Несмотря на мягкость, с которой была ска­зана последняя фраза, Лямзин ощутил привы­чную нотку раздражения, как бывало всегда, когда полковнику приходилось урезонивать своего ер­шистого подчиненного.

Даже не пытаясь скрыть недоумение, майор неторопливо открыл сейф и отдал начальнику листы рукописного текста.

От взгляда старшего опера не укрылось, с какой поспешностью Кудряшов спрятал доку­менты в кожаный чемоданчик, обычно исполь­зуемый для особо секретных документов.

— Ну бывай, — кивнул на прощание шеф и торопливо вышел из кабинета.

Оставшись один, Антон несколько минут сидел в полной неподвижности, подперев голо­ву широкими ладонями, и пытался найти объяс­нение такой небывалой расторопности началь­ника. Впервые за десять лет совместной службы Кудряшов забирал материалы у Лямзина, не дав при этом мало-мальски понятных объяснений. Легенда, связанная с высокими покровителями недавнего посетителя, не выдерживала никакой критики.

Ну, во-первых, зачем в таком случае Жутинову нужно было записываться на прием к стар­шему оперу, если все можно было решить одним телефонным звонком? А во-вторых, неужели важнякам-генералам было недостаточно нажать именно на него, Лямзина, чтобы он оставил все текущие дела и занялся данным сигналом?

Нет, что-то здесь явно не стыковалось друг с другом.

Сняв трубку городского телефона, Антон набрал номер адресного бюро и, назвав сегод­няшний пароль и личный номер, попросил дан­ные на Жутинова Илью Константиновича.

Спустя пару минут майор убедился в том, что его утренний собеседник не врал — он дей­ствительно жил в Бибиреве, на улице Пришвина.

Аккуратно записав на листочек продиктованный адрес, опер покинул кабинет и отпра­вился в лабораторию.

Все та же великолепная Маша встретила майора дежурной улыбкой хищной стервы.

— Какие проблемы, Антон? — спросила она, сверкая бездонной голубизной искусно подве­денных глаз.

— Да вот, — стараясь казаться, как всегда, усталым и безразличным ко всему на свете, кро­ме ее красоты, промямлил Лямзин, — пришел узнать результаты утреннего анализа, а заодно и тобой полюбоваться.

Повернувшись к мужчине крутой попкой, обтянутой тугими джинсами, девушка подошла к столу и искренне удивилась, разговаривая как бы сама с собой:

— Странно, обычно все бумаги мы оставля­ем здесь. Наверное, Аня случайно убрала в сейф. Сейчас посмотрю.

Не прошло и нескольких секунд, как Антон держал в руках гербовый бланк немногословно­го заключения умных экспертов.

Но то, что он прочел на маленьком бумаж­ном листочке, повергло его в неистовое безумие. Всего несколько машинописных слов могли по­трясти любого, даже более искушенного человека.

«Материал, представленный на экспертизу, не содержит в себе ни одного из элементов табли­цы Менделеева. Молекулярная структура мате­риала не имеет аналогов в земной среде и отно­сится к неизвестной форме материи».

Дальше шла витиеватая подпись начальника лаборатории и стояла сегодняшняя дата.

Лямзин несколько раз пробежал глазами текст, не веря до конца в смысл прочитанного. Только после этого он вернул бумаженцию во­лоокой Машеньке.

От девушки не укрылось волнение, нахлы­нувшее на майора, и она спросила:

— Что-то не так?

— А? — майор недоуменно уставился на со­беседницу и не сразу нашелся, что сказать. — Нет, все правильно. Я пошел.

Провожаемый несколько изумленным взгля­дом лаборантки, Антон покинул помещение, плотно прикрыв за собой дверь.

Мысли лихорадочно роились в его голове. Ему понадобилось добрых полчаса, чтобы при­нять какое-то решение. Но приняв его, Лямзин ни секунды не сомневался в том, что приложит все силы, чтобы выполнить его.

Если бы он знал тогда, что эти несколько строк перевернут всю его жизнь, то, может быть, не был бы столь решителен. Но это был его шанс — шанс, который выпадает не каждому, и не воспользоваться этим было бы настоящим преступлением. Надо было действовать. И как можно быстрее.

* * *

Раздался настойчивый звонок в дверь. Сред­них лет толстячок с массивным, выпирающим брюхом, в накинутом на плечи домашнем хала­те, расшитом драконами, прильнул к дверному глазку.

