Ни колоть быка, ни закалывать его, конечно, не разрешалось. Ни шпаг, ни кинжалов у участников боя не было. Были только красные плащи, раздражавшие животное, у которого между рогами была подвешена розетка. Эту розетку надо было сорвать, и она была знаком победы над быком. Были приняты все меры, чтобы бык не мог ранить участников пантомимы. На его рога были надеты резиновые мячи. И все же несчастные случаи бывали очень часто. Смельчаков (а их было немало) уносили без чувств. В уборных артисты раззадоривали друг друга, держали пари, спорили о том, кто более ловок и смел. Быков до представления держали в темноте, не кормили. Когда их выпускали из стойла, бандерильеры дразнили их красными плащами. Каждый удачный жест или прием пикадора, матадора или тореадора вызывал аплодисменты; и крики среди наряженных испанцами артистов, и это так зажигало публику, что розетка срывалась при громе рукоплесканий. В представлении принимали участие оба быка. Если пантомима шла вяло, то к барьеру подходил Саламонский и объявлял премию в двадцать пять рублей тому, кто сорвет розетку. Артисты оживлялись, пантомима кончалась с подъемом.
За сезон было два несчастных случая. Первый произошел с наездником Курто. Он наступил, на свой плащ, споткнулся и упал. Бык начал бить его рогами. Курто пополз от него на коленях к барьеру, но бык передним копытом попал Курто по голове, Курто свалился замертво. В это время кто-то сзади схватил быка за хвост. Бык оставил Курто и бросился за потянувшим его за хвост артистом. Это спасло Курто, но его унесли с арены без чувств. Второй случай произошел с артистом-испанцем. Он дразнил быка плащом и подошел к нему слишком близко. Вдруг испанец сделал такой трюк: он оперся о спину быка и перепрыгнул через него. Публика зааплодировала. Артист стал раскланиваться. Бык сразу повернулся и рогами откинул испанца к барьеру, сломав ему ребро.
Пантомима кончалась, когда кто-нибудь срывал розетку. Тогда живого быка загоняли в стойло и выносили на палках чучело быка, привязанного за ноги, а героя, сорвавшего розетку, несли на носилках. Зажигали бенгальский огонь, пускали фейерверк, подставные лица из публики бросали артистам цветы. Пантомима шла в конце весеннего сезона 1895 года. После пасхи цирк закрылся.
Отец был приглашен на летние гастроли в Ригу в цирк Каррэ. Зимою он должен был опять работать в Москве у Саламонского. Перед отъездом отец пошел к Саламонскому и просил разрешить ему найти себе партнера. Отец понимал, что «рыжий» в цирке все больше и больше завоевывает симпатии публики. Саламонский собирался ехать за границу и обещал отцу подыскать там партнера. Отец пошел к Саламонской и был удивлен, что с него не высчитали за нерабочие в посту дни. В те времена ангажемент заключался из расчета оклада за месяц. Если же в месяце попадался «двунадесятый» праздник, то артист получал не за месяц, а за двадцать девять дней. Когда же во время пасхи и рождества артист выступал по два раза в день, ему платили все же только за месяц, т. е. тридцать дней. Утренники в счет не шли. За пост артистам тоже не платили. Артисты возмущались такой системой оплаты, но поделать ничего не могли.
Позже, когда я выступал с отцом, мне самому приходилось не раз подписывать такой кабальный договор. Подписывая, отец говорил:
— Хочешь папки[18], протягивай лапки. У них орел и решка, а нам ребро. Когда все на ребро встанет, тогда и поговорим.
Труппу из Москвы в Ригу провожал сам Саламонский. Дорогой он перепоил артистов шампанским. Рижский цирк принадлежал Саламонскому и снят был у него режиссером Каррэ.
Он был небольшой и, несмотря на полные сборы, не оправдывал расходов на труппу, которая в нем работала. Жалованье все же платили аккуратно.
