В те дни я намечал слетать под Кандагар к Шкидченко, где он совместно с заместителем командующего 40-й армии вел боевые действия вдоль магистрали Кабул-Кандагар (с высадкой восьми вертолетных десантов, с рассечением группировки моджахедов, очисткой городов). Но обстоятельства вынуждали меня теперь оставаться в Кабуле, чтобы сосредоточиться на противодействии терроризму и диверсиям, на организации наших ответных мер. Именно этим и продолжал заниматься днем и ночью весь мой аппарат.
Пора было встречаться с отцом Бабрака.
Условились, что встреча состоится во дворце главы государства. Договорились, что придем в форме. Старику, очевидно, хотелось увидеть как выглядит генерал армии советских Вооруженных Сил.
Нам было о чем поговорить. Меня интересовали его мысли и суждения, как опытного военного, как отца главы государства.
…Генерал-полковник в отставке Хусейн оказался лет на 12-13 старше меня, приятной наружности, худощавым, выше среднего роста, с чертами лица, говорящими о долгих годах армейской службы. Мы поприветствовали, как велит обычай, друг друга и, вот ведь, как бывает: иной раз бросит человек вроде ничего не значащую реплику, а она запоминается надолго – он меня спросил:
– Как же так, во всех армиях генералы армии имеют четыре звезды, а у вас одна большая?
Пришлось рассказать ему историю возникновения на погоне этой звезды. У нас, говорю, раньше тоже было на погоне генерала армии четыре звезды. Но потом вдруг пришла нашему руководству в голову мысль о том, что в Вооруженных Силах должен быть только один Маршал Советского Союза и еще один – это Верховный главнокомандующий – Генеральный секретарь ЦК КПСС. Но ведь к этому времени было уже несколько Маршалов Советского Союза, да и многие генералы армии рассчитывали стать ими, поэтому и приняли такое не очень уж мудрое, но все же компромиссное решение: оставить все как есть, но чтобы не было обидно будущим Маршалам Советского Союза, а ныне генералам армии, на их погонах сделать не четыре звезды, а одну большую звезду, но с маленькой эмблемой, а в черный галстук парадной тужурки прикрепить золотую звезду с бриллиантами и именовать не «генерал армии», а «маршал армии». Но, видно, то ли по старости, то ли по забывчивости, не довели это дело до конца. Маршалы Советского Союза остались, генералы армии получили большую звезду на погоне, маленькую эмблему и звезду с бриллиантами в галстук, а звание «маршал армии» не прижилось, и остались они по-прежнему генералами армии. А маршалы родов войск – эти и ранее были: маршал артиллерии, маршал войск связи, маршал инженерных войск и т. д.
В начале беседы мы искали подходы друг к другу, говорили о том, о сем, взаимно похвалили форму.
А потом он задал мне прямой вопрос:
– Что, дожили, что дивизиями в афганской армии уже барабанщики командуют?
– Пока до этого еще не доживи, но выдвижение идет быстрое.
– Хальк? – спросил он.
– Пожалуй, больше парчам, – ответил я.
– К добру это не приведет.
Затем он посетовал, что с возрастом стал плохо спать, одолевает его тревога за судьбу родины.
– Все в пропасть скатится, – сказал он.
– Почему?
– Вы не слишком богаты.
– Но мы сильны.
– Америка не слабее вас…
Мы поговорили об истории, о мудрости некоторых правителей.
Когда в 77-78-х годах прошлого века Россия выиграла войну у Турции, и шел процесс, предваряющий заключение договора с турками, то Вена, Берлин, Париж, Лондон оттягивали подписание этого договора, чтобы ослабить и турок, и, главным образом, Россию.
