагал и чего опасался, подтвердилось.

Папа предложил посетителю сесть и продолжить доклад. Монсеньор Баттисти, усевшись в кресле, начал сразу с дела:

— Тело Роллона и крест, хранивший его в гробу в Руанском соборе, исчезли. И, что еще хуже…

— Продолжайте, — попросил его верховный понтифик, но кардинал не сразу подобрал слова:

— Дело в том, что дух герцога Нормандского, как я боюсь, связан.

Пий XII сложил руки и нахмурил лоб. Вот этого рода дел он как раз не любил.

— Монсеньор, — ответил он чрезвычайно озабоченно, — вы знаете, что я не большой любитель всех этих темных историй, связанных с магией и суеверием. Религия не имеет нужды в таких ухищрениях, чтобы трогать сердца Однако мне известны ваша четкость и честность. Вы изгоняли беса?

— Конечно да, Ваше Святейшество! — воскликнул Баттиста. — Но я должен признаться, что не почувствовал действия обряда Как будто тень Роллона оставалась в воздухе вокруг нас; как будто мертвеца лишили покоя. По правде говоря, мне трудно объяснить природу смятения, вторгшегося мне в душу, но я предчувствую опасность, тем более…

Кардинал Баттиста на минуту прервался. Видно было, что слова, которые он собирается произнести, даются ему с особенным трудом.

— Что тем более? — спросил папа, явно недовольный таким замешательством.

— Тем более, что пресловутый золотой крест забрали люди из СС. И никто не знает, где он теперь находится.

Понтифик сжал кулак, и словно все узлы его сухого тела напряглись и натянулись. Он встал и подошел к окну.

Пий XII был очень рассудительным человеком и никогда ничего не говорил, не взвесив тщательно каждое свое слово. Он поглядел на площадь Святого Петра, где в этот будний день народу было не очень много. Затем его взгляд устремился вдаль по улице Примирения — так ее соизволил назвать Муссолини, чтобы увековечить мир между фашистской Италией и Папским государством. Не заключила ли Церковь в тот день договор с дьяволом? Или то была необходимая цена, чтобы не пасть от орд безбожных большевиков, готовых по первому знаку слабости затопить всю Европу? Он вновь повернулся к посетителю.

— То, что вы говорите, монсеньор Баттисти, очень важно, — ответил он самым благодушным тоном, который контрастировал с серьезностью самих слов. — Если СС интересуется Роллоном — значит, за этим стоят какие-то темные замыслы. Быть может, даже какое-то языческое богохульство… В это смутное время у нас, к несчастью, мало средств, чтобы бороться с Черным орденом.

— Ваше Святейшество, — ответил Баттисти, — я всего лишь смиренный служитель Божий, овладевший некоторыми приемами экзорцизма. Я не чувствую себя способным противостоять СС. Но архиепископ Руанский рассказал мне кое-что, может быть, для нас интересное…

Тут уже Пий XII даже не пытался скрыть нетерпения:

— Ради Бога, — прервал он кардинала, — перестаньте говорить намеками. Выражайтесь ясно. Если вы мне не расскажете все, что знаете, то и я не смогу сказать вам свое мнение.

— Простите, Ваше Святейшество, — спохватился кардинал. — Руанский прелат говорил мне про одного молодого человека, историка, который занимается жизнью Роллона. Он, кажется, достоин доверия и руководствуется только научными мотивами.

— Научными? — воскликнул папа Пий. — Эсэсовцы тоже произносят это слово для оправдания своих нечестивых изысканий. Нам не нужна такая наука, единственная цель которой — победа над верой.

Последняя фраза папы была похожа на приговор. Баттиста решил, что аудиенция закончена. Он встал и осторожно сделал несколько шагов к двери.

— Монсеньор Баттиста! — воскликнул папа и привстал с места, останавливая его.

Посетитель обернулся и вновь подошел к папскому столу.

— Я вас еще не отпускал, — строго сказал понтифик. — Кажется, вы с доверием относитесь к словам нашего брата из Руана. Стало быть, если я верно читаю между строк вашей мысли, вы намекаете, что этому молодому человеку надо предоставить доступ к одной из наших сокровенных книг…

— Ваше Святейшество, — страстно произнес кардинал, — мне очень жаль, что я смог донести до вас только впечатления и ощущения. Я знаю, вы не из тех, кто позволяет эмоциям руководить собой, но у меня есть внутреннее чувство, что нам грозит очень большая опасность. Я уверен, что бороться надо всеми средствами, которыми мы располагаем.

Услышав эти слова, Пий XII внезапно почувствовал сильную усталость. Он сел в кресло и взял авторучку. На чистом листе бумаге он написал своим правильным почерком с аккуратным наклоном несколько строк. Затем он промокнул бумагу, сложил листок и положил в конверт. Папа дернул шнурок, и дверь отворилась. Вошел секретарь. Он подошел к папе, а тот подал ему документ.

— Мы даже не подозреваем, до какой степени люди Гиммлера готовы на все ради триумфа своей ереси. Я не хочу допустить ни малейшего риска. Возьмите это письмо, передайте директору библиотеки и попросите его не откладывать дела. Объясните ему хорошенько, что это требование экстренное. Получив книгу, отнесите ее монсеньору Баттисти.

Отдав приказ, Пий XII вновь перевел взгляд на кардинала.

— Как только книга будет у вас, поезжайте назад во Францию, встретьтесь с тем человеком и передайте книгу ему. Кстати, как его имя?

— Пьер Ле Биан, Ваше Святейшество, — ответил кардинал, донельзя довольный тем, что папа уступил его желанию.

Верховный понтифик отпустил его кивком головы. Когда Баттисти выходил из комнаты, он на другом чистом листке записал имя Ле Биана.

По пути Ле Биан рассказал Жозефине о письме Леонии и о странной истории норвежской рукописи. Они пошли скорее, но Ле Биан боялся, что они и так уже опоздали. Войдя на улицу Мартенвиль, они точно поняли, что их опередили. Въезд в проулок, ведущий к кладбищу Сен-Маклу, перегораживала большая черная машина. Ле Биан от злобы, что не успел, страшно выругался.

— Погоди, — сказал Жозефина, не желая признать себя побежденной, — еще не все пропало. Раньше них мы не поспели, но можем за ними посмотреть. Одна очень хорошая наша знакомая живет в квартире, откуда видно все кладбище.

Ле Биан не понял ни слова из того, что она сказала, но он уже привык слушаться Жозефину, не задавая особых вопросов. Они вошли в белый каменный дом с коричневыми фахверками и поднялись по лестнице.