– Генерал Петрохалко из Герата доложил для вас: душманы из мечетей интернированы. Расстрелы прекращены. В городе спокойно.
Гора свалилась с моих плеч. Хотя, конечно, еще предстояло тщательно во всем разбираться.
По нашему плану мы рассчитывали так: Рафи поработает во Втором армейском корпусе, проведет строевой смотр однОго из полков 15-й пехотной дивизии, танкового батальона 7-й танковой бригады и, возможно, 43-го горнопехотного полка.
Второй армейский корпус (2АК) прикрывал кандагарское направление с юга и шоссе, ведущее из Кандагара в Кабул. В системе вооруженной борьбы в Афганистане этот корпус отличался большой организованностью. Командир корпуса Мир Тохмас, насколько мне было известно, не участвовал в крыльях хальк или парчам. Это был человек традиционно военный, с хорошим прохождением службы и понимающий свои задачи командир корпуса. Он хорошо ладил с советником генералом Левченко.
Генерал-губернатором Кандагара был Норол-Фак, полковник из старейшей аристократической афганской фамилии. (Уполномоченным от ЦК НДПА по этой зоне являлся племянник Бабрака Кармаля, сын его сводного брата.) Естественно, оба являлись активными деятелями крыла парчам. Они всячески старались насаждать парчам в зоне «Кандагар» и во 2АК, что, однако, не всегда им удавалось – ведь полковое и бригадное звено в целом противодействовало парчамизации, придерживаясь идей хальк. Сам Мир Тохмас в политику не слишком вмешивался.
Мухамед Рафи, которому я дал свободу действий, провел смотр одного из полков 15-й дивизии, одного из танковых батальонов 7-й танковой бригады, но не сумел побывать в 43-м горно-пехотном полку. Рафи проинформировал меня, что остался доволен укомплектованностью, слаженностью подразделений и частей, состоянием вооружения и техники. Тем самым министр подтвердил правильность наших оценок в отношении Второго армейского корпуса.
Я в те дни работал в 70-й отдельной мотострелковой бригаде (70 омсбр). В лагере, построенном для жизни в зимних условиях, – а на дворе стояла, напомню, четвертая неделя января – были построены так называемые модули, то есть типовые казармы со всеми необходимыми удобствами – и столовыми, и туалетами, и местами отдыха, и ленинскими комнатами. Обустроенные парки для стоянки боевых машин, заправочные – все, что присуще военному гарнизону. И повсюду у Шатина был хороший порядок, везде виделась его твердая рука отличного командира. Таких полевых военных городков к концу января 1981 года в Афганистане было уже 67. Конечно, афганцы об этом знали, видели, насколько прочно и надолго шурави собираются оставаться в их стране. А это давало повод моджахедам вести агитацию против пребывания неверных в исламском Афганистане. Это усиливало их позиции в борьбе с режимом Бабрака Кармаля и с советскими войсками. Но воинам частей и соединений Советской Армии, несмотря ни на что, надо было как-то обустраиваться, вот и строили по всей стране эти городки…
Я встретился в бригаде с офицерским составом, до командира роты включительно. Все в один голос говорили мне то же, что и на севере: воевать трудно, но воевать будут. Подразделения 15-й пехотной дивизии и 7-й танковой бригады, когда действуют совместно с батальонами 70-й отдельной мотострелковой бригады, еще так-сяк воюют и действуют более-менее активно. Однако, когда действуют самостоятельно, лишь обозначают боевые действия. Но поскольку юг Кандагарской провинции был мало заселен, мы почти не оставляли в аулах подразделения своих или афганских войск. Они контролировали главным образом сам Кандагар, поддерживая в нем режим чрезвычайного положения и комендантского часа. 70-я бригада по-прежнему охраняла дорогу Кандагар-Кабул, вела разведку и при необходимости – боевые действия севернее, северо-восточнее Кандагара в тех небезызвестных виноградных плантациях.
Я еще спросил Шатина:
– Как после той операции выглядят виноградники?
Он ответил:
– В основном восстановлены. Урожай 81-го года, вероятно, будет таким же, как и в прошлом году.
Ну и дай Бог!..
