— Что делаешь?.. Скучно, — пояснила она, когда Курт обернулся, уставившись на нее с удивлением, с легким оттенком паники отметив, что не услышал ни звука открывшейся двери, ни ее шагов. — Не могу я сидеть там и смотреть в стену… Ничего, если посижу с тобой?
— Боюсь, со мною тебе будет не намного веселее, — усмехнулся он, аккуратно установив башню на ее место. — Собеседник из меня не слишком занимательный.
— А ты расскажи, что это за женщина, про которую завел речь тот охотник, — предложила Нессель, усевшись напротив. — Он так говорил, как будто у вас с ней что-то было… Не представляю тебя с женщиной, откровенно сказать.
— От тебя это звучит вдвойне занятно, — заметил Курт; она фыркнула:
— Это не считается. Я имела в виду — по-настоящему, как это бывает у всех нормальных людей, когда чувства, когда обоюдное влечение… Я будто бы и понимаю, что за столько лет жизни ты не мог себе кого-то не найти, но все же — ни в какую не могу себе вообразить тебя и кого-то… вот так.
— Оно, в общем, и не «вот так», — пожал плечами Курт, установив последнего короля и оставшись сидеть, глядя на доску. — Мы просто виделись пару раз.
— И ты спас ей жизнь, — уточнила Нессель с нарочито умильной улыбкой; он поморщился:
— Да… было дело… Это случилось той весной, когда я угодил в твой лес. Помнишь, почему тебе пришлось использовать, так скажем, не совсем заурядный способ меня излечить?
— Ты торопился, — кивнула она, — спешил попасть в Ульм как можно скорее и говорил, что должен встать на ноги немедленно, ибо каждый день и час на счету.
— Именно. В Ульме обосновалось гнездо стригов, причем осели они в замке местного ландсфогта и все более подгребали под себя ульмскую знать, а следователя, который должен был их вычислить и обезвредить, убили по пути туда. Я должен был его заменить. Стригов я тогда нашел, но задержать их в одиночку не рискнул; да и не должен был — по нашим правилам. Однако пришлось.
— Они захватили ту женщину? Чтобы надавить на тебя?
— Скорее — на моего приятеля, ее жениха, что помогал мне в расследовании. Местный барон, довольно сообразительный парень, который принимал в жизни города участие самое деятельное и желал помочь… ну, а кроме того — был неприлично любопытен и все надеялся с моей помощью увидеть живого стрига. М-да… Вот и увидел. Ты побывала в Ульме, когда искала меня; наверняка ведь слышала там легенду о том, как я в одиночку вырезал целый замок стригов и простых смертных наемников? Вот только это не совсем так: нас было двое, стригов трое, и нам несказанно повезло… — Курт помолчал, невольно проведя пальцем в черной перчатке по бусинам деревянных четок, что висели на его запястье, и вздохнул: — А если точнее — то и нас тоже было трое, и помимо везения нам споспешествовало самое настоящее чудо.
— Хорошо, что ты все еще держишь их при себе, — заметила Нессель. — Повторю снова, что тот, кто одарил тебя ими, наделил тебя небывалым благословением… И к слову, в них что-то изменилось. Теперь я уже не могу сказать, что ты носишь их просто так.
— Я их, как ты это назвала, «намолил»? — усмехнулся Курт, отчего-то смутившись и заметив с неприятным смятением, что это чувство неловкости, будто его застукали где-то на пустынном берегу речки голым и безоружным, возникает слишком часто при беседах с лесной ведьмой; чувство это нисколько не напоминало испытанное в далекой юности любовное смущение и было чем-то другим, глубинным, первобытным и настолько похожим на страх, что становилось не по себе…
— Да, на них теперь есть твой след, — просто кивнула Нессель. — И не смейся.
— Вот уж даже и не думал… — буркнул он себе под нос, зачем-то поправив и без того идеально стоящую фигурку на доске.
— А что та женщина? — снова спросила она с многозначительной улыбкой. — Ты сказал, что тогда в Ульме ты истребил стригов на пару с ее женихом, но почему-то все, даже этот охотник, считают, что это сделал ты один и что тебя с нею что-то связывает. И в Бамберг, как я поняла, она почему-то приехала одна, без мужа; а между тем — вон сколько лет прошло…. Твой приятель так и остался вечным женихом?
— У них… не заладилось, — на миг замявшись, ответил Курт. — Но я здесь ни при чем.
