Какое-то время Ваня пытался отнести не­удовольствие жены на счет ее плохого настро­ения или мимолетной прихоти, но все чаще убеждался, что эти «сиюминутные» капризы обрета­ют форму неумолимого постоянства.

Тревожные мысли о разводе начинали час­тенько приходить ему в голову, но всякий раз он пытался гнать их от себя. И причиной тому был четырехлетний сын Сашка.

— Иван, что это вы загрустили? — обрати­лась к нему ярко накрашенная брюнетка с ко­роткой стрижкой «под мальчика» и непомерно огромным бюстом, едва поместившимся в тес­ном декольте вечернего платья.

Скользнув по лицу женщины откровенно оценивающим взглядом, Иваныч неожиданно для себя пробурчал:

— А вам-то какое дело? Кто вы вообще та­кая?

Последняя фраза не осталась незамеченной многочисленными гостями, и за столом повисла гнетущая тишина.

— Ваня, как тебе не стыдно, — попыталась исправить положение Елена, — это же Соня, моя подруга, помнишь, я тебе о ней рассказы­вала?

Чижов, как ни старался, не мог вспомнить эту загадочную Соню, поэтому грубовато проба­сил:

— Нет, не помню.

Он встал и вышел на балкон, на ходу прику­ривая ароматную сигарету. Здесь было тихо и прохладно.

Дождь так и не прекращался, казалось, что на город обрушился целый океан.

С высоты пятого этажа Иван наблюдал за торопливыми перебежками прохожих, чьи фи­гуры скользили в предвечерних сумерках.

Сзади послышался робкий скрип открывающейся двери. Оглянувшись, Иван увидел все ту же брюнетку в накинутой на плечи теплой куртке.

— Простите, если я вас чем-то обидела, — произнесла она, глядя в глаза Чижова.

Соня смотрела на него открыто и прямо, но было в этом взгляде нечто скользкое и плотояд­ное. Как бы в подтверждение мыслям Иваныча, прозвучала короткая фраза:

— Может быть, мы могли бы встретиться с вами... — неожиданно для собеседника она по­правилась, — ...с тобой в другой обстановке и замирить наш конфликт бутылкой хорошего вина?

Ехидная улыбочка растянула губы Чижова, вслух же он сказал:

— Предлагаешь легкий перепихон? Или я что-то не так понял?

— Ваня, ты груб и неделикатен. Хотя мне нравится это слово, — брюнетка повторила по слогам: — пе-ре-пи-хон. Пусть будет по-твоему, я согласна. Мне всегда нравились сильные и не­зависимые мужчины.

— А мне никогда не нравились откровенные бляди! — резко и грубо выпалил Иваныч и де­монстративно отвернулся от пышногрудой ма­дам.

Соня была уязвлена в самое сердце. Еще ни разу в жизни она не сталкивалась с таким откро­венным нахальством и неуважением. Но, с дру­гой стороны, ее серьезно заинтриговал этот не­похожий на других мужчина, и она решила: если не добьется его, то хотя бы испортит ему настро­ение.

Ядовитые слова острым кинжалом вошли в раздраженное сознание Чижова:

— Если ты думаешь, что твоя жена чиста, как первый снег, то должна тебя разочаровать — она потоптана, как прошлогодние листья...

Договорить брюнетка не успела; сильные руки оторвали ее от пола, и, резко встряхнув женщину, Иван вытянул руки за перилами бал­кона. Куртка упала с плеч Сони и полетела вниз, распластавшись на сырой земле под балконами многоэтажки.

Соня хотела закричать, но слова сбились ту­гим комком и застряли в пересохшем горле.

— Тебе не приходилось падать с пятого эта­жа? — ровным голосом спросил Иваныч. — Так вот, если еще раз я услышу что-то плохое о сво­ей жене — почувствуешь прелесть свободного падения, правда, в первый и последний раз.

Только сейчас силы вернулись к Соне, и она заголосила не своим голосом:

— По-мо-ги-те!!!

Но кричала она напрасно — Чижов уже пе­ренес ее на балкон и поставил на ноги, а сам развернулся и вышел, оставив брюнетку один на один с собственными страхами.

На крик сбежались гости во главе с Еленой.

— Что здесь произошло? — властно спроси­ла она, обращаясь к мужу.

Вяло пожав плечами, Иван спокойно ото­звался:

— Твоя подруга Соня уронила с балкона курт­ку и очень испугалась, как бы ее кто-нибудь не украл.

