Первую длительную остановку после бегства из Померании Солоневичи сделали в имении Ниендорф, которое располагалось неподалёку от города Ратцебург. Юра бывал в Ниендорфе раньше: гостил у своего друга, тоже эмигранта, по фамилии Редлих, который работал в имении агрономом. Хозяин Ниендорфа в мирные времена занимался выращиванием породистых рысаков, но война всё изменила: коней почти не осталось, а в стойлах обитали военнопленные — англичане и южноафриканцы.

Беженцы устроились на жительство в двух комнатушках «дома для слуг», в котором уже обитали рабочие, привезённые из Польши и Франции. Условия жизни были примитивными, но иллюзия «устроенности», надёжной крыши над головой придавала беглецам оптимизма.

Это были закатные недели Третьего рейха, который из последних сил старался выстоять, разбить в последнем решающем бою армии союзников, наступавшие со всех сторон. Боевой дух подразделений вермахта улетучивался на глазах. По лесам бродили группы дезертиров, их ловили эсэсовцы и показательно вешали на придорожных деревьях. Правда, фольксштурмисты и члены гитлерюгенда всё ещё проявляли боевитость: они рыли бункеры в окрестных лесах, устраивали засады на перекрёстках просёлочных дорог и автострад.

Информацию о событиях в мире Солоневичи тайком черпали из сообщений Би-би-си, используя для этого небольшой радиоприёмник, который везли из Темпельбурга. Его подарил Ивану на прощание доктор Карк: оказывается, он слушал не только «позволенные» нацистами официальные передачи.

Прогнозы Би-би-си предвещали скорый конец войны: рейх близок к капитуляции, его главари разбегаются, сопротивление немецких частей не имеет смысла. Один Геббельс не сдавался, призывал вермахт и германский народ к продолжению героической борьбы: ещё немного, и «чудо-оружие» радикальным образом изменит обстановку на фронтах.

В эти дни в Ниендорфе появилась Рутика. Её лёгкий характер, позитивная энергия, умение разрядить спорную ситуацию шуткой — ещё больше сплотили Солоневичей в обстановке всеобщего хаоса и предчувствия надвигающейся катастрофы. Иван старался не показывать своих эмоций, но по всему было видно, что вместе ему стало спокойнее, хотя дезертирство Рут с оборонительных работ было серьёзным преступлением. Приезду Рут искренне радовалась Инга. Ей было очень нелегко в беспокойной мужской компании Солоневичей. Теперь рядом с ней была подруга, которая помогала «нейтрализовывать» всех парней, готовить еду (в том числе «деликатесы» из овса и крапивы), обстирывать и, несмотря на постоянно возникающие трудности, не терять женского обаяния.

Серьёзных боёв по соседству с Ниендорфом не было. Главные события происходили где-то вдалеке. Некоторое представление о событиях тех дней может дать фрагмент из книги Солоневича «Диктатура импотентов»:

«Маленький городок покинут немецкими частями, и его обстреливает союзная артиллерия — на всякий случай. Отступившая немецкая артиллерия обстреливает тот же городок, предполагая, что союзники уже там. Городок горит. Снаряды рвутся. Крестьяне и крестьянки на велосипедах и тележках везут подлежащее сдаче молоко в местную маслобойню. Власти, которая издала этот приказ, — уже нет. Но порядок всё-таки должен быть».

В первый день мая Иван, как обычно, включил, но теперь без опаски быть схваченным приёмник и услышал голос немецкого диктора, обычно читавшего реляции с фронта. На этот раз голос его был преисполнен боли и драматизма:

— Наш фюрер, Адольф Гитлер, сражаясь до последнего вздоха против большевизма, пал за Германию сегодня после полудня в оперативном штабе имперской канцелярии…

Объявление о капитуляции Иван Лукьянович воспринял с видом профессионального пророка, который с самого начала знал, что будет именно так. Возможно, именно в эти дни у него родилась фраза-эпитафия, подводящая итоговую черту под нацистским правлением: «Над всей гитлеровской эпопеей веет мрачный дух Нибелунгов, и заключительный аккорд Второй мировой войны с потрясающей степенью точности повторяет последнюю песнь героев, пьющих кровь своих друзей»…

Инга вспоминала о тех майских днях в Ниендорфе с сарказмом и горечью: «Когда большой день прекращения огня, о котором все мечтали шесть долгих лет, наконец, наступил, всё произошло без драм, фанфар и барабанов. Это произошло… в полной тиши. Вначале прикатили на танках и джипах, пробившись через лесные чащи, американские военные. Они застрелили одного парнишку буквально на наших глазах. Это был подросток, который не смог дождаться формального разрешения на передвижение и побежал к дому, к своей маме, не услышав приказа „стой“, когда ему сказали „стой“. Они подобрали его и его внутренности и швырнули их на джип вместе с другими военными трофеями».

