Разрыв между братьями оживлённо комментировался в кругах эмиграции. В газете «Сегодня» (№ 181 от 3 июля 1939 года) был помещён отклик на брошюру «Не могу молчать!..» под названием «Политическая ссора двух братьев». Опираясь на содержание этой брошюры, автор, укрывшийся под псевдонимом Р. В-й, камня на камне не оставил от журналистской и публицистической работы Ивана Солоневича:

«Неприятен тон статей, где вопрос касался эмиграции. Впрочем, надо сказать, что вообще тон и стиль „Нашей газеты“ был слишком бравурный, решительный и самонадеянный. Теперь братья разошлись. Это не ссора родственников, а принципиальное размирение политического характера… Борис объясняет промахи и грубости брата тем, что он — больной человек и, значит, безответственный. Так или иначе, брошюра вполне справедливо отмечает, что вера в „Нашу газету“ и в работу Ивана Солоневича погасала и погасла. На страницах даже благожелательных к Ивану Солоневичу органов печати всё реже и реже, всё равнодушней и холодней становились отклики и упоминания: интерес исчез… Но бесспорно одно: брошюра Бориса Солоневича проникнута искренностью, написана с болью в сердце. Это голос глубокого и безнадёжного разочарования, горьких сожалений в том, что задуманное не удалось».

Иван вычеркнул Бориса из своей жизни. А тот, войдя в раж, изо всех сил подрывал авторитет брата, продолжая «вразумлять» его со страниц эмигрантской печати. Став европейским корреспондентом журнала «Нация», который издавался в Харбине Родзаевским, Борис посвятил его в обстоятельства семейной жизни Ивана. Лидер дальневосточных фашистов, не обладавший интеллектуальным потенциалом для публичной полемики с Солоневичем, опубликовал в журнале «Нация» (от 24 декабря 1939 года) очередную статью Бориса против брата, из содержания которой Иван понял, что на него льют очередной ушат помоев.

Иван ответил на эти недостойные выпады статьёй «На ту же тему». Он резонно указал на то, что, будучи монархическим публицистом, обязан отстаивать идею монархии в борьбе с другими конкурирующими течениями, включая фашистскую, которую представляет Родзаевский. Иван набросал даже примерную схему, по которой Родзаевский мог бы «вдребезги разбить» его монархическую аргументацию, попытавшись доказать, в частности, что «идея Русской Монархии давным-давно устарела или, по крайней мере, что для данного момента она потому-то и потому-то несвоевременна: нужно-де подождать. Может быть, всё это было бы спорно (бесспорных вещей в мире очень мало), но тут ещё можно было бы разговаривать».

Надежды Ивана на цивилизованную полемику не сбылись. Родзаевский и его «Нация» предпочли самый экономичный с точки зрения умственных усилий способ: тот самый, помойный. Иван привёл небольшую цитату из статьи Бориса, чтобы проиллюстрировать предложенный уровень дискуссии о фашизме и монархизме: «Аппетит власти диктатора эмигрантской мысли (то есть И. Солоневича. — К. С.) рос не по дням, а по часам… Имена Тамочки, Юрочки, Боречки вперегонки забегали по „Голосу России“. Скоро вся эмиграция знала, когда мы встаём, чаепитничаем и чавкаем за обедом, храпим ли во сне».

Отвечая Родзаевскому, Иван в первую очередь обращался к брату, напоминая ему об этике, элементарной морали, бдительности, наконец, когда каждое неосторожно сказанное слово может быть использовано врагом:

«Нельзя же так, голубчики-соратники. И нельзя пользоваться письмами Бориса Лукьяновича. Как ни низко стоит уровень нашей эмигрантской порядочности, но до этого не доходила ещё ни одна эмигрантская газета — даром, что Б. Л. такого рода информацию рассылает по всему белу свету. Иногда она попадает и к красному свету… Часто попадает и ко мне. О ней я ничего не писал, ибо был почти уверен, что ни одна русская газета не станет лазить под семейными кроватями. „Нация“ опустилась или собирается опуститься и до этого».