Присутствующие удовлетворились таким от­ветом, тем более что пышногрудая мадам не за­медлила подтвердить слова Чижова. Только Еле­на догадалась обо всем, поняла по ироничному взгляду супруга и его плотно стиснутым губам, что все не так просто.

Взяв Иваныча за руку, она затащила его в спальню и, усевшись на краю двуспальной кро­вати, спросила:

— Так что все-таки произошло?

— Спроси у своей лучшей подруги, — посо­ветовал Чижов, невозмутимо прикуривая оче­редную сигарету.

Не получив вразумительного ответа, Лена резко вскочила и набросилась на мужа с кулака­ми, запричитав:

— Ты! Ты мне всю жизнь испортил!.. Я из-за тебя потеряла свои лучшие годы... Купилась, ду­рочка, на волевое лицо и романтическую про­фессию. Лучше бы вышла замуж за дипломата Сережку из соседнего подъезда. Он у меня пол­года пороги обивал, а сейчас живет с женой в Америке, имеет свой дом... А я...

Поймав женщину за руки, Ваня пристально всматривался в ее заплаканное лицо, но на этот раз в его взгляде не было прежней любви — хо­лод и боль услышанного смертоносным острием пронзили его душу.

— Ну, договаривай, что ты? Да, я не крутой бизнесмен и не бандит, чтобы швырять деньги направо и налево. А разве я тебе обещал другую жизнь? Ну скажи мне честно — обещал я тебе «золотые горы»?

Она уже и сама поняла, что перегнула палку, но отступать было некуда. Набравшись наглос­ти, Лена выпалила, как будто облила его помо­ями:

— Да плевать мне на твои слова. Но если ты настоящий мужчина, то должен позаботиться о семье, обо мне, о ребенке, наконец...

На скуластом лице Иваныча резко очертились напряженные желваки — лицо стало не­проницаемо-жестким, а глаза хищно сузились.

— А я, значит, не настоящий мужчина? Или, может, моя семья голодает, а ты пашешь за двоих?

— Не нужно упрекать меня тем, что я не ра­ботаю, — вяло парировала Елена, — между про­чим, ты сам этого хотел...

Чижов пытался еще что-то сказать, но про­молчал, решив про себя, что никакие слова не могут исправить положения. Вместо этого он порывисто развернулся и вышел из спальни.

Накинув на плечи ветровку, он уже у порога услышал, как какой-то мужик подошел к его жене и сказал ей нечто неразборчивое, на что она разразилась звонким, переливчатым хохо­том, как будто не было никакого скандала.

Шум от резко захлопнувшейся двери пото­нул в многоголосии пьяной болтовни, сальных шуток и легкой музыке, плавно струящейся из мощных динамиков стереосистемы.

Прежде чем включить двигатель, Иван долго сидел в машине, обхватив руками видавшую ви­ды баранку, и о чем-то напряженно размышлял. Наконец, приняв решение, он тронулся с места, устремляясь в пустующий родительский дом под Москвой.

* * *

Майор Лямзин вернулся с обеденного пере­рыва и нашел в собственном кабинете началь­ника отдела — среднего роста, дородного, плот­но сбитого мужчину, которому было далеко за сорок — полковника Кудряшова.

— Здравия желаю, Родион Семенович, — по-свойски приветствовал он шефа.

— Здорово, Антон, — просто ответил тот, и тут же спросил: — Слушай, к тебе приходил се­годня утром гражданин Жутинов?

Искренне не понимая неожиданную заинте­ресованность старшего офицера этим никчем­ным старикашкой, как про себя окрестил недав­него посетителя Лямзин, майор охотно отозвался:

— Да, был такой. А что случилось?

Небрежно отмахнувшись — правда, несколь­ко нарочито, чтобы это могло показаться ис­кренним жестом, — полковник сказал, отведя глаза в сторону:

— Да нет, ничего серьезного, просто у этого старого хрыча оказались могущественные по­кровители, и он попросил их поставить на осо­бый контроль ход расследования.

— А разве уже есть и расследование? — ис­кренне удивился Лямзин.

Кудряшов несколько раздраженно посмот­рел на подчиненного, а затем недружелюбно про­цедил:

— Не цепляйся к словам, и без тебя тошно. Меня вызывал генерал и приказал лично занять­ся этим вопросом. Вроде бы этот Жутинов рас­копал какие-то старые архивы у себя на даче, касающиеся нашего ведомства. — Кудряшов выдержал короткую паузу, а затем нетерпеливо закончил: — Короче говоря, передай мне руко­пись и забудь об этом деле.