В те дни Солоневичей больше всего интересовали сведения о размежевании западных и советской оккупационных зон. По понятным причинам, советская часть Германии никак не подходила для жизнеустройства семьи Солоневичей. Иван и Юрий побывали в штабе местного гарнизона, чтобы выяснить, нет ли планов передачи района Ниендорфа под советский контроль. Ответ был категоричен: «Таких планов нет».

Части Советской армии базировались на другом берегу озера на солидном отдалении от парка Ниендорфа. К тому времени американцев сменили английские военные, и с «Томми», как их называл Иван, отношения сложились дружеские. Казалось, можно было жить спокойно. Однако на противоположной стороне думали иначе. Ранним утром солдаты с красными звёздочками на пилотках направились в сторону имения. Невольным свидетелем этого манёвра стал фанатик рыбалки седобородый папаша Редлих, русский эмигрант, враг советской власти. Когда из густого тумана раздалось русское «стой!» и по воде заплясали фонтанчики автоматных очередей, старик, недолго думая, бросился из лодки в воду и поплыл к берегу. Первыми, кого оповестил Редлих о происшествии, были Солоневичи.

Днём удалось выяснить, что кто-то из местных немцев сообщил о Солоневиче «на ту сторону». Сотрудники Смерша отнеслись к сигналу о «важном русском», который скрывался от выдачи советским властям, с полной серьёзностью. Смершевцы решили похитить Солоневича, благо он был рядом: через озеро. По свидетельству Рут, «советским солдатам, которым приказали захватить Ивана Лукьяновича, не повезло, они наткнулись на патруль английской военной полиции и были задержаны».

Сомнений не было: пора уходить дальше на запад. Иван получил пропуск на право передвижения семейства в пределах английской зоны оккупации и документ, разрешающий ему как главе семьи «реквизировать» в случае необходимости жилплощадь любой немецкой семьи. Этим документом Солоневичи не воспользовались. Выгонять несчастных, униженных, попираемых победителями немцев на улицу? Нет, это было невозможно по всем человеческим и христианским законам.

Ниендорф Солоневичи покинули с сожалением. Они успели обжиться в этом имении, и вот — снова дорога, снова неизвестность. Иван развернул карту и ткнул пальцем в некую точку, которая находилась в нескольких километрах от границы с Данией. Путь предстоял немалый — в город Фленсбург, где, по мнению Ивана, можно было переждать тяготы послевоенного времени. В довоенные времена провинция Шлезвиг-Гольштейн славилась гостеприимством, тишиной своих курортных мест и мясомолочным изобилием. Для этого путешествия семья подготовилась лучше, чем в Темпельбурге. Лошадки, любимцы семьи Сонька и Кофф, дружно цокали копытами по брусчатке и асфальту, и за ними, подпрыгивая на выбоинах, катил крытый фургон на резиновом ходу. Иван и Юрий сопровождали его на велосипедах, и по очереди — на раме — везли Мишку. Рут нездоровилось, лицо её было тронуто заметной желтизной. Она несколько раз теряла сознание, и тогда караван останавливался, и Иван старался привести её в чувство, прикладывая к губам фляжку с кофейным напитком.

«Английский пропуск» помогал преодолевать многочисленные пункты контроля на дорогах. Из массы беженцев и перемещённых лиц «отсевались» для дальнейшей проверки подозрительные лица. В этот бесконечный перечень входили видные функционеры рейха, сотрудники гестапо и абвера, военные преступники, участники карательных акций, служащие концлагерей, коллаборанты нацистов. В Ратцебурге Солоневичи сделали короткую остановку на отдых и стали свидетелями одного из «парадов победы», которые торжествующие союзники проводили в полуразрушенных городах поверженной Германии. Разрозненные кучки немцев молча наблюдали за марширующими подразделениями шотландской пехоты, их клетчатыми юбочками, аккуратными гетрами, тщательно вычищенными башмаками, вслушивались в пронзительно-торжествующие звуки волынок, и в их некогда по-арийски волевых, а ныне трагически потухших глазах угадывалось изумление. Как могли эти смешные пришельцы в юбочках, которые смешно задирал весенний ветер, разбить, повергнуть в пыль железные легионы фюрера?