В Риге к отцу неожиданно пришел бритый, похожий на ксендза, человек. Он передал отцу привет от Труцци. Из дальнейших разговоров выяснилось, что он артист, перешел к Труцци из украинской труппы, участвовал в пантомимах, умел немного танцовать и мимировать. Энрико Труцци предложил ему попытать счастья в роли «рыжего Августа», так как у него было большое сходство с Ричардом Рибо. Энрико рассказал ему, как работает Рибо, показал его фотографию, и новоприбывший стал весь вечер бегать у ковра, подавать реплики, заполнять паузы. Работал он, по его словам, довольно удачно. Фамилия его была Мухницкий. Он ушел от Труцци потому, что ездил в Вильно хоронить мать. В Ригу приехал к дяде. Мухницкий просил отца устроить его на некоторое время в цирк, чтобы он мог подработать денег на дорогу в Харьков до Труцци.
В цирке Каррэ не было «коверного рыжего». Но директор не решался выпустить неизвестного артиста в воскресенье и дал ему дебют в утренний спектакль. Он оказался довольно смешным, но был еще очень неумелым «рыжим», не знал, что ему нужно делать, старался во всем подражать Рибо. Это было скверно потому, что в нем самом было много самобытного и индивидуально смешного. После дебюта отец спросил его, какое бы жалованье он хотел получить. Мухницкий сказал, что будет просить у дирекции три рубля в день. Из дальнейшего разговора выяснилось, что он хорошо говорит пo-французски и по-польски и знает немного немецкий язык. Отец, приглядываясь к нему, решил, что лучшего партнера ему не найти и пошел к Каррэ рассказать о планах совместной работы с Мухницким.
Каррэ одобрил намерения отца и предложил Мухницкому и за работу у ковра и за выступления с отцом сто двадцать пять рублей в месяц. Тот согласился. Отец прорепетировал с ним все выходы, которые знал. Мухницкому сшили костюм, и через неделю он начал работать с отцом.
Каррэ говорил, что работа у него шла удачнее, чем у Рибо, и на следующий день после их первого выхода стал писать в программах и афишах: «Клоун Альперов со своим рыжим Августом».
Отец всячески старался разнообразить работу. Выискивал и выспрашивал у иностранных артистов клоунские номера, идущие в заграничных цирках.
Через некоторое время Мухницкий стал жаловаться отцу, что на афишах не стоит его фамилия. Отец признался, что не подумал об этом, спросил, под какой фамилией он хочет выступать. Тот сказал, что под своей собственной. Пошли к директору. Каррэ нашел, что фамилия Мухницкий для афиши не годится и просил придумать другую фамилию. Тогда Мухницкий вспомнил, что в украинской труппе, как танцовщик, он был известен под фамилией Бернардо. Каррэ одобрил эту фамилию, и с тех пор на афишах начали писать «Альперов и Бернардо».
Каррэ выписал очень талантливого клоуна Сержа. Это был законченный артист с большим темпераментом. Публика его любила. Он не выступал с животными, а работал один только на трюках, пользуясь злободневным материалом. Репертуар его был обширен. Был он, кроме того, хорошим гимнастом. Отец и Серж очень подружились. Отец в это время был занят подбором и обработкой материала по принципу: рыжий должен говорить как можно меньше, и каждая им произнесенная фраза должна вызывать смех. Бернардо очень быстро понял, что от него требовалось, и скоро они с отцом стали любимцами публики.
Во время подготовки отцом материала для совместных выступлений с Бернардо, в Ригу приехал на гастроли очень известный фокусник Беккер. Отец пошел его смотреть и решил взять и обработать для клоунского номера один из его фокусов. Самым подходящим был номер со шляпой, в которую разбивали яйца, а затем шляпа целой и невредимой возвращалась хозяину. Человек же, который давал шляпу, видя, что в нее разбивают яйца, насыпают муку, всегда начинал волноваться и тем усиливал впечатление от номера. Отец и Бернардо никак не могли понять, как Беккер проделывает этот номер. Отец решил познакомиться с Беккером и поговорить с ним. Беккер прекрасно говорил по-итальянски. Отец пригласил его в цирк, он охотно принял приглашение и пришел на другой же день. В цирке он нашел своих соотечественников. Беккер просмотрел только первое отделение и ушел, так как сам должен был выступать в тот же вечер. Отец и Бернардо пригласили его притти после представления в ресторан. За ужином Беккер рассказал им, в чем заключается секрет фокуса со шляпой, с условием, чтобы они после оформления показали ему, как будут исполнять этот номер в цирке. Отец и Бернардо стали ломать голову, как обставить фокус. Помог им клоун Серж. Через пять дней они пригласили Беккера в цирк на представление. Было воскресенье, амфитеатр был переполнен.