Попытки Бориса выставить на всеобщее обозрение личную жизнь брата были бесчестными, как удары ниже пояса. Гипотетически братья могли бы примириться, если бы конфликт ограничивался только защитой выстраданных ими политических взглядов: ведь время идёт, политические взгляды постоянно меняются, оценки тех или иных деятелей эмиграции тоже (кумиры не вечны!). Однако слухи об оскорбительной болтовне Бориса постоянно доходили до Ивана. Из Бельгии приезжали «штабс-капитаны», сохранившие ему верность, и предлагали «хорошенько проучить» Бориса, чтобы не распускал язык. Однако Иван в корне пресёк идею «воспитательной взбучки»: «Жизнь покажет, кто прав, кто виноват».

В августе 1939 года член младоросской партии Василий Дюкин[160] подготовил для Антикоммунистического центра в Италии «Аналитический доклад» по братьям Солоневичам.

Это была очередная акция по их компрометации, причём не только перед эмиграцией, но и германскими властями. Основной тезис оригинальностью не отличался: «Они не те, за кого себя выдают». Дюкин полностью проигнорировал статью-кредо Солоневича «Пути, ошибки, итоги», опубликованную месяцем раньше. Раз оправдывается, значит, есть за что!

Младороссов не устраивала перспектива превращения Солоневича в «русского фюрера», в «объединителя» всех национально мыслящих эмигрантов, поддерживаемого к тому же (слухи об этом ходили настойчивые) нацистской верхушкой и генералами вермахта. Доклад был фактически поэтапным обзором жизни братьев до августа 1939 года и ставил под сомнение всё, что Солоневичи писали, говорили, сообщали о себе публично и в частном порядке.

Если проанализировать пункты «доклада», можно убедиться в том, что дезинформация, которую настойчиво распространяли спецы НКВД, прочно угнездилась в сознании и подсознании эмиграции. Младороссы повторяли (с вариациями, конечно) основные тезисы из аналогичных обвинительных документов РОВСа. Реальные факты жизни Солоневичей часто искажалась в них до неузнаваемости.

Определённая вина лежала на самих братьях, которые излишне «беллетризировали и героизировали» свои поступки и деяния в советский период жизни. Заметные «разночтения» в их историях свидетельствовали, по мнению «аналитиков» эмиграции, о том, что ГПУ не сумело по-настоящему отработать их легенды, как это было в 1920-е годы, когда успешная операция «Трест» потрясла основы эмигрантской жизни. Основные положения «доклада» Дюкина: братья не воевали в рядах Белой армии. В Гражданскую войну находились в тылу Добровольческой армии… При эвакуации Крыма войсками генерала Врангеля остались в Севастополе и ПЕРЕШЛИ НА СТОРОНУ КРАСНЫХ;

братья были близки к советским верхам. Дальнейшая их деятельность после перехода к «красным» узнаётся из их книги «Россия в концлагере», где они откровенно и цинично описывают… свою близость к правительству и личную дружбу с Ягодой, с которым «выпили не одну бутылку водки», как выражаются сами Солоневичи;

братья не подвергались реальным репрессиям. Солоневичи были сосланы в «концлагеря», но не как простые арестованные, а на известные должности;

побег братьев был фальшивым. Все подробности бегства очень красноречиво описаны в «России в концлагере», но для людей, хорошо знакомых с обстановкой и условиями концлагерей, такое бегство кажется почти невозможным, подозрительным и маловероятным;

братья прошли школу советской журналистики и пропаганды. Знали, какими темами статей можно привлечь внимание, учитывали окружающую обстановку, великолепно изучили психологию толпы, угадывая её желания и подчиняя её себе;

братья ищут подходящее поле для своей деятельности. При помощи Фосса и генерала Абрамова Солоневичам удаётся переехать в Болгарию и там обосноваться;

братья издают газету для саморекламы и вербовки сторонников. Особенностью новой газеты, отличающей её от прочих эмигрантских, был своеобразный стиль (блатной жаргон), довольно смелые вульгарные выражения и ругательства, которыми Солоневичи пересыпали свои статьи. Снова сказывались способности Солоневича влиять на массу. Вокруг них появляется группа поклонников, которая всё увеличивается и увеличивается. Этих поклонников Солоневичи нарицательно назвали «штабс-капитанами», так как большинство из них было из среды военных. Тираж газеты стал быстро расти, появились её представители в других государствах.