Меня интересовало: что же все-таки происходило накануне гератских событий в Кандагаре. Мне было доложено, что днем жизнь в Кандагаре шла обычным чередом. По ночам нормально соблюдался комендантский час. Однако в последние три-четыре ночи на минаретах как-то по особенному проникновенно и громче обычного распевали муллы. Среди работников генерал-губернаторства и особенно зоны Кандагар чувствовалась какая-то непонятная нервозность. Чиновники из администрации губернатора проявляли особо заискивающее обращение с советником командира Второго армейского корпуса и советническим аппаратом корпуса, в частности с офицерами 70-й мотострелковой бригады.
В «Д-1» они, то есть шурави, были приглашены на ленч по случаю какого-то торжества (сейчас уже неважно какого). И на том ленче особенно заискивающе расхваливали и взаимодействие войск, и дружбу между советским и афганским народами. Это насторожило наших командиров. Тем более что афганцы всячески продлевали присутствие советских офицеров – мероприятие продолжалось и тогда, когда за окнами наступила темнота.
Но шурави оказались бдительными. Они сопоставили поведение хозяев с поведением в последние дни кандагарских мулл – по-особенному, более церемониально, чем обычно, проводивших намазы, и пришли к выводу, что готовится какое-то торжество.
На заискивающее расположение афганцев наши решили откликнуться по-своему. С полным почтением к руководству корпуса и генерал-губернаторству зоны в Кандагар были введены три роты 70-й бригады – для охраны местных органов власти и их обороны в случае нападения неприятеля. Однако среди главных объектов, находившихся в нашем поле зрения, была, разумеется, радиостанция.
Позднее мне стало известно, что эти действия на самом деле сыграли если не решающую, то значительную роль в предотвращении повторения гератских событий в Кандагаре.
Когда в Кандагаре получили информацию о том, что произошло в Герате, то 70-я бригада была приведена в состояние полной боевой готовности. Генерал Левченко привел в состояние полной боевой готовности 15-ю пехотную дивизию второго АК и ввел в Кандагар один из танковых батальонов 7-й танковой бригады для патрулирования улиц.
Меня это, конечно, вполне удовлетворяло: были предприняты своевременные действия для предотвращения – вслед за гератскими событиями – восстания в Кандагаре.
Я проинформировал своих офицеров о положении в нашей стране, в Афганистане, рассказал о том, как идут боевые действия, о происшедшем в Герате, просил мужественно и стойко переносить тяготы армейской жизни в этих условиях. Судя по всему, мои слова воспринимались с должным пониманием.
Вот, пожалуй, и все о Кандагаре.
Я остался ночевать в 70-й мотострелковой бригаде, в автобусе. Бруниниекс и Карпов находились поблизости. Рафи со своим адъютантом остались у командира 2АК Мир Тохмаса.
Поздно ночью меня разыскали по телефону Черемных и Самойленко. Они только что вернулись из посольства с доклада, где заодно и плотно пообедали.
Самойленко доложил, что в посольстве скандалят.
– И пьют водку. При этом Козлов на нашей стороне. Он сегодня Фикряту отрубил: дескать, прохвостов плодите и поддерживаете. Табеев в долгу не остался, назвал Козлова свистуном, а не политиком. Козлов, ясное дело, наполнил фужер, выпил и спел: «Ах, зачем эта ночь так была хороша? Не болела бы грудь, не страдала б душа…» и ушел.
– Ладно, пошутковали и хватит, – прервал я Самойленко – Готовьте спектакль на учебном центре. До моего прилета к ним не ходите. Разговор окончен.
Рано утром вылетели на трех вертолетах в Гардез, как обычно прибегнув к мерам предосторожности – то есть мы с Рафи летели в разных машинах.
В Гардезе размещался штаб ЗАК. Этот корпус включал три пехотные дивизии – 13-ю, 14-ю и 25-ю, 22-й горнопехотный полк и полк «командос». Корпус дислоцировался на территории провинций Пахтия и Пактика, прикрывая кабульское направление с юга, на трассах Хост-Кабул и Газни-Кабул. Командовал корпусом человек известной и древней фамилии – генерал-лейтенант Гулям-Наби.