– А мы, – продолжал он, – к тому времени разгромили английский экспедиционный корпус. И наш эмир со своими визирями, не колеблясь, решил ехать в столицу северного соседа, просить, чтобы этот сосед стал патроном Афганистана, чтобы прикрывал своим могуществом его существование. Собрали большие дары, золото, серебро, пушнину, старинное оружие, и сам шах возглавил эту делегацию. Его где-то у Термеза встретил генерал-губернатор Оренбурга, имевший из Петербурга указание как можно дольше возить этого шаха по стране, по историческим местам, с тем, чтобы потом, когда уже будет заключен договор с Турцией по Болгарии – дабы не обострять отношение с Англией, – привезти его в Петербург. Оренбургский губернатор долго возил этого шаха. К несчастью, у него воспалилась нога, вспыхнула гангрена, и шах, заболев, скончался. А в Кабуле произошел переворот, пришла другая власть, и Афганистан остался по-прежнему самостоятельным, без патронажа северного соседа и вне зависимости от Англии, которая господствовала тогда над соседней Индией.
Я знал об этом из дневников Дмитрия Алексеевича Милютина, тогдашнего военного министра России, любимца Александра II. Но мой собеседник сделал из рассказанного далеко идущий вывод.
– А вы пошли не только на то, чтобы взять Афганистан под патронаж, но и победить его решили.
Я ответил, что ваше, мол, руководство 12 раз просило о вводе войск в Афганистан.
– Это руководство такое же глупое, как и ваше.
Вести беседу в таком духе я больше не мог. Поэтом резко его оборвал:
– Все равно рано или поздно мы победим.
– Нет. Афганистан победить нельзя. Афганистан можно только купить. А вы – беднее и нефтяных королей, и беднее Америки…
Спустя некоторое время эту же самую мысль мне выскажут еще два человека…
Мне не хотелось в беседе с отцом Бабрака остаться как бы побежденным. И я делал ставку на то, что мы вместе с афганской армией уже овладели обстановкой и господствуем в стране, что в афганской армии 180-190 тысяч человек, а это большая сила… и все такое прочее.
А он мне тихо сказал:
– Вы меня просили высказать свое мнение, я его высказал. А вы оставайтесь при своем…
Позднее, анализируя беседу с отцом Бабрака, я постепенно приходил к мнению, что нашим советским лидерам следовало бы лучше знать историю Афганистана, куда они ввели войска. Они пренебрегли предостережением военных, в частности, Н. В. Огаркова о возможной длительной войне, о противопоставлении себя всему исламскому миру.
Полагаться лишь на свою агентуру, а она, как правило, в большинстве своем субъективна, если не продажна, было опрометчивым. Тем более, когда она завербована из верхушки – лидеров партии, движений, организаций. То была непростительная ошибка Андропова! Но ведь рядом с ним стояла и другая личность, образованная, с докторским званием, с большим и высоким дипломатическим статусом – Андрей Андреевич Громыко. Был рядом с Ю. В. и другой образованнейший человек – Борис Николаевич Пономарев, академик – почему они не воспротивились? А доверенное лицо и друг Брежнева – Черненко? Он почему не воспротивился?
…Нам принесли по рюмке коньяку, разговор пошел на житейские темы. И Хусейн, как бы между прочим, сказал, может быть, с легкой обидой и тенью раздражения:
– А моему шалопаю не очень-то доверяйте, он и в детстве, и в юности был таким же неуправляемым.
Человек проживший жизнь, более 40 лет прослуживший в армии, преданный королю и президенту – продолжателю той же королевской власти – не побоялся сказать мне такие слова. Думаю, однако, что отец не имел никакого влияния на Бабрака ни как на сына, ни как на руководителя государства и армии.
В своем обычном донесении в Москву я оценил беседу как очень откровенную, приятную, джентльменскую.
А из моей головы еще долго не выходили слова: «Вам не победить Афганистан. Вы могли бы его купить, но есть державы побогаче вас».
Генеральный штаб ВС ДРА, министр обороны Мухамед Рафи и я со своим аппаратом срочно перешли на особый режим работы в условиях военного времени: днем и ночью, днем и ночью – работа в войсках – советских и афганских, либо управление этими войсками. Сбор информации, доведение ее до афганского руководства, посла и его аппарата… Буквально в несколько дней и ночей мы снова овладели объективной информацией, хотя диверсии и террор продолжались по всей стране. Каждые сутки приносили новые и новые жертвы, гибель людей – зачастую мирных жителей.
