— Зараза… — выдохнул Курт, сам не понимая, чего в этом тихом возгласе больше — облегчения, злости на себя или, может, было что-то иное, о чем даже сейчас не думал, не хотел, запретил. — Я уже начал прикидывать, во сколько обойдется твое пышное отпевание.

— Я хотела помочь, — с явной обидой в голосе сказала Альта. — Но мама не дала вложиться больше.

Ведьма, наконец, разомкнула веки, на мгновение задержав взгляд на Курте, с усилием обернулась на дочь и, все так же тяжело складывая слова, строго выговорила:

— Потому что.

— Господи, — тоскливо простонал Штайнмар, с усилием отерев ладонью лицо. — Какой позор… До конца своих дней мне придется рассказывать, как две девчонки бились с нежитью, защищая меня…

— Сами вы… — отозвалась Нессель беззлобно и, подняв взгляд к нему, осеклась, не договорив.

Вот. Вот что не так с фельдхауптманном Швица, лишь сейчас осознал Курт, вот что изменилось, вот почему ставший уже хорошо знакомым человек на миг показался незнакомым. Молодой парень много младше майстера инквизитора был сед, как старик…

— Вы хотя бы остались в своем уме, майстер Штайнмар, — возразил он наставительно. — Многие на вашем месте этим бы не смогли похвастать.

— Что это было? — не ответив, тихо спросил тот, и Нессель коротко отозвалась:

— Дева битвы.

— Что?..

— Так я почувствовала, когда она… приблизилась, — пояснила ведьма; переведя дыхание, уперлась ладонями в землю и села, тяжело поводя плечами. — Дева битвы, забирающая души павших.

— Судя по тому, с какими дружками якшался наш любитель задвигать речи, — кивнул Курт, — полагаю, мы… вы имели дело с валькирией. Да, — хмыкнул он, встретив ошарашенный взгляд, — я тоже поначалу поражался тому, как красивые легенды расходятся с реальностью.

— О Господи! — повторил Штайнмар, разглядев, наконец, тело Каспара, и, кажется, даже чуть отодвинулся назад. — Вы его не убили?! Почему?!

— Он сейчас безопасен, — заметила Нессель, взглянув на пленника, тем не менее, с явным опасением. — Я имею в виду — благоволение его бога отошло от него.

— Он был одержим? Одержим богом?!

— Нет, — слабо улыбнулась ведьма. — Не так. Просто… Получил от него какую-то часть силы. Силу, там, и боевую ярость, и… И вот валькирию еще. Поэтому я даже не могу сказать, что это мы с Альтой спасли вас. Может, так, а может, и нет. Да, мы удержали ее на какое-то время, но может быть и так, что ее просто отозвали, когда этот бог понял, что его служитель проиграл и не оправдал надежд. Забрал назад и силу, и деву. Проиграл — плохой воин. Он же бог воинов, да?

— Да, примерно, — кивнул Курт, решив сейчас не погружаться в чтение лекций; время уходило.

— Но ведь он опасен и сам по себе, майстер Гессе, разве нет? Почему бы не взять его же кистень и, пока он обездвижен, не размозжить ему голову? В кашу, для надежности.

— Он мне нужен живым, — вздохнул Курт сокрушенно. — И это последняя моя нерешенная проблема. Вести его к нашим — далеко и опасно, убить здесь — значит пустить по ветру труды десятка лет и сотен человек, а под угрозу поставить жизни тысяч. Я понимаю, что прошу уже слишком многого, майстер Штайнмар, но не поможете ли вы, пока он без сознания, дотащить его до домика, где он обитал? Попытаюсь там привести его в чувство и выбить из него на месте, что смогу и что успею.

— Будет нужен помощник и в этом деле, — ни на миг не задержавшись с ответом, кивнул тот, — только скажите.

— А почему он сказал тогда, что я твоя дочь? — заинтересованно вклинилась Альта, и на берегу воцарилась тишина.

Штайнмар с неподдельным интересом уставился в сторону, разглядывая ленту реки и небо над нею, и по его виду казалось, что он бы скорее согласился повстречаться с десятком валькирий прямо сейчас, чем присутствовать при чужом семейном конфликте. Нессель поджала губы, оглянувшись на Курта, и такой беспомощности и почти паники в ее глазах он не видел, кажется, еще никогда.