— Врешь ты все, — еще шире улыбнулась ведьма. — Но я не в обиде. Понимаю, какие у тебя тайны.
— Id est? — нахмурился он и переспросил, уловив непонимание в ее глазах: — То есть?
— Ты о чем-то молчишь, — пояснила Нессель с готовностью. — Не говоришь правды и о том, что в Ульме было, и про этого «жениха», и про нее саму, и про то, что между вами есть… Виляешь, как заяц. Но как я уже сказала, обижаться не стану: я понимаю, что на всю Германию прославленный инквизитор наверняка замешан в таких темных делишках, про которые всяким сторонним ведьмам знать не положено. Я и не уверена, что хочу… А про женщину спросила, потому что было и впрямь подумала, что у тебя — и что-то с кем-то может оказаться всерьез, и меня это удивило.
— Всерьез у меня оказаться не может ни с кем, — отозвался Курт сумрачно. — Сколько у меня врагов и каких — ты уже, думаю, поняла, а ведь я тебе и половины не раскрыл; при такой жизни лучше не иметь близких людей, через которых меня можно достать. Пока я один, я подставляю только себя, стоит допустить к себе хоть кого-то — и он окажется в опасности, быть может, еще большей, чем я сам. И меня поставит перед выбором, который я делать не желаю; пару раз приходилось, и мне это не понравилось… Я не стану отрицать, что до конца откровенен с тобою не был; не столько потому, что не верю тебе, сколько ради твоей же собственной безопасности. Поверь, кое-чего лучше не знать… Как ты поняла это? — спросил он, не дав Нессель ответить. — Ты можешь увидеть, когда человек лжет?
— Нет, — вздохнула она и, помолчав, невесело улыбнулась: — Вот Альта — она такое немного умеет. К сожалению, не всегда — ведь того человека она не раскусила… Быть может, с опытом еще научится. А я — всего лишь понимаю, когда меня обманываешь ты; я не вижу тебя, но… чувствую и понимаю движения твоей души. С другими такого нет, посему, если ты надеялся, что я смогу помочь тебе в твоем расследовании, обнаруживая для тебя лжецов, забудь: не смогу.
— Жаль, — вздохнул Курт, вдруг осознав, что испытывает непреодолимое желание отодвинуться от своей временной подопечной подальше, а лучше и вовсе уйти из этой комнаты прочь…
— Как думаешь, мы сможем жить в мире? — вдруг тихо и серьезно спросила Нессель, и он удивленно воззрился на собеседницу, на миг позабыв о своем смятении.
— Мы — кто? — уточнил Курт осторожно; ведьма пожала плечами, вяло обведя рукой комнату и неопределенно кивнув в сторону окна:
— Мы все. Люди, как ты, и… такие, как я, как Альта. Однажды мы сможем спокойно жить вместе, или вы просто со временем истребите нас, чтобы жилось спокойно и не было опасности за спиною?
— Что за вздор? — возразил Курт. — Я бы понял, если б такой вопрос задала твоя мать или ты сама в тот день, когда мы с тобою встретились впервые, и ты еще не знала, как все на самом деле, но…
— А я все еще не знаю, как все на самом деле. И на самом ли деле. Вот посмотри на себя: ты сейчас хочешь схорониться от меня под стол или вытолкать меня из комнаты, и я вижу, как ты все больше и больше уходишь в эту свою колючую скорлупу… И этот багрянец снова над тобою. Тебя раздражает и пугает, что я… такая.
— Готтер, — с расстановкой произнес он, стараясь говорить как можно мягче, но все равно слыша, как в голос просачивается неприятная и неуместная жесткость. — Поверь мне. Любой мужчина захочет спрятаться под стол от женщины, которая «видит движения его души». Ну, или вытолкать ее из комнаты… А мне, — добавил Курт, улыбнувшись в ответ на неровную, унылую усмешку ведьмы, — так и вовсе по чину не полагается быть для кого-то читаемым, подобно книге; и то, что хоть кто-то умудряется вот так видеть меня — говорит о моей несостоятельности как следователя, что меня отнюдь не радует.
— Другие не увидят, — повторила Нессель. — С ними ты не… И все же, — оборвав саму себя на полуслове, продолжила она, — покоя между нами нет. Такие, как я, работают с вами или на вас, вы пользуетесь их услугами и позволяете жить между людьми, вы уже не преследуете всех подряд лишь за одно только отличие от простого человека, да… Но все равно всё не так, все равно мы словно два разных существа, и как человека меня не принимают.