Узнав посетителя, хозяин квартиры нето­ропливо принялся отпирать многочисленные запоры, придав помятому лицу небрежно-высо­комерное выражение.

В прихожую ввалился молодой человек в легкой куртке и надвинутой на глаза кепчонке — он был мокрым с головы до ног, словно ку­пался прямо в одежде. На лакированном парке­те тут же образовалась грязная лужа.

— Здорово, Абрашка, — весело приветство­вал хозяина гость, решительно не обращая вни­мания на недовольство толстяка по поводу ис­пачканного пола.

— Привет, Гвоздик. Ты что, — с едва улови­мым одесским акцентом спросил человек в ха­лате, — опять в говно вляпался?

Торопливо скинув с себя мокрую куртку и грязные ботинки, молодой человек прошел в комнату, увлекая за собой хозяина.

Когда они расположились за круглым жур­нальным столиком, гость заговорил, баюкая ра­неную руку:

— Зараза, собака укусила... я уж грешным делом подумал, что меня легавые вычислили. Ну да ладно, Бог с ним, рука заживет, — на лице Гвоздика отобразилось радостное оживление, — гляди, что я тебе приволок.

На гладкую полировку стола посыпались драгоценные побрякушки, сверкая чистой воды бриллиантами и крупным рубином в золотой оправе.

Стараясь скрыть рвущееся наружу нетерпе­ние, Абрашка неторопливо вставил в правый глаз мощную линзу и принялся рассматривать украшения, поочередно поднося их к настоль­ной лампе.

— Ну как? — нетерпеливо спрашивал Гвоз­дик, — цацки что надо. Ведь верно? Попробуй мне только сказать, что я притаранил тебе фу­фло, зенки повыкручиваю, — он громко заржал, довольный собственной шуткой.

Хозяин квартиры брезгливо поморщился — он не впервые слышал от своих клиентов подоб­ные угрозы и знал, что они имеют скорее рито­рический смысл, нежели реальную опасность для его здоровья.

Наконец ювелир отложил в сторону «товар» и приступил к самому главному — к торговле.

— Ну, — толстяк вопросительно уставился на клиента, — сколько ты хочешь за этот хлам?

По изменившемуся выражению лица Гвоз­дика было понятно, что ему очень неприятен весь этот торг, но приходилось следовать давно установленным правилам.

Проворные пальцы подгребли к себе драго­ценности:

— Нет, сегодня я буду продавать в розницу. Вот, скажем, эта «гайка», — он взял в руки муж­скую печатку с плоским агатом, куда был вкрап­лен средней величины алмаз, — за нее я хочу пол куска «зелени».

Скупщик притворно удивился, возмущенно всплеснув руками:

— За это рыжье пять «катенек»? Да ты с ума сошел. Может, оно и стоит столько в ювелирке, но я за него больше трех сотен не дам. — Толс­тяк перешел на доверительный тон: — Ты же по­нимаешь, что я буду вынужден переделать вещи­цу, а значит, потрачу свое время и материалы.

Несмотря на кажущуюся непреклонность покупателя, он без заминок уплатил бы требуе­мую сумму, но все те же правила заставляли его буквально с боем уступать каждый доллар. Ре­альная цена перстня в несколько раз превышала запрос Гвоздика.

— Ладно, — согласился Гвоздик, — четырес­та, и замяли базар для ясности. Ну, это я отдам по стольнику за штуку, — он подтолкнул к Абрашке пару золотых запонок и удивился, не ус­лышав протестующих слов, — а вот за эту хрено­тень хочу две «косых».

В свете электрической лампочки перелива­лись мелкие бриллианты, окружавшие сверкаю­щий солитер, оправленный в платину старин­ной брошки.

— Штука двести, — чуть ли не захлебываясь от жадности, промолвил хозяин квартиры и тут же смягчился: — Ну, полторашка — это макси­мум, что я могу тебе дать, да и то только из дру­жеских побуждений...

Гость нетерпеливо и грубо перебил собесед­ника, причем на этот раз грубость была настоя­щей — злой и непримиримой:

— Ты, барыган, не свисти насчет дружбы! С каких это пор честный вор стал корефаном для такого фуцина, как ты?! Фильтруй базар, Абраша, иначе я плюну на «капусту» и залосую эти стеклышки тебе в амбразуру.