Как нетрудно догадаться, этот экономический план вовсе не проникнут заботой об интересах общества, а является средством субсидирования фермеров. Когда цены на сельскохозяйственную продукцию становятся выше паритета, со стороны фермерского блока в Конгрессе никогда не раздаются требования снизить цены до уровня паритета или вернуть государству из выданных ранее субсидий сумму в размере превышения. «Выравнивание цен» действует только в одном направлении.

Опуская все эти соображения, вернёмся к главной ошибке, которая нас интересует. Довод заключается в том, что если фермер продаёт свою продукцию по более высоким ценам, то он может приобретать больше промышленных товаров, а следовательно, делать промышленность процветающей и обеспечивать занятость. Иногда это действительно так, но всё зависит от того, какова природа высоких цен. Если они являются результатом общего оживления экономики, если они следуют за расширением объёмов промышленного производства (а не за счёт инфляции или государственного вмешательства), то они действительно могут означать процветание как для фермеров, так и для всех остальных. Но перед нами — завышение цен на фермерскую продукцию в результате правительственного вмешательства под предлогом того, что «сейчас трудные времена».

Вмешательство может осуществляться несколькими способами. Более высокие цены могут быть установлены волевым решением, что маловероятно. Или они могут быть вызваны готовностью правительства осуществлять закупки всей фермерской продукции, предлагаемой по паритетным ценам. Либо же, правительство предоставляет фермерам средства для того, чтобы они не выходили на рынок со своим урожаем, пока не установятся более высокие цены. Или они могут быть вызваны вводимыми правительством ограничениями на размер урожая. Для нас это не столь важно. Пока мы просто допустим, что каким-то способом был достигнут рост цен.

Итак, фермеры получают более высокую цену за свой урожай. Несмотря на сокращение объёмов производства, их «покупательная способность» при этом возрастает. На какое-то время они становятся более преуспевающими и покупают больше промышленной продукции. Это то, что видно.

Но существует и другое следствие, не менее неизбежное. Предположим, что пшеница, которая продавалась бы по 2.5 доллара за бушель, теперь продаётся по 3.5 доллара. Фермер с каждого бушеля получает на один доллар больше. Но именно из-за этой перемены городской житель теперь платит на один доллар больше за тот же самый бушель пшеницы через возросшую цену хлеба. И если «покупательная способность» фермера возрастает на один доллар при приобретении промышленной продукции, то у городского рабочего она ровно на столько же снижается при приобретении любой другой продукции. По нетто-балансу в целом ничего не меняется. Предприятия ровно столько же теряют на городских продажах, сколько они приобретают на продажах в деревне.

Естественно, меняется сфера продаж. У производителей сельскохозяйственных инструментов и компаний, занимающихся их рассылкой по каталогам, дела идут лучше. Но в городских магазинах объём продаж снижается.

Но разрушительное действие твёрдых цен этим не ограничивается. Эта политика приводит не только к отсутствию чистой прибыли, но и к чистым убыткам. Она не означает лишь перемещение «покупательной способности» к фермерам от городских потребителей, она означает волевое сокращение производства фермерской продукции с целью повышения цен. В конце концов начинается физическое уничтожение того, что было произведено — как, например, сжигание кофе в Бразилии.

Выдвигаются предложения и о том, чтобы сгладить последствия, предоставив равную защиту каждому: как фермерам, так и покупателям их продукции. Но это неразрешимо и невозможно. Даже если мы предположим, что проблему можно решить технически — будет невозможно защищать или субсидировать каждого честно или равно. Нам придётся предоставить каждому одинаковый процент тарифной защиты или субсидии, и у нас никогда не будет уверенности в том, что каким-то группам мы не произвели выплаты дважды, а какие-то группы вообще пропустили.

Даже если бы нам удалось решить эту фантастическую задачу… кто выиграет от того, что все в равной степени субсидируют друг друга? В чём заключена выгода, когда каждый теряет через дополнительные налоги ровно столько же, сколько приобретает через субсидию или «защиту»?

Но мы можем решить этот вопрос довольно просто: прекратить действие и системы паритетных цен и системы протекционистских тарифов. Они ничего не выравнивают и ничего уравновешивают. «Взаимопомощь» лишь означает, что фермер А и промышленник В получают прибыль за счёт Забытого Человека С.

Все кулуары Конгресса заполнены руководителями отрасли «икс». Отрасль «икс» больна. Отрасль «икс» умирает. Ей даже не нужны деньги. Спасти её могут только таможенные пошлины, справедливые цены и субсидии. Если позволить ей умереть, то рабочие будут выброшены на улицу, обслуживающие их квартировладельцы, бакалейщики, мясники, магазины одежды и местные кинотеатры разорятся, депрессия будет распространяться всё более широкими кругами… Но если отрасль «икс» при помощи быстрых действий Конгресса спасти — о, тогда! Она будет приобретать оборудование у других отраслей; больше людей будет занято; больше работы будет у мясников, пекарей и производителей неоновых вывесок. И всё более расширяющимися кругами будет распространяться Процветание!

Перед нами обобщённая форма случая, который мы только что рассматривали. В нём отраслью «икс» было сельское хозяйство. Но существует множество других отраслей «икс». Два наиболее примечательных примера: угольная и сереброплавильная отрасли. Конгресс, пытаясь спасти сереброплавильную отрасль, своими действиями нанёс неисчислимый ущерб. Казначейство США приобретало серебро по ценам, многократно превышающим рыночные, и складировало его в подвалах. Тех же самых политических целей можно было бы в равной степени и с меньшей степенью ущерба и издержек достичь, выплачивая прямую субсидию владельцам рудников или их рабочим, но Конгресс и налогоплательщики никогда не одобрили бы такого безумия. Поэтому его скрыли за обоснованием «ведущей роли серебра для благосостояния государства».

Для спасения угольной отрасли Конгресс принял акт Гаффи, в соответствии с которым владельцам угольных шахт запрещалось продавать продукцию ниже определённых минимальных цен, фиксировавшихся правительством. Впрочем, правительство очень быстро обнаружило (вследствие существования тысяч шахт, отгрузок в тысячи разных мест назначения железной дорогой, грузовиками, кораблями и баржами), что в Америке 350 тысяч разных цен на один и тот же уголь [008].

Иногда отрасли начинают защищать, исходя из интересов военно-промышленного комплекса. Может доказываться и то, что та или иная отрасль будет разрушена налогами или уровнем заработной платы, диспропорциональными в сравнении с другими отраслями, как в случае коммунальных предприятий, которые оказывают услуги населению по определённым тарифам и ставкам, что не позволяет им получать прибыль. Доводы в пользу спасения отрасли «икс» во всех случаях одни и те же: если позволить ей сократиться или погибнуть под воздействием свободной конкуренции (всегда называемой отраслевыми защитниками не иначе как «попустительской», «действующей по законам волчьей стаи», «перегрызающей горло»), то она потянет вниз за собой всю экономику, а вот если ей дать искусственно выжить, то она поможет всем остальным.

То, что мы сейчас обсуждаем, является ничем иным, как обобщённым случаем аргументации, приводимой в пользу паритетных цен на фермерскую продукцию или тарифной защиты для промышленных предприятий. И доводы против такой политики применимы, конечно же, не только к фермерской, но и к любой другой продукции — точно так же, как доводы, обнаруженные нами против тарифной защиты отдельной отрасли, относятся и к любым другим отраслям.