Зараза…

Опять всё сам…

— Ну… потому что это правда, — осторожно отозвался он.

— А мама сказала, что ты умер, — с назревающей обидой в голосе сообщила Альта. — Могилу показывала. Я на ней молилась даже, чтоб тебя в Рай пустили.

— Эм-м… Понимаешь… — с трудом подбирая слова, проговорил Курт, — так получилось, что мы с ней давно не виделись. А работа у меня… Сама видишь, какая. Опасная. Вот. Меня долго не было, много лет, и твоя мама решила, что я убит.

— А могила? — требовательно повторила Альта.

— Это… Так нужно иногда людям, знаешь. Когда от близких ничего не остается, даже хотя бы одной вещи, чтобы на нее смотреть и вспоминать… Иногда такие вещи для себя придумывают. Потому что так пережить легче. Вот смотри, тебе же не обязательно было молиться на той могиле, да? Никто не заставлял, я думаю, уж точно не мама.

— Ну да… — неловко пожала плечами Альта. — Я сама.

— Вот. Просто мы же люди, мы любим, помним, страдаем… А так становится легче. Потом те, кто такие памятные вещи придумал — они и сами забывают, что придумали, и начинают в это верить. На маму не злись, она хотела как лучше, а ей и так досталось; знаешь, через что она прошла, чтобы тебя найти?

— А почему вы долго не виделись? Ну, если ты живой, то где ты был?

Курт покосился на ведьму, снова бросил взгляд на неподвижное лицо Каспара и вздохнул, тяжело поднимаясь:

— Работал…

К этому небольшому коническому шатру, отстоящему от прочих в стороне, Курт шел почти через весь лагерь, помахивая в такт шагам внушительной деревянной баклагой, постоянно ощущая на себе взгляды бойцов и рыцарей, взгляды любопытствующие, полные затаенного страха, настороженные… Полный набор, привычный. С одним исключением: сегодня и здесь не было взглядов ненавидящих, разве что парочка завистливых. Кое-кто был бы не прочь сейчас оказаться на его месте.

Стража у входа была для этого лагеря непривычно внушительной, и Курт подозревал, что любопытствующие не предпринимают попыток заглянуть внутрь или лезть с расспросами не только повинуясь приказу Фридриха, но и вполне резонно опасаясь этих парней. При определенных условиях он бы и сам опасался…

Со стоящими у входа он поздоровался кивком, те ответили таким же коротким наклоном головы.

— Опамятовался совершенно, — сообщил один из стражей. — Взгляд прояснел, пару раз дернулся, но глупостей делать не стал. Быстро, — добавил он, и в голосе сквозь отстраненную неприязнь прозвучало почти уважение. — Думал, до завтрашнего утра будет не в себе… Войдете к нему? Мы нужны?

Курт осторожно отодвинул полог в сторону, бросив взгляд на то, что было внутри, и качнул головой, входя:

— Нет. Справлюсь сам.

Когда полог опустился за его спиной, он молча поставил баклагу у порога и неспешно подошел к тяжелому столбу в центре. Столб вчера врывали в землю до установки шатра — врывали основательно, крепко, проверяя на шаткость силами нескольких бойцов; крестовину, закрепленную на столбе, они же пробовали на отрыв и слом… Цепь, по идее, в испытаниях не нуждалась, но тщательно проверили и ее. Сможет ли пленник перекусить деревянный кляп, оставалось проверять лишь по ходу дела.

Капеллан Фридриха благословил и окропил святой водой землю до установки столба, и сам столб, и крестовину, и оковы, и шатер; стража у входа получила причастие, как и сам майстер инквизитор, в последний раз принимавший Тело и Кровь Господни еще в Бамберге, перед отъездом…

Каспар за эти дни осунулся, вокруг запавших глаз проступили хорошо различимые даже в полумраке шатра синяки, еще одна внушительная гематома осталась на подбородке — там, куда пришелся удар Курта; вырезанные им руны покрылись сукровичной коркой и не зажили до конца, как, наверное, случилось бы, не покинь его благословение Вотана. Поверх рун красовались тоже уже подсохшие крестообразные ожоги — вдали от совета вышестоящих и expertus’ов Курт ничего иного не придумал для нейтрализации возможного воздействия нанесенных Каспаром